В Стило, в монастыре св. Марии, где жил Кампанелла, находился штаб заговора. Недели, оставшиеся до выступления, проходили в напряженной работе. Томмазо сам вникал в каждую мелочь. Хорошо налаженная связь давала ему возможность быть в курсе всех событий.
Каждый день приносил новые добрые известия. Заканчивались последние приготовления. Все обещало быть готовым к приходу турецкой эскадры. Кампанелла переживал необычайный подъем. Он был уверен, что близок день, когда исполнится его сокровенная мечта и под ударами восставших падет тирания. Люди провозгласят свободу и, вняв, наконец, голосу разума, уничтожат неравенство и заживут общиной! Калабрия — это только начало. Республика в горах, осуществившая идеи Города Солнца, станет примером для всех остальных народов!
Недаром он звался «Кампанеллой» — «Колоколом»! Беспримерное счастье быть колоколом, которому суждено объявить людям правду, набатным колоколом, зовущим к борьбе за справедливость, колоколом торжества, возвещающим начало новой эры, золотого века человечества.
Коль позабудет мир «мое», «твое»
Во всем полезном, честном и приятном,
Я верю, раем станет бытие,
Слепое чувство — зрячим, не развратным,
Высоким знанием — тупость и лганье,
И гнет тирана — братством благодатным.
Теперь, когда он знал, как много у него сторонников и как сильны отряды, готовящиеся к выступлению, он мог себе позволить более подробно и широко говорить о будущей республике. Откровенные беседы с друзьями доставляли ему особенную радость. Воодушевление, переживаемое Кампанеллой, передавалось и людям, которые его окружали. Это были самые светлые дни в его суровой, многострадальной жизни.
Однажды в конце августа Кампанелла с группой товарищей поднялся в горы. Он еще раз хотел посмотреть, где лучше сделать засады и как занять узкие проходы, чтобы отрезать дорогу испанцам. Прав был Престиначе, утверждавший, что Стило благодаря своему выгодному расположению не нуждается в специальных укреплениях. Когда покончили с делами, не захотелось уходить. В горах не было августовского зноя. С высоты открывался чудесный вид на Стило и соседние деревни.
Кампанелла смотрел вниз на маленькие белые домишки. Но видел он совсем другой город — пояса прекрасных зданий, мощеные улицы, галереи, стены, расписанные фресками, с помощью которых дети легко усваивают все науки. Он видел Город Солнца.
Он размечтался. Но мечты его были конкретными планами, в близкое осуществление которых он верил. Он знал, как построить трапезные, спальни, палестры, как устроить общественные мастерские, магазины, склады, как разместить бастионы и укрепления. Годами продумывал он распределение обязанностей среди членов общины, организацию труда, покрой одежды, методы воспитания.
Томмазо читал стихи, воспевал гору Стило, называя ее Горою свободы. Здесь впервые восторжествуют идеи, которые впоследствии преобразят весь мир!
Неизвестно, откуда взялся кувшин молодого вина, сыр, оливки, мясо. Кампанелла говорил. И все, кто там был, испытывали вместе с ним радость и восторг.
Он говорил с необычайным воодушевлением. Внизу лежал город. Легкий ветерок был напоен ароматом горных пастбищ. Никогда в жизни он не был так счастлив, как теперь. Но он был уверен, что его ожидает еще большее счастье — восстание закончится победой!
Он дорого заплатил за то, чтобы насладиться этими днями, — платил отчаянием камер-одиночек, муками застенков, лучшими годами молодости, загубленными в темницах. Он имел право на счастье, имел право вдвойне. Ведь боролся он не за личное благополучие, а за освобождение всех людей!
И, предчувствуя близкую победу, душа его ликовала.
Глава седьмая. ИЗМЕНА
Вечером 27 августа в Стило на взмыленном коне прискакал Дионисий. Кампанелла сразу понял: стряслась беда, В самом деле, худшего нельзя было и предположить. Изменники выдали испанским властям планы восстания, и утром в Санта-Евфемия прибыл из Неаполя флот и высадил на сушу карательные отряды. Задание, которое они имели, хранилось в такой тайне, что и губернатор не был поставлен о нем в известность. Ему сообщили, что солдаты присланы для охраны побережья от пиратских набегов. Первый донос, вероятно, был сделан давно. Случайность уберегла заговорщиков от того, что их не похватали в постелях. Пятеро катанцарцев, участники заговора, узнав о первом доносе, поспешили покаяться властям. Губернатор пришел в неописуемую ярость: его даже не сочли нужным уведомить об истинной цели присылки войск!
