— Да понял я, майор, не волнуйся, — голос  бандита звучал сочувствующе.  — Я ведь против тебя ничего не имею. Мне этот… падло нужен! Отдал бы мне тогда козу с чурбаном, ничего бы и не было. А на счёт места давай так: в двадцать два ноль-ноль у старого кладбища. Устроит?

— Хорошо. — Майор повесил трубку и сжал ладонями виски. Холодная метель бушевала в его голове. То выплывали из снежной тьмы мертвые, залитые кровью глаза Грома, презрительно глядящие на него. То показывалось на секунду бледное лицо Ольги  с  повисшей  на реснице  слезинкой. И над всем этим висел детский, звенящий от ужаса крик: «ПАПА… ПАПОЧКА!!!» Чувствуя, что сходит с ума, Виктор Михеевич, открыв холодильник, налил себе полный стакан водки, залпом опрокинул его в рот.

Не принеся облегчения, сорокоградусная жидкость водицей скользнула по шершавому, горящему горлу.

Майор вышел в прихожую, оделся, постоял, бессмысленно глядя перед собой. Потом, прошептав: «Прости меня, Леша», вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Али бодрствовал и спал одновременно. Организм, привыкший находиться в постоянной готовности к действию, выработал для себя особый режим, при котором мозг дагестанца, находясь в состоянии сна, в то же время чутко реагировал на происходящее вокруг.

В данный момент барометр опасности, намертво встроенный в Али, показывал «ясно». Тем не менее кавказец приоткрыл глаза и окинул быстрым взглядом помещение.

Всё было спокойно в подземном убежище. У двери в кресле дремал Ваня Кругов, в душе плескалась и что-то напевала Ольга.

Мент Саша Соколов ловко управлялся со сковородками в закутке, заменявшем им кухню, краснел, украдкой бросая взгляды на полупрозрачную занавеску, за которой угадывались смутные контуры женского тела.

Али прикрыл глаза и полной грудью вдохнул бывший там, в его сне, густой и душистый, как мед, воздух горных лугов. Он широко развёл в стороны руки и легко оторвался от земли.

Прямо над его головой повисло в свежей, режущей глаз синеве легкое белое облачко, напоминающее голову барашка. Вот к этому-то облачку и помчался, набирая скорость, боевик Али, протаранил его с лета насквозь, отчего морда барашка приняла удивленное и обиженное выражение и, радостно, звонко засмеявшись, как никогда не смеялся наяву, помчался над цветущей землей к далеким седым вершинам.

Уже завиднелся в полуденном зное родной поселок Али, точно ласточкино гнездо прилепившийся к подножию горы. Уже махала ему рукой с порога, смеялась умершая в позапрошлом году мать, как вдруг… ТЬМА… ОПАСНОСТЬ… БОЛЬ… вырвали дагестанца из его сна, точно пробку из бутылки.

Впрочем, внешне это никак не проявилось. Али по-прежнему лежал неподвижно, закрыв глаза и тихо посапывая. Однако обострившиеся до предела чувства его лихорадочно искали источник опасности. Словно тонкие ниточки-щупальца тянулись они во все стороны, со сверхъестественной скоростью и тщательностью исследуя и сортируя звуки, запахи, едва заметные изменения в поведении находящихся в комнате людей и многие другие признаки, невидимые обычному человеку.

Али чувствовал движение за входной дверью. Уловил на пороге слышимости, как сидящий у двери Ваня Кругов прошептал: «Начальник пришёл…», — уловил исходящую от молодого мента смрадную волну страха.

Из-за двери эхом повторили:

— Открывайте, начальник пришёл.

Громко постучали трижды.

— Чего это он в такое время? — тонким фальшивым голосом сказал Кругов, лениво поднялся с кресла и взялся за дверной засов.

Время остановилось для Али. Замер неподвижно Саша Соколов, высунувшись наполовину из кухонного закутка со сковородкой в руке. Перестала плескаться и Оля за занавеской.

В то мгновение, когда время остановилось, она как раз спросила:

— Что случилось, Али? — последний звук ее фразы повис в безвременье — «и-и-и-и» — и, дробясь миллионно, падал холодными льдинками в бесконечность.

А дагестанец уже летел от дивана к двери, извернувшись в немыслимом прыжке. Рассекал вязкую пустоту, уже зная, что за дверью затаилась смерть…

Но медленно двигавшаяся рука продажного мента Вани Крутова уже отодвинула-таки засов. И уже просунулась в образовавшуюся щель рука с пистолетом, а вслед за ней бычья, наголо стриженная образина.

