– Вернулись? – переспросил он.

Они сидели рядом, глядя на свои отражения в зеркале. Оба хищно улыбались.

– Да, – она сердито мотнула головой. – Я сегодня видела его.

– А ее?

– Ее – нет. Но они точно вернулись.

– Давно? Когда они прилетели?

– Не знаю, – уклончиво ответила она, не желая вызвать его неудовольствие. Все стало по-другому, с тех пор как из-за нее им приходится прятаться. Теперь Майлз не покидает комнаты, а она выходит в мир – они поменялись ролями, и теперь он контролирует ее. Пока она оставалась его тайной, он потакал ей. Теперь он стал затворником, и она иногда навлекала на себя его гнев. Он хотел, чтобы она каждый день появлялась у квартиры Дикона – следить за ними, ждать их возвращения. Однако темные улицы разжигали ее фантазию и порождали желание. Она кралась в ночи, словно изобретающее убийства доисторическое животное.

– Вчера вечером?

– Думаю, да. – Потребуется три или четыре дня, подумала она. – Что будем делать? Мы могли бы позвонить, как раньше. Он покачал головой.

– Подождем немного. Ты можешь понаблюдать, возможно, даже выследить их – мне бы очень этого хотелось. Теперь уже недолго ждать. Скоро она придет к нам сама. Должна прийти. – Он погладил рукой ее горящую щеку.

Темное непристойное личико шила-на-гиг искрилось смехом. Между ног у нее зияла широкая пропасть, суля обильную жатву.

Перемену погоды предсказали еще несколько дней назад, но она все не наступала. Честно говоря, мало кто этого хотел. Люди привыкли к жарким багровым ночам, им понравилось жить на открытом воздухе на средиземноморский манер. Город расслабился, и это было приятно.

Пару дней Лаура отдыхала, но так и не смогла избавиться от перехватывающих дыхание спазм больше чем на несколько часов подряд. Ночью Дикон слышал свистящее дыхание Лауры, утро для нее начиналось с нажатия на кнопку ингалятора. Это был еще не кризис, но он скоро мог начаться. Беспокойство Дикона только ухудшало положение, раздражая ее, хотя И раньше, в преддверии неизбежного приступа, она становилась болезненно чувствительной.

– Все нормально, – твердила Лаура. – Я справлюсь сама.

Или:

– Ты никогда еще не жил с астматиком. Не надо со мной нянчиться, это только портит дело.

Лаура боролась с недомоганием в одиночку, чувствуя симптомы надвигающегося приступа. Наконец она поняла, что ей придется сдаться – точно так же, как перед бегством в Корнуолл. При воспоминании о той ночи и о птице, застрявшей в каминной трубе, ее сердце забилось быстрее и легкие сжались от спазма.

Это ожившее воспоминание всю ночь преследовало Лауру во сне. На следующее утро Дикон увидел ее стоящей на коленях у телефона и лихорадочно листающей странички блокнотика для записей. Он сварил кофе, вполуха прислушиваясь к разговору.

– Майлз, это Лаура Скотт... Знаю. Да. Я уезжала. Я могу... Вот именно. Я пыталась не обращать на это внимания, но ты понимаешь, как... Ты живешь все там же? На новом месте? Значит, у меня записан новый номер... Да, буду... Могу... Договорились.

Дикон принес ей кофе, потом вернулся на кухню, чтобы поджарить тосты. Принеся их в гостиную, он спросил:

– Может, мне поехать с тобой?

Она откусила тост и отказалась.

– Лучше я одна.

Лаура приняла ванну и оделась. Через полчаса она уехала.

Дикон ходил из комнаты в комнату, прибирая квартиру. Сравнения больше не имели для него значения, но он продолжал подмечать различия: дотошность Мэгги и неряшливость Лауры, которая сказывалась абсолютно во всем, – она даже не закрыла тюбик с зубной пастой. Он привинтил колпачок и пошел в спальню. Чемодан Лауры лежал на полу, распакованный только наполовину. Они не договаривались жить вместе, это вышло само собой после той страшной ночи. Лаура не могла заставить себя занять столько места в шкафу, сколько ей было нужно. Ее нерешительность знаменовала собой остававшийся без ответа вопрос.

Это имя не выходило у него из головы.

