Поддев вросшую в землю крышку, он налег всем телом на взятую из машины монтировку. Заскрипев, массивный чугунный круг нехотя скользнул в сторону. Под ним обнаружилось темное отверстие.

Подошедший Али заглянул в тёмный зев люка.

— Рванёт точно через пять минут… А туда я не полезу. У меня клаустрофобия…

— Полезешь как миленький. А то менты сейчас подъедут и твою клаустрофобию быстро вылечат!

Гром вытащил из багажника труп Крота, усадил за руль. Наклонился к задней дверце «Жигулей», помолчал, поправил пропитавшееся кровью одеяло, в которое было завернуто тело Рулева. Прижался на секунду небритой щекой к холодному лбу майора.

— Прощай, Витька — прошептал он. — Не думал, что буду тебя хоронить, и уж, во всяком случае, не так!

— Быстрее, Гром! — Встав на колени, Али помогал Лизе забраться в люк.

Захлопнув дверцу, Алексей поспешил прочь от машины. Уже наполовину спустившись по скользкой лесенке, он обернулся. Рулев сидел, склонив голову, точно глубоко задумавшись о чём-то.

Гром ухватился обеими руками за тяжелую крышку и, стиснув зубы, потянул ее на себя. Вдалеке послышалось завывание милицейской сирены…

— Туда! — Дима показывал на ведущую прочь от шоссе узкую дорогу. По сырой, утренней поземке ясно отпечатался одинокий след автомобильных шин. Он сворачивал с автострады на эту самую дорогу и уходил по ней в утренний туман.

— Это может быть любая другая машина, — раздраженно возразил с заднего сиденья толстый зам. Он уже не вонял, был чисто выбрит, но бессонные ночи оставили синие тени под его маленькими злыми глазками.

— Они это, товарищ полковник, точно они! Больше некому, след свежий совсем! — волновался Дима.

— Ну, смотри… следопыт! — полковник устало махнул рукой, что-то буркнул в рацию, и маленькая колонна, свернув с шоссе, понеслась, кренясь и подпрыгивая на ухабах, к заброшенному асфальтовому заводу.

— Они! Они, гадом буду! — закричал Дима.

Полковник уже и сам увидел стоящую у распахнутых ржавых ворот бежевую «шестерку». Он скомандовал в рацию: «Колонна, стоп!» — и принялся напряженно вглядываться в забрызганное грязью стекло.

И эта его нерешительность, эта минутная заминка спасла жизни многим и многим людям…

Неподвижно стоящая машина вдруг мгновенно превратилась в ослепильно белый огненный шар. Вздрогнула земля от адского грохота. От удара сорванной с петель створки заводских ворот смялся, словно картонный, бок милицейского автобуса.

Вдавленное взрывной волной внутрь салона лобовое стекло брызнуло осколками, один из которых глубоко рассёк Димину щёку и неминуемо попал бы в глаз, не прикрой ослепленный вспышкой Дима лицо рукой. На колени полковнику упал чей-то изуродованный палец.

Оглушённые и ослеплённые милиционеры с опаской выбрались из машин и окружили ещё дымящуюся воронку.

От «Жигулей» преступников не осталось практически ничего.

Эпилог

Совсем уж было ушедший из этой истории бомж Копалыч вернулся в неё вновь на одну только минуту для того, чтобы, проходя по улице Ленинской, ранним туманным утром около взорванного накануне автосалона увидеть, как прямо из стлавшейся над самой землей белесой пелены поднялись в тишине две неясные фигуры, точно выросшие из тротуара.

Пытаясь прояснить для себя столь необычный феномен, старик приблизился к странной паре и отчетливо разглядел открытую крышку люка, двух мужчин, несших туго набитые чем-то черные пластиковые пакеты.

Лицо коротко стриженного он узнал сразу. Это было лицо из ночных кошмаров Копалыча.

Живо вспомнились ему и полуразрушенный дом, и нелюди с мертвыми глазами, и смутная быстрая тень в проеме балконной двери.

Тяжелый утренний хмель, бродивший в голове Копалыча, пропал куда-то, и старик быстро засеменил прочь, мелко крестясь. Душа его мерзко маялась от внезапно наступившего отрезвления и липкого холодного ужаса.

