— Ну что, мудаки, оборотень, говорите? Ангел Серафим, значит? — мягко рассмеялся Крот, и Толбоев поразился, как он мог принять этого улыбчивого бизнесмена за страшненького, кровавого автора «Майн кампф».

— Где нашли? — спросил Крот, с некоторым удивлением глядя на свою окровавленную руку с зажатым в ней пистолетом. — Он досадливо тряхнул рукой, и кровяные брызги упали на белоснежный палас.

— У старых домов на улице Королева. Помойка ещё там недалеко, — четко доложил жестколицый.

— Следы?

— Всю ночь мело. Сумку утром два бомжа из снега откопали. Там рядом Фоня Зверь живёт. У него «бээмвуха» старая, ну, с утра, конкретно, не заводится. Он, значит, пока с ней мудохался, бомжей и заприметил.

— Этот Фоня твой — местный?

— Я ж и говорю, у его подъезда сумку нашли.

— Так! Его старшим. В подхват десять человек. Нет! Двадцать! И чтобы каждый подвал, каждый чердак! Понял?! — И, когда телохранитель рванулся к двери, крикнул ему вслед: — И хирурга позови, мне и этому… — Крот с отвращением посмотрел на тихо кровящего в углу Тихомирова.

Уже взявшийся за ручку двери, жестколицый обернулся и с изумлением посмотрел на Крота.

— Хер ли уставился! — свирепея, рявкнул бандит. — Не нашего Хирурга! Из поликлиники! Обыкновенного. Или травматолога, там.

— Крестник сильно болен. Приказал уезжать мне с людьми из города… — Строитель-кавказец в испачканном побелкой ватнике и валенках, на которые были надеты рваные калоши, не договорив, отхлебнул молока из пакета, на котором была изображена благообразная старушка в съехавших на нос очках.

Двое его смуглых коллег, одетых так же колоритно, занимались тем, что свинчивали и развинчивали газовыми ключами одну и ту же трубу, идущую отвесно вверх по стене старого дома, около которого за щербатым, почерневшим от дождей забором и расположилась странная бригада строителей, насчитывающая человек десять.

— Ранен? — тревожно спросил голос из необычного вида сотового телефона в руке строителя.

— Нет, простудился сильно.

— Так… а ты, значит, не уехал? — по молчав, с напускной суровостью спросил Магомедов.

— Не уехал… — виновато ответил Али. — Он больной совсем, в вонючий подвал забился, как крыса. Сумку потерял, ну… со всеми делами. Ее бомжи нашли, а у них сумку отобрал какой-то бритый.

— Все понял, — сидя у себя в кабинете, Магомедов задумчиво прикрыл глаза. — Значит, так! Приказ тот же: не дай им его убить. Завали хоть полгорода, но не дай им его убить. Подвал почему вонючий?

— Канализацию прорвало, уж дня три как, — ответил Али, по достоинству оценив умение хозяина вылущивать из разговора, из фразы самую суть, зерно информации.

— Собери ему новую сумку, лекарств побольше, наряди двух ребят помоложе сантехниками, пусть зайдут в подвал, отнесут ему…

— Хозяин, может быть, лучше вывезти его по-тихому из города. Подлечится, а потом пусть воюет себе.

— Сегодня двенадцатое ноября… — после паузы ответил Нурсултан Дамирович. — Сегодня он дал слово убить этого, как его?

— Тихомирова, — подсказал Али.

— Тихомирова, да! И если Гром умрёт от воспаления легких до того, как это сделает, тогда, да смилуется над ним Аллах. Если его застрелят, тогда, да смилуется Аллах над тобой. Ты все понял?

— Да, хозяин. Я только еще хотел… — Али замялся. Он почувствовал, как наливаются жаром щеки и уши, и отчаянно не покраснел, а посинел, как это бывает у людей, смуглых от природы.

Магомедов, усмехаясь в трубку, ждал. Немолодой уже, не имеющий близких родственников дагестанец искренне привязался к Али, чье детство и отрочество опалила война, разом превратив мальчика в сурового мужчину. Но никакая война не может изменить законы бытия. С удивлением наблюдал Магомедов, как в ледяном аду души боевика рождается робкая любовь к этой нескладной русской девочке-девушке.

— Я хотел узнать, как довезли крестницу… — наконец выдавил из себя Али.

— Нормально довезли, — буркнул в трубку Магомедов. — Ест, спит и про тебя спрашивает…

Конец связи, хозяин. — Голос Али неожиданно тревожно зазвенел: — У нас тут, кажется, осложнения.

