«Тпру, хороший! Придется тебя осадить», – так подумала Настя, закрывая за собою дверь. Письмо письмом, а есть надо. Первое подозрение пало на Данилу. Худо-бедно он владел стихотворной строкой. Если писал он и письмо – его откровение, Настя как психолог могла предсказать поведение своего школьного товарища. Было два варианта, взаимоисключающих друг друга. При встрече Данила должен был поймать ее взгляд, попытавшись найти в нем смятение или насмешку, или отвести в сторону свой, виноватый. В любом случае, если писал он, ему должен быть интересен результат, отметка, выставленная ею. Как же ей себя с ним вести?

Анна Николаевна ушла вперед и дожидалась ее в холле отеля, просматривая старые газеты и журналы.

Не успев закрыть дверь, Настя увидела рифмоплета Данилу.

– Чего опаздываешь, – крикнул он на нее, – сырники горячие, прямо со сковородки, остывают. Беги, пока не поздно, я сам закрою.

Настя спустилась с небес на землю. Ни виноватого, ни вопрошающего взгляда на его лице она не увидела. Во взоре его вместо именитого ристалища с рыцарскими поединками во славу дам был обычный крестьянский двор, где с утра хозяину нужно было покормить всю живность, скотину. Вот Данила и проявлял о ней заботу, чтобы потом она не визжала и не донимала его. Господи, а она подумала на него. Да ему до этого стихотворения как свинье до турника. Набить посытнее брюхо – вот и все интересы Данилы. Настя с ходу смела его с авторского постамента, рифмовать про зайцев – еще не значит быть поэтом. Нет, это не он.

Она догнала маму и вышла вместе нею из отеля. Позавтракавшие постояльцы уже тянулись на пляж. В тени на лавочке под раскидистым каштаном сидел Гарик. Увидев Анну Николаевну и Настю, он встал и поздоровался. Настя кинула на него пытливый взгляд и спросила:

– А где Макс?

– Туту собирает… Я подожду вас здесь, – сказал Гарик, провожая Настю восхищенным взглядом.

Когда Настя с матерью удалились на достаточное расстояние, чтобы не было слышно, о чем они разговаривают, Анна Николаевна сделала замечание дочери:

– Ты бы хоть с одной девчонкой подружилась.

– А где они, их тут нет.

– А дома?

Она попала не в бровь, а в глаз. Настя все лето дружила только с Данилой и Максимом. У них была своя компания не разлей вода, которая вечно попадала в разные истории. Ничего плохого в этом не было, но дочь подрастала, и видеть ее каждый день с разбитыми коленками матери не хотелось. Анна Николаевна считала, что пришла пора напомнить Насте о том, что она девушка по своей физиологии и соответственно себя должна вести.

– Кавалеры у тебя какие-то несерьезные, все по заборам да по заборам, как коты. Стыдно.

– Где ты нас видела на заборе? – возмутилась Настя.

– Не на заборе, так на дереве, смотри.

Максим, о котором Гарик сказал, что он рвет туту, ловкой обезьяной спускался с высокой шелковицы, росшей прямо перед входом в столовую. В руках у него был наполовину заполненный целлофановый пакет.

– Вот туты насобирал, – похвастался Макс, спрыгивая на землю. – Насте она нравится.

Анна Николаевна рассмеялась.

– Помой ее сначала под краном.

Но Макс отрицательно покачал головой.

– Нельзя, она сладость потеряет.

– Вы уже позавтракали?

– Ага.

Настя готова была провалиться сквозь землю. Хорошо, что мать не видела письма. Не потянул бы в ее глазах Макс на автора стихотворения. Слишком несерьезно себя ведет. А ведь от него она в первую очередь хотела получить письмо. Максим на все лето приезжал в их небольшой городок, расположенный к северо-востоку от Москвы. Она всегда готовилась к его приезду, выспрашивая у его бабушки этот день, и с утра крутилась перед зеркалом. Мать вечно подтрунивала над нею, украшая косу пышным бантом.

– Так ни одного письма и не прислал, а ты бежишь ему навстречу, как собачонка.

Настя хмурилась, кусала губы, заливаясь краской до самых ушей, и невнятно бормотала:

– Это я ему ни одного письма не написала.

