Кампанелла знал, что легче всего сыграть именно на ненависти Урбана VIII к Испании, но сейчас это стало несвоевременным и опасным.
В Риме слишком хорошо помнили, что Кампанеллу освободил испанский вице-король. Какой еще выбрать путь, чтобы заручиться расположением папы и перехитрив его, вырваться на свободу?
Урбан был глубоко убежден, что его личная судьба весьма важна для процветания всего католического мира. Он намерен был жить долго и очень пекся о своем здоровье. Он любил повторять поговорку: «Один живой папа стоят больше, чем десяток мертвых». Он был крайне мнителен. Любое легкое недомогание вызывало у него тревогу, и он поднимал на ноги врачей. Но, разумеется, арестанту-еретику нечего было надеяться, что папа, окруженный прославленными медиками Италии, захочет вдруг воспользоваться его врачебными советами.
По слухам, рядом с чертежами фортификационных сооружений на рабочем столе Урбана VIII всегда лежали стихи. Маттео Барберини с юношеских лет питал страсть к сочинительству. Он составил целый сборник ив собственных стихотворений. Тщеславный и самовлюбленный, он считал себя выдающимся поэтом и приказал даже, чтобы сочиненные им гимны были положены на музыку. Стихи были его слабостью. А что, если попробовать ею воспользоваться?
Комментарий к стихам Урбана VIII потребовал от Кампанеллы много труда. Он был не первым, кто хотел завоевать благосклонность папы, восхваляя его поэтический дар. Томмазо особенно тщательно редактировал свой комментарий. Рукопись составляла уже несколько сот страниц, а до конца работы было еще далеко. При всей своей ненависти к еретикам папа не устоит перед учеными комплиментами, поданными в такой огромной дозе! Он называл Урбана «божественным поэтом», «новым Орфеем» и ратовал за то, чтобы его стихи изучались в школах. Кое-что из написанного папой действительно нравилось Кампанелле. Будучи еще кардиналом, Маттео Барберини поддерживал знакомство с Галилеем и относился одобрительно к его работе. В одной из своих од Барберини выразил восхищение его открытиями. Он с удовлетворением воспринял выход из печати «Пробирщика». Его избрание на папский престол заставило многих надеяться, что теперь для сторонников учения Коперника настанут лучшие времена.
Кампанелла думал, что Урбан в вопросе о запрещении коперниковой теории стоит на иных позициях, чем Павел V, при котором был издан позорный декрет 1616 года. Разве может Урбан, покровитель наук и искусств, позволить исступленным невеждам, носящим поповские рясы, окончательно изгнать из Италии всех муз? Составляя комментарий к первой оде «божественного поэта», где говорилось об открытиях Галилея, Кампанелла так увлекся, что чуть было не погубил всей затеи. Разбор оды был очень хорошим поводом для того, чтобы еще раз выступить в защиту Галилея и идей Коперника. Его не остановил грозный декрет. Он снова стал доказывать, щедро цитируя богословские тексты, что коперниково учение не противоречит писаниям святых отцов. Он имел дерзость не соглашаться с категорическим постановлением инквизиции. Но он слишком увлекся.
Условия заключения в тюрьме римской инквизиции были значительно строже и тяжелей, чем в Кастель Нуово. Кампанелле, правда, разрешили писать, но каждую написанную им строчку внимательно проверяли. А много ли толку от бумаги, когда нет надежного человека, который переправлял бы записки на волю? Служители инквизиции были подобраны очень тщательно и держались неприступно. Но за плечами Кампанеллы было больше тридцати лет, проведенных в различных тюрьмах. Самый свирепый страж, до бесконечности измывающийся над своими арестантами, утихомирит свое рвение, когда повстречает человека, который властен предсказать ему судьбу.
Кампанелла возобновил занятия астрологией. Первыми его клиентами были надзиратели, потом зачастили различные тюремные чиновники, таившиеся друг от друга, и, наконец, к нему под благовидным предлогом пришел сам комиссарий инквизиции Ипполито Акванегра.
Время стояло неспокойное. Рим был полон самых невероятных слухов, каждый день приносил кучу неожиданностей. Комиссарий знал много больше, чем простые смертные, но будущее было для него закрыто. Может быть, звезды помогут ему разгадать грядущее и уберегут его от неправильных шагов, гибельных для карьеры? Кампанелла давно уже слыл большим знатоком астрологии, и Акванегра пожелал воспользоваться его услугами.