В час, когда ночь неохотно перетекает в хмурое утро, школьный двор был пуст и тих. Старый дуб, корабль Громова детства, высился в тумане неясной громадой.

Алексей провел пальцами по шершавой коре, запустил руку в неприметное дупло и вытащил на свет божий жестяную банку из-под растворимого кофе. Открыл ее. Достал сложенные вчетверо листки и стряхнул с них душистые коричневые пылинки.

«Если ты читаешь это письмо, Леша, значит, я уже мертв. — Четкий почерк майора расплывался перед глазами Грома. Он несколько раз моргнул и продолжал читать. — Впрочем, наверное, так будет лучше для всех. Я все хотел рассказать тебе правду и не мог.

Хмура был прав, когда перед смертью говорил тебе, что Крот только пешка. Крот был моей пешкой, Гром. Это я придумал его. Заботливо вырастил из тупого урки…

Когда страну захлестнула волна преступности, когда стерлись границы между чиновником, ментом и бандитом, я понял, что грубой силой систему не переломишь. С системой нельзя было бороться, но ее можно было перехитрить.

И я создал в городе контролируемую мной организованную преступность, во главе которой стоял Крот.

Сначала всё шло хорошо. Банда не пускала в город другие группировки. Охраняя свою территорию, жестоко расправлялась с «залетными» гастролерами. Крыша «кротовских» была надежной, а поборы — не чрезмерными. Я следил за этим.

Всё рухнуло в одночасье. Тяжело заболела Надя. Покойный Борис Израилевич Кацман прямо сказал мне, что я могу потерять дочь. Нужны были дорогие лекарства, консультации столичных врачей. И все это стоило бешеных денег…

Я смотрел, как с каждым днем тает, истончается, становится прозрачным личико моей дочери. А проклятые деньги были рядом, вот они! Только протяни руку и возьми.

И я не смог… я не дал умереть Надюше. А потом брать деньги стало проще, не так больно.

Я слишком поздно узнал о смерти твоих близких, Леша, я не смог предотвратить их гибель, я виновник их смерти.

Мне нет прощенья, да я и не прошу его. Я только хочу, чтобы ты знал…»

Письмо обрывалось на этом, но не было незаконченным. Майор милиции Виктор Михеевич Рулев просто сказал все, что хотел сказать. Они с Громом всегда понимали друг друга с полуслова.

Алексей держал листки над пламенем зажигалки, пока они не превратились в пепел. Он вышел за школьную ограду, где у машин его ждали Лиза и Али со своими воинами. Никто ни о чем не спрашивал его. А он никому ничего не сказал.

Одетые в чёрное женщины, большая и маленькая, молча сидели у экрана телевизора в полутемной квартире, заполненной от пола до потолка звенящей тишиной. Они крепко держались за руки.

С экрана молодой диктор местного телевидения, «акая» по-столичному, читал сводку криминальных новостей. После каждой фразы он, как попугай, наклонял голову то в одну, то в другую сторону.

— Потрясшая наш город в последнее время череда убийств и терактов пополнилась вчера утром еще одним ошеломляющим по своей беспрецедентной наглости преступлением. На временно бездействующем асфальтовом заводе прогремел взрыв. В интересах следствия подробности пока не разглашаются, но сотрудники районного управления внутренних дел сообщили, что взрыв произошел при попытке задержания некоего Алексея Ивановича Громова, которого милиция считает главным виновником последних ужасных событий. Алексей Громов подорвал себя вместе с машиной, в которой, кроме него, находился еще один человек. Взрыв был так силен, что обломки машины и части тел разметало на несколько десятков метров от эпицентра. Легко ранено несколько сотрудников ОМОНа и милиции. Криминалистам удалось идентифицировать изуродованные останки второго человека, по всей вероятности, взятого Громовым в заложники. С болью и прискорбием сообщаем, что им оказался Виктор Михеевич Рулев, майор милиции, начальник городского управления внутренних дел. Бессменно прослуживший на этом посту долгие годы, Виктор Михеевич был известен как бескомпромиссный борец с преступностью. Редакция программы выражает семье погибшего свои глубочайшие соболезнования.