Приказы вице-короля выполнялись точно. Весь 1615 год Кампанелла почти ничего не писал. В его камере клочок бумаги стал величайшей редкостью. Он был совершенно отрезан от мира. Это его очень мучило. Именно теперь, когда развернулась ожесточенная борьба между представителями новой науки и толпой мракобесов, он не получал о ней даже самых скупых известий. На какие крайние средства пошли хулители теории Коперника? Что еще учинили погромщики попы, проклинающие с церковных амвонов богопротивные открытия математиков? Что делает Галилей? Сидит ли он еще по ночам со своей подзорной трубой или уже видит только краешек неба сквозь тюремную решетку?

Из месяца в месяц терпеливо и настойчиво Кампанелла завоевывал расположение надзирателя. Прошло больше года, пока, наконец, тот принес ему первый раз весточку от друзей. Прерванную надолго переписку удалось восстановить, и Кампанелла вскоре узнал много вещей, которые очень его взволновали.

Сколько важнейших событии совершилось за это время! Как и предвидел Томмазо, церковники после нескольких месяцев замешательства, в которое их ввергли необыкновенные открытия Галилея, перешли в наступление. В римскую инквизицию был подан донос на Галилея. Ему пришлось поехать в Рим. Обвинения, как и думал Кампанелла, не отличались оригинальностью. Как это Земля может вращаться вокруг Солнца, когда в библии говорится об обратном!

24 февраля 1616 года одиннадцать теологов-квалификаторов, весьма несведущих в вопросах астрономии, признали учение Коперника, разделяемое Галилеем, «глупым и абсурдным в философском и еретичным в формальном отношении, так как оно явно противоречит изречениям святого писания во многих его местах, как по смыслу слов писания, так и по общему истолкованию святых отцов и ученых богословов».

Галилей отделался сравнительно легко. Его не посадили в тюрьму, но ему запретили защищать и развивать учение Коперника, которое в декрете, опубликованном 5 марта, расценивалось как одно из проявлений опасной ереси, «распространяющейся мало-помалу на пагубу католической истины».

Свершилось! Галилея не бросили в темницу, но фактически его лишили возможности свободно продолжать исследования, которыми всегда будет гордиться Италия. Кампанелла возмутился до глубины Души. Невежественные попы преграждают дорогу гениальному ученому, чьи открытия безмерно обогатили мировую науку. Не сделал ли Галилей ошибки и не пренебрег ли его советом, когда он предлагал единственно возможную тактику защиты? Надо было с самого начала доказывать, что учение Коперника находится в полном соответствии со священным писанием! Неважно, что в Библии есть места, которые с этим не согласуются. Церковники всегда толкуют ее в угодном для себя смысле. Поэтому и следует воспользоваться их собственным оружием. Может быть, Галилей не чувствует себя достаточно искушенным в тонкостях богословской казуистики? Но он, Кампанелла готов спорить с целым сборищем теологов и неопровержимо бы доказал, что квалификаторы, осуждающие мысль о вращении Земли вокруг Солнца просто неучи и не понимают истинного смысла, скрытого в священном писании.

Мартовский декрет не означал окончания борьбы. Впереди еще были самые ожесточенные схватки. Надо было употребить все силы, чтобы Галилей мог работать, не опасаясь, что не сегодня-завтра инквизиция потянет его к ответу. Он, Кампанелла, выступит в защиту Галилея.

Он знал, чем рискует. Тем же декретом была запрещена книга неаполитанца Антонио Фоскарини, вышедшая в 1615 году, в которой доказывалось, что мнение пифагорейцев и Коперника о движении Земли согласно с истиной и не противоречит Святому Писанию.

Неудача Фоскарини не обескураживает Кампанеллу. Значит, надо более искусно подбирать аргументы! Теперь, после осуждения книги Фоскарини и опубликования декрета, выступать против официального решения церкви — это шаг, подобный самоубийству. Кампанелла, кроме того, прекрасно помнит постановление Тридентского собора, где любое толкование священного писания, отличающееся от принятого католической церковью, квалифицируется как протестантская ересь. А для человека, уже однажды наказанного за еретические высказывания, «повторное впадение в ересь» означает неминуемую смерть.