Дикон чувствовал себя так, будто стоит посередине моста. Начав с одного конца, он прошел лишь половину и остановился на полдороге. Мэгги была на той стороне, откуда он ушел. Идти дальше – значило сделать выбор, а Дикон не был уверен, что готов к этому. Но и вечно оставаться на мосту было нельзя. Он поднял шторы в спальне, взял с прикроватного столика чашку – и вспомнил это имя. Майлз Аллардайс. Но то, что было с ним связано, ускользало от него.

Места, размышлял Дикон, забывать всего труднее. Он знал людей, которые, расставшись, закрывали для себя целые районы, иногда даже страны – их страшила сама мысль о возвращении. И все-таки ему казалось, что важнее не место, а время. Только время остается живым воспоминанием, потому что люди добровольно решаются снова и снова переживать его. Он испытывал это на себе. Ему припомнилось, с какой готовностью повез Лауру в домик на пляже, где она, по его мнению, должна была быть в безопасности. Нет, дело не в месте.

Воспоминание вернуло его к мысли об имени. Тогда Лаура ездила на встречу со своим гипнотерапевтом – это было единственное средство ослабить приступ астмы. Аллардайс. Имя вспыхнуло как искра и тут же погасло.

Он провел еще минут десять за мытьем кофейника и чтением книги, из которой не запомнил ни слова, потом вернулся в спальню и начал вешать вещи Лауры в шкаф, что собирался сделать с утра.

Ставни всегда оставались закрытыми. Они жили в полумраке, окруженные тенями. Они жили воспоминаниями и планами. Они жили грезами, заключающимися в баллончике шприца.

Аллардайс выложил на кровать одежду Элёйн, аккуратно свернутую и поглаженную. Ее косметику он поставил на столик перед зеркалом. Скоро должна приехать Лаура. Аллардайс прижал руку ко рту и больно укусил, чтобы подавить поднимающееся возбуждение. Лаура... а потом Элейн обычной походкой войдет в комнату и поприветствует снующие по стене тени. Сейчас он любил ее так же сильно, как в детстве. Сестра и любовница. Она еще ничего не знает – эта мысль будоражила его.

Он приготовил стул и, давясь от смеха, оглядел комнату, словно хозяин, с нетерпением ожидающий гостей.

Дикон засунул освободившийся чемодан под кровать. Это было не воспоминание, а нечто другое – инстинкт. Он чувствовал себя как человек, начавший работу и тут же забывший, что хотел сделать.

Дикон взял оставленную Лаурой записную книжку и нашел нужную страницу. Майлз Аллардайс -номер квартиры, улица, телефон. Нет, не то. Он ожидал найти здесь более подробную информацию. Впрочем, запись, сделанная рукой Лауры, наводила на какую-то мысль: длинный хвостик у одной буквы делал ее похожей на букву греческого алфавита. Но нет, не то...

И вдруг его осенило.

Почти воочию он увидел, как Мэйхью протягивает ему тонкую синюю книжечку со словами: это календарь Лоример, он нашелся в ящике... Дикон будто заглянул через свое собственное плечо и увидел, как его пальцы переворачивают страницы. Майлз Аллардайс.

Дикон подошел к столу и рывком вытащил весь ящик. Он быстро нашел синюю книжечку и пролистал ее. Раз в неделю, иногда через неделю: Майлз Аллардайс.Кэйт пыталась бросить курить – может быть, не столько ради себя, сколько ради Лауры. А потом, по прошествии нескольких недель, только инициалы: МА – против каждой назначенной даты.

В его ушах зазвучал голос Лауры: «Я не понимаю...» И потом: «Птица была настоящей». Интуиция не подвела Дикона. Он понял, что она верила,верила в реальность телефонных звонков.

Джон листал календарь, комкая страницы. День смерти Кэйт. Его взгляд упал на колонку встреч. МА.

Дикон бежал. Он пытался подъехать на машине как можно ближе, но застрял в автомобильной пробке в полумиле от нужного дома. Пробка возникла из-за того, что бригада дорожных рабочих ремонтировала шоссе, оставив для проезда только одну полосу. Боковые улицы тоже были забиты – водители пытались объехать ловушку. Дикон бросил машину прямо в том месте, где застрял.