С детства занимавшийся в легендарном Халимбек-ауле у адепта шаолиньского стиля Магомаева, Али находился пока лишь на третьей ступени посвящения. Он не умел поддерживать в себе режим сверхскорости более десяти секунд. Чувствуя, что катастрофически не успевает, дагестанец слегка изменил траекторию и, вместо того чтобы сбить с ног Крутова, с лета ударил обеими ногами в край приоткрывшейся двери.

Хрустнуло мокро и противно, просунувший в дверь голову бандит подавился собственным криком, из поросших волосами ушей брызнула кровь. Выпавший из его сломанной руки пистолет ударился о пол и выстрелил. Вместе с этим звуком время обрело свой обычный ход для Али. В уши его ворвался истошный крик Ольги и яростный мат находящихся за дверью. Кругов схватился за кобуру, но кавказец убил его коротким ударом в горло. После этого он приоткрыл обитую железом дверь и еще раз что было силы ударил по маячившей в щели залитой кровью голове, размалывая ее в совсем уже страшное месиво. С той стороны на дверь очень основательно налегли, а застрявшее в дверях тело бандита упрямо мешало задвинуть засов. Несмотря на все усилия, Али чувствовал, как подошвы его кроссовок медленно скользят по кафельному полу. Крикнул: «Ольга, ложись на пол». Он обернулся к Саше Соколову, собираясь попросить его о помощи, и увидел, что тот так и не вышел из безвременья. Милиционер неподвижно лежал на пороге кухоньки, прислонившись к стене аккуратно простреленной головой. Пуля, вылетевшая из ударившегося об пол пистолета, словно шальная женщина, поцеловала его в лоб, оставив след, как от жирных, красно напомаженных губ.

«Совсем говенно», — подвел под ситуацию резюме дагестанец. Вырвав из кобуры лежащего у двери Крутова «Макаров», Али высунул «ствол» в щель между дверью и косяком, несколько раз выстрелил наугад и, видимо, попал, потому что за дверью длинно взвыли и многоголосо заматерились. Затихли ненадолго, потом высокий голос крикнул:

— Лучше сами выходите, козлы.

Эхо прокатилось по подвалу и затихло где-то в тёмных его уголках.

— А то что?! — крикнул Али, быстро осматривая комнату. Мозг, словно компьютер, быстро просчитал варианты и выбрал, пожалуй, единственный.

— А то перешмаляем вас, козлов, на хер! — зло крикнули из темного коридора. — Пять минут вам на размышление.

«Хватит и трёх», — подумал Али, заклинивая ручку двери тяжелым креслом.

Отшвырнув с пути, как тряпичную куклу, труп Соколова, дагестанец ворвался в кухню и лихорадочно оторвал от газовой плиты гофрированные металлические шланги, ведущие к двум большим пропановым баллонам, выкрашенным облупившейся местами красной краской. Закрутив шипящие, точно змеи, вентили, Али с натугой перекатил к входной двери сначала один тяжелый баллон, затем другой.

Метнувшись через комнату, кавказец отбросил в сторону пластиковую занавеску, отделявшую душевую комнату от жилого помещения, и, зацепившись на секунду взглядом за обнаженную девичью фигурку, съежившуюся в углу, подмигнул ей.

Так, что захрустели мышцы, ухватился за край огромной ванны и выдрал ее из опор, перевернул кверху дном.

— Быстро полезай внутрь, — негромко скомандовал он Ольге, с трудом приподнимая один край чугунной махины. И после того как девушка ящеркой скользнула внутрь, нырнул вслед за ней, ободрав себе обе руки.

Между кафельным полом и краем ванны оставался зазор, сантиметров в пять шириной. Прижавшись к мокрому полу щекой, Али ясно видел входную дверь и лежащие возле неё баллоны. Плечом он чувствовал, как прижимается к нему дрожащим, влажным и обнаженным телом Ольга, чувствовал через тонкую ткань ее майки напрягшиеся соски.

Азарт, предвкушение боя и раньше вызывали у дагестанца почти чувственное удовольствие. Сейчас же, ощущая за спиной присутствие девушки, которая будила в нем никогда ранее не испытанные, такие новые и незнакомые чувства, Али задрожал, как тонко натянутая струна, но не от страха, а от переполнявшего его возбуждения.