В тот же день оскорбленный губернатор поделился своим возмущением с епископом Катанцаро, а тот, боясь навлечь скандал на весь доминиканский орден, предупредил Дионисия. Все планы рухнули. Приурочить выступление калабрийцев к приходу турецкой эскадры стало невозможно, а поднимать восстание за две недели до срока, когда основные силы еще не собраны, значило обрекать людей на истребление. Спинелли со своей армией уничтожит заговорщиков задолго до прибытия турок.
Как только стало известно о раскрытии заговора, многие из его участников, желая заслужить прощение, начали выдавать товарищей. Неожиданность, с которой правительство нанесло удар, посеяла панику. Теперь, когда Калабрия оказалась вдруг наводненной испанскими войсками, а на море вместо ожидавшихся галер союзников-турок стояли военные корабли вице-короля, мало кто думал о том, чтобы браться за оружие, — каждый мечтал о собственном спасении. Захваченные врасплох люди, которые смело дрались бы в отрядах, бросились кто куда.
Дионисий успел повидаться с Маврицио. Его нельзя было упрекнуть в трусости, но он тоже считал, что надо немедленно уходить, пока испанцы не заняли еще всех дорог и не отрезали пути на север.
Уходить? Постыдно бежать, даже не попытавшись оказать сопротивления? Разве нельзя продержаться до прихода Чикалы?
Сколько Дионисий ни убеждал Кампанеллу в нереальности этого намерения, он стоял на своем. Дионисий был прав — выступать было не с кем, отряды партизан находились далеко и должны были спуститься с гор только через две недели. Он ссылался на военный авторитет Маврицио. Калабрийцы потеряли свое главное преимущество — внезапность, испанцы их опередили.
Они спорили очень резко. Дионисий доказывал, что безумие оставаться в Калабрии и подвергать себя риску. Следует уходить подальше от испанских солдат и изменников.
Кампанелла со всей решительностью отказался. Он при любых условиях останется на родине. Две недели он будет скрываться у надежных людей. Он дождется прихода отряда из Реджо и прибытия Чикалы! Десятого он во что бы то ни стало, пусть с горсточкой людей, пусть один, но зажжет на прибрежных скалах сигнальные костры. А когда загремят пушки Чикалы и высадится огромный десант, поднимутся все, кому дорога свобода, вылезут из своих нор даже трусы. Стоит только начать. Восстанет народ, и испанцы будут уничтожены!
Напрасно Дионисий доказывал, что партизаны, узнав о многочисленности испанских войск, не выйдут с гор, а огни, зажженные на скалах, будут мгновенно потушены патрулями, уже сейчас занявшими значительную часть побережья.
Ему так и не удалось убедить Томмазо. Среди трех руководителей не было единодушия. Кампанелла категорически отказался бежать. Время не позволяло вести долгие споры. Каждая минута промедления могла стоить жизни многим. Дионисий торопился предупредить товарищей о раскрытии заговора. Получив от Кампанеллы обещание, что он по крайней мере не останется в Стило, где его сразу же схватят, а спрячется в Стиньяно, Дионисий сменил лошадь и помчался дальше.
Кампанелла неоднократно просил более внимательно приглядываться к людям, посвящаемым в планы заговора. Однако, увлекающийся Дионисий часто забывал об этих предостережениях. Ему так не терпелось набрать побыстрее возможно большее число приверженцев, что он начинал убеждать в необходимости поднять восстание даже тех, кого мало знал. Чем ближе приближался день выступления, тем нетерпеливей становился Дионисий. Во время пребывания в Катанцаро он окончательно потерял осторожность. Число заговорщиков росло с каждым днем, но ему всего этого казалось недостаточно. Он разыскивал старых знакомых, обращался за советами к друзьям, вербовал людей без всякого разбора.