Томмазо не упустил редкого случая. Он так искусно опутал комиссария своими речами, что тот не только стал часто приходить к нему, «он пускался с ним в откровенность. Кампанелла выудил у него немало важных сведений о событиях, волновавших папский двор. А ситуация была очень напряженной. Опасаясь, что союз испанского короля и германского императора настолько усилят Габсбургов, что они захватят всю Италию и сведут на нет политическую власть папства, Урбан VIII вступил в тайное соглашение с Ришелье. Испанцы, не идя на прямой разрыв с папой, повели против него яростную борьбу. Они готовы были употребить любые средства лишь бы свалить Урбана. Это не легко было сделать. Подозрительный и осторожный, он всегда вовремя принимал необходимые меры, чтобы обезопасить себя от возможных покушений.
Испанцы тратили огромные деньги на подкуп кардиналов. Они хотели создать среди высших церковных деятелей сильную оппозицию папе. Однако все это желанных результатов не давало. Многочисленные шпионы разоблачали злоумышленников. Урбан разрушал козни врагов и, лицемерно уверяя испанского монарха в своей любви, по-прежнему за его спиной помотал Франции.
Казалось, на папу не найдется никакой управы. Но тут кто-то из людей, хорошо знавших Урбана, предложил новую тактику. Если не удается ни убить его выстрелом из аркебуза, ни подмешать в пищу яда, ни рассыпать незаметно по спальне «столченного в пыль стекла, то следует прибегнуть к средству, против которого будет бессильна и бдительность шпионов и ловкость вышколенных телохранителей. Пусть надежные стражи неусыпно стерегут его. Слухи, упорные, тревожные слухи, минуя караулы, проникнут сквозь закрытые двери, посеют беспокойство и отравят Урбану душу. Враги были прекрасно осведомлены, что папа далеко не безразлично относился к предсказаниям астрологов.
Золото Габсбургов сделало свое дело. Широко задуманный план энергично и настойчиво проводился в жизнь. В Риме вдруг появилась уйма прорицателей. Один за другим составлялись гороскопы, предвещавшие Урбану зловещий конец. Некроманты, хироманты, астрологи и маги на все лады твердили одно и то же: папа скоро умрет! Многие даже точно высчитывали, сколько месяцев ему еще осталось жить. К астрологам присоединились кликуши, юродивые, блаженные. О смерти папы говорили не только в каморках астрологов, но и на папертях церквей. Неизвестные типографии печатали брошюры с предсказаниями. Ночью по улицам Рима разбрасывались листовки, в которых писалось, что расположение небесных светил сулит несчастья дому Барберини.
Папа потерял покой. Он приказал преследовать людей, распространяющих слухи о его близкой смерти. Начались аресты. Но страх перед будущим не покидал Урбана. Разве, засадив в тюрьму нескольких астрологов, уйдешь от собственной судьбы? Преследования астрологов еще больше распространили среди жителей Рима уверенность, что дни Урбана сочтены. В народе никто не имел ничего против, чтобы «Папа-подать» побыстрей отправился к праотцам. Суеверия подкрепляли надежды. Приближенных папы очень волновала мысль, как отравится его смерть на их личной карьере. Они пребывали в нерешительности: лишь бы не совершить поступка, скомпрометирующего их в глазах партии, которая захватит власть после кончины Урбана. О, если бы знать будущее!
Деликатная должность коммисария инквизиции требовала особой осмотрительности. Ипполито Акванегра боялся оплошать. Неужели Урбан, еще полный сил, скоро умрет? Комиссарий нуждался в советах знатока астрологии, который к тому же гарантировал сохранение тайны. Для этого никто не подходил лучше, чем Кампанелла, бывший у него в руках.
Акванегра рассказал ему обо всем, что происходило в Риме. Кампанелла внутренне торжествовал: вот, наконец, появляется реальная возможность ему, узнику, воздействовать на всемогущего папу. Теперь он найдет средство, куда более сильное, чем льстивый комментарий к выспренным стихам. Теперь он сыграет не на чрезмерном тщеславии Урбана, а на его паническом страхе перед неведомой судьбой и дурным влиянием звезд.