И вот наконец письмо получено. Но непохоже, что от него. Поэты, как коты, не лазят по деревьям. Если Макс – автор письма, то в ее представлении он сейчас с сумрачным видом должен был бы ее встречать на входе в столовую. Нет, только не в столовую, он должен был вполоборота стоять где-нибудь в дальнем конце аллеи и смотреть в другую сторону. А тут такая проза – немытая тута в обычном целлофановом пакете. О боже, в этом пакете, кажется, раньше лежали ее туфли. Конечно, он не догадался его помыть или взять другой. Нет, это не Макс, жаль, что не Макс и не Данила. А кто же?

Они входили в столовую. В отеле был шведский стол. Настя, не глядя на красиво разложенную еду, положила всего понемногу на тарелку и первая села за стол. Мысли ее витали далеко. Если не Макс и не Данила, тогда кто? Неужели Гарик? Она не могла поверить. Хоть он и ходил в русскую школу, но родным его языком был… А на каком, собственно, языке они разговаривают дома? Если русский для него иностранный, зарифмовать пару слов будет ему тяжело. Хотя, с другой стороны, все персидские поэты разговаривали каждый на своем, а писали исключительно на фарси.

Она чуть не хлопнула себя по лбу. Как же я сразу не догадалась. Только он, он и больше никто не мог так красиво сказать. Настя стала вспоминать стихотворение, но тут раздался голос матери:

– Ты сегодня какая-то не такая. Что-нибудь случилось?

– Нет, – Настя была недовольна, что ее сбили с мысли на самом интересном месте. Она наконец догадалась, как вычислить автора письма. Не надо проводить никакую психологическую фэйсовую экспертизу, а достаточно пробежаться по тексту. Конь и тот оставляет на земле следы, по которым можно узнать, кто прошел, а тут такое поле для ловли блох. Да она сейчас, даже не проводя графологической экспертизы, скажет, чья рука водила пером по бумаге. Как там было вначале?

– Настя, ты будешь есть?

Настя, впервые увидела, что положила на тарелку. Омлет был залит чесночным соусом, а посреди картофеля фри сторожевой башней возвышался кусок бисквитного пирожного. Под антрекотом лежало еще сваренное вкрутую яйцо. И все это ей съесть?

– Я не хочу, мама.

Анна Николаевна внимательно посмотрела на дочку. Отсутствием аппетита Настя никогда не страдала и ела все, что подадут, не привередничая.

– Может быть, на экскурсию съездим? – предложила она дочке.

– Как хочешь.

– А может, ты не пойдешь на пляж и полежишь в номере немного?

– Только немного.

– А потом?

– А потом пойду на пляж.

– Ты не заболела?

Настя наконец проснулась. Спустившись с заоблачных рифмованных вершин на грешную землю, она недоуменно смотрела на свою тарелку. Духовная пища часто бывает несовместима с плотскими желаниями.

– Я, пожалуй, не хочу.

– Ну, как знаешь, никто тебя упрашивать не будет. Голод, он иногда бывает полезен для организма.

Настя хотела побыстрее уединиться и проверить свою догадку. Перечитать письмо и ткнуть пальцем в автора. А тут какая-то еда.

– Я сыта.

Они встали из-за стола. Как три богатыря с картины Васнецова, на улице их ждали Макс, Данила и Гарик. Данила внушительно выпятил вперед живот. Он демонстративно постучал по руке, намекая на часы.

– Опаздываем.

Настя не к месту съязвила.

– Не там стучишь.

– Уже все на пляже, – Данила миролюбиво приглашал ее присоединиться к их компании, но Настя хотела побыть одна. Она ненадолго остановилась рядом с друзьями.

– Что, море закрывается? Приду.

Анна Николаевна молодец – никогда не вмешивается в дела своей дочери. Скрывшись в отеле, через минуту она вышла с полотенцем в руках.

– Ребята, ключи от номера в ячейке, у дежурного… Догоняйте.

А Настя, не успев до завтрака провести текстовую экспертизу, решила теперь поставить простой эксперимент. Если она сейчас вслух объявит, что остается, автор письма, снедаемый авторским честолюбием, тоже останется.

– Я не иду, – объявила она и замерла в ожидании. Вот сейчас видно будет, кто хочет объясниться. Настя видела, как Гарик облизал пересохшие губы, а Данила разозлился и стал пыхтеть, собираясь низвергнуть на нее водопад слов. Неожиданно Макс выступил вперед.