Фоня ткнул водителя в широкую кожаную спину так, что тот ударился грудью о руль и рыкнул:

— Всё — приехали. Вон у той помойки они сумку и нашли.

— А ты, часом, не гонишь, а, Фонь? Твой подъезд вроде дальше, — усомнился водитель.

— Кто гонит? — вскинулся Фоня. — Зенки разуй! Вон и рыдван мой стоит.

У подъезда сиротливо жалась ржавая Фонина «БМВ».

— И правда твоя. Хрен перепутаешь, — усмехнулся водитель и тут же прикусил язык, вовремя вспомнив, что Зверем Фоню прозвали не только за обезьянью внешность, но и за буйный, взрывной характер. Вот и сейчас, увидев в зеркале заднего вида, как блеснули красные огоньки в маленьких, спрятавшихся под тяжелыми надбровными дугами глазках бандита, водитель залебезил:

— Это я к тому, Фонь, базар веду. У нас, на Окружном проезде, один барыга магазин держит. Он как раз навороченный «Лексус» продаёт. Сказка, не машина. Я мудака этого пару раз от ментов да от наших отмазывал. Если его сейчас за жабры взять, считай, даром отдаст тачку. Да только у меня и таких бабок нету. Всё по вене уплывает. А у тебя точняк хватит. Ты ж не ширяешься, не пьешь, не куришь. И куда только бабки деваешь? Жрёшь ты их, что ли?

— Ладно, заглохни, — грозно пробурчал Фоня. Но опасные огоньки в глазах погасли. — Колонна, стой! — скомандовал он в рацию, и три идущих за их машиной джипа, битком набитые бандитами, остановились.

Сидевшие на лавочке у Фониного подъезда старушки с удивлением и опаской смотрели на громоздкие черные машины, из которых, точно горох, посыпались рослые парни. Они вежливо поздоровались с важно прошедшим мимо Фоней, но он даже не удостоил их ответом.

Собрав вокруг себя бандитов, он, подражая Кроту, тихо и неторопливо отдавал распоряжения:

— Значит, так. На крышу и по углам дома наблюдение. Остальным разбиться на тройки. Нет, лучше на пятерки — волчара уж больно опасный. И все подвалы, чердаки, подъезды, собачьи будки, бля, в радиусе, — выговорив это ученое слово, Фоня довольно усмехнулся, — двух кварталов осмотреть. Пройти по подъездам, звонить во все квартиры и вежливо, ВЕЖ-ЛИ-ВО спрашивать, не видел ли кто эту харю. — Фоня раздал фотографии и с сомнением оглядел братков. — Поскольку на ментов вы не тянете, будете говорить, что чувак должен денег и прячется. — Фоня помолчал. — Про награду, что Крот обещал, вы знаете, так что землю ройте, но лоха этого мне достаньте.

Фоня Зверь оставил водителя и пятерых бойцов. Оставшись одни, они залезли в салон джипа и, включив кондиционер, рацию и магнитолу, закурили.

— А какого, говоришь, цвета «Лексус»? — спросил Фоня, глубоко затягиваясь и пуская кольцо дыма.

— Зелёный металлик, — ответил молодой водила, завистливо наблюдавший за толстым дымным кольцом, медленно расползавшимся по лобовому стеклу.

— Мой любимый цвет, мой любимый размер! — мечтательно проговорил Фоня.

Если бы он был внимательнее, то заметил бы шевеление за почерневшим от дождей забором у старого дома. Обратил бы внимание на двух парней в потертых спецовках, неторопливо бредущих по тротуару вдоль дома. В руках одного из них была объемистая спортивная сумка. Но перед глазами Фони ослепительно сверкала и переливалась золотисто-изумрудная мечта.

Ожила рация.

— Говорит третий. Фоня, вы что там, ослепли на хер?! — спросила она. — Мимо вас прошли двое и полезли чегой-то в подвал.

Фоня на минуту задумался, затем, довольный своей сообразительностью, рассмеялся:

— Не бзди, третий. Там канализацию прорвало. Это сантехники, наверное, ремонтировать полезли. — И спросил у водителя: — А передача у нее какая, простая или автомат?

— …Автомат? Конечно, положил. Даже два — «скорпион» и чешский «мини-узи». — Аркадий обиженно посмотрел на Ваху Килоева, потом опасливо покосился на три раскорячившихся на снегу джипа, за тонированными стеклами которых угадывались человеческие силуэты.