Но он не может не выступить. Этого требует его совесть, его страстность борца, его долг ученого. Да, Галилей не отвечает на его письма, боится неприятностей. Но ведь не каждый прошел такую школу мужества, как Кампанелла!

Он взвешивает все. Даже если квалификаторам и трудно будет придраться к его аргументам, то сам факт, что он вопреки всем запрещениям снова изыскал возможность писать и дерзко оспаривает сущность декрета, навлечет на него жестокие кары. Но может ли ухудшиться его и без того отчаянное положение? В каких бы страшных условиях ни находился узник, ему всегда можно создать еще худшие. А ведь «Кавказ» был совсем рядом, в той же крепости, в нескольких десятках шагов от его камеры.

Кампанелла написал «Апологию Галилея». Собрав все свое умение искусно оперировать цитатами из библии, он упрямо доказывал, что позиция Галилея ни в чем не противоречит священному писанию.

Он обратился с письмами к Галилею, к кардиналу Гаэтано, к своим римским друзьям. Он настаивал, чтобы «Апология» была опубликована. Тем временем события приобретали очень серьезный оборот. 2 июня в Неаполе был арестован Лаццаро Скориджио, издатель, напечатавший в прошлом году книгу Фоскарини. Это было грозным предупреждением тем, кто еще не понял всей важности обнародованного в марте декрета. Но Кампанелла не образумился. Он хотел, чтобы как можно дальше разнесся его голос, поднятый из тюрьмы в защиту Галилея.

Томмазо был готов к любым неприятностям. Тем более неожиданным явилось для него то, что произошло. Рим еще никак не реагировал на «Апологию Галилея», а в это время в Неаполе многое изменилось. В результате придворных интриг граф Лемос-младший был отстранен от должности. Вице-королем был назначен герцог Оссуна. Он еще не выехал из Испании, а о нем уже говорили как о человеке эксцентричном, крайне неуравновешенном и самовластном. Корабль, который привез часть его вещей, породил среди неаполитанцев тьму толков. Из трюма выгрузили три десятка лошадей и целый зверинец — верблюдов, медведей, невиданных заморских птиц и даже льва. Две недели спустя с огромной свитой в двести человек прибыл сам герцог Он остановился в окрестностях Неаполя.

Там он принимал самых различных лиц и в беседах неоднократно подчеркивал, что не считает себя связанным распоряжениями своего предшественника. Хорошо было бы воспользоваться тем, что Оссуна — новый человек в Неаполе, и добиться от него хоть каких-нибудь облегчений!

Друзья Кампанеллы рассказали о нем вице-королю, представили его «Консультации об увеличении доходов» и трактат «Испанская монархия», который, как они утверждали, был написан задолго до ареста. Какая вопиющая несправедливость! Ученый-монах, до мозга костей преданный испанской короне, оклеветанный, личными врагами, сидит без всякого приговора уже целых семнадцать лет в самой мрачной темнице Неаполя!

Однажды в середине августа в камеру Томмазо явился собственной персоной начальник тюрьмы. Он имел высочайшее повеление привести Кампанеллу к вице-королю. Кастелян заметно волновался. Он приказал снять с арестанта рваное рубище, снабдить его другой одеждой и придать ему приличный вид. Цирюльник тщательно побрил Кампанеллу. Кастелян морщился. Не дай бог, если вице-король рассердится, почувствовав, что от арестанта воняет тюрьмой! Он распорядился опрыскать Кампанеллу благовонной водицей.

Путь предстоял долгий. Узника надо было доставить в Позилиппо. Но кастелян оказался на высоте. Снаряженный им конвой был таким сильным, что он мог бы сопровождать огромную партию пленных турок.

Кампанелла наговорил герцогу Оссуна кучу разных разностей. Он и не думал каяться в каких-либо преступлениях. Именно враги Испании, желая причинить монархии вред, запрятали его в тюрьму. Он может оказать государству величайшие услуги. Ему открыты все науки, он сведущ не только в прошлом, но и в будущем. Он знает, как увеличить доходы короля и как наилучшим образом управлять.