Иван ждал этой встречи с самого утра, готовился к ней, представлял себе, как скажет ОЗЕЛЕНИТЕЛЮ: «Яхочу, чтобы никто не пострадал, а иначе…» — Лейтенант не знал, что он скажет дальше, но, несомненно, это будет что-то веское и страшное.

Пройдясь по магазинам и купив всё заказанное Ольгой и дагестанцем, Иван побродил по городу, ныряя в проходные дворы, вскакивая в последний момент в отъезжающие автобусы, проверяясь на предмет слежки вычитанными им из книжек хитроумными способами.

Прокуролесив таким манером около часа, лейтенант свернул в подворотню и оказался лицом к лицу с невысоким человечком, похожим на старую куклу. Лицо его, цвета жабьего брюха, изборожденное глубокими морщинами, казалось наспех сделанным из папье-маше. Оно казалось неживым, только в глубоко спрятанных под нависшими бровями маленьких глазках вспыхивали временами черно-красные вихри.

— Где они? — спросил Озеленитель, протягивая Ивану толстенький, перетянутый банковской упаковкой предмет его вожделений.

— В недостроенном овощехранилище, — лейтенант чуть не с поклоном принял подачку. — Из охраны я да еще там один…

— Постучат, скажут: «Начальник пришёл», — откроешь дверь. Свободен! — нехотя буркнул Озеленитель и повернулся, собираясь уходить.

— Подождите!   —   заторопился   Крутов. — Я требую, чтобы никто не…

— Пошёл вон! — негромко (он вообще никогда не повышал голоса) прервал лейтенанта морщинистый.

Иван открыл уже рот, собираясь поставить наглеца на место, но увидел полыхнувшее под кустистыми бровями чёрно-красное зло и, съежившись, побрел прочь.

— Грубая она у тебя и ни хера не женственная! — сердито сказал Родион Гольц.

— Кто? — изумленно спросил Рулев, плотнее прижимая к уху холодную пластмассу телефонной трубки.

— Тамарка твоя, кто же еще, — обиженно ответил доктор. — Я с ней столько проносился, как дурень, понимаешь, с писаной торбой, а она черкнула записку, мол, пока-пока и уехала. Нет, я, конечно, понимаю, ты ее срочно вызвал и все такое… Но элементарное спасибо-то можно было сказать!

— Погоди, Родя, не гони лошадей! — оборвал словоизлияния Гольца ничего не понимающий майор. — Кто кого вызвал? Кто куда уехал? Ничего не понимаю!

— Хорошо, объясняю для бестолковых. — Доктор говорил медленно, тщательно выговаривая слова. — Твоя жена. Уехала. По твоему звонку. Не простившись. Я обижен. Вот!

— Я ей не звонил, Родя. И никуда её не вызывал, — ещё ничего не понимая, тихо сказал Виктор Михеевич.

— Ага. И ментов своих за ней не присылал.

— Не присылал… — словно эхо повторил, холодея, майор.

— Витя… Витя, ты только не волнуйся, — зачастил Гольц. — У тебя валидол есть? Давай, таблетку под язык и ложись, а я пока… — Родион ещё что-то говорил, но Рулев уже положил трубку.

Минуту подумав, он снова набрал номер.

— Это я.

— Здравствуйте, Виктор Михеевич, чем могу служить? — голос был в меру вежлив, но холоден.

— Послушай, Крот, скажи мне как художник художнику, ты жить хочешь?

— А что случилось? Проблемы какие, а, майор? Ты только скажи! — растаял холодок в вальяжном, барственном голосе, и ясно прорезалась в нем угодливая блатная нотка.

— А то случилось, пес ты поганый, что, если через полчаса мои жена и дочь не будут дома, я тебя, урода, по стенке размажу! Тебя, козла, потом закрасить легче будет, чем соскребать лезвием! — Не выдержав, майор сорвался на крик.

Бурливший в крови адреналин словно молотами бил в виски и не в первой уже свежести сердце.

— Погоди, майор! Погоди! — запаниковал обладатель барственного голоса. — Бля буду, не въеду, о чем базар! Не брал я твою тёл… ну, жену, в смысле. У меня башня пока ещё не… — Крот задумался, осекшись на полуслове. — Я, кажется, знаю, кто брал, — задумчиво протянул он. — Точняк! Слышь, Михеич, у Хмуры твои бабы!

— Почему так думаешь?

— Так ведь как два пальца… Ты же ему козу громовскую с черножопым не отдал! Так?

— Так.

— Ну и вот. А ты в курсе, что Гром этот самый Борову на десятое число день независимости объявил… от жизни. Боров, он хоть и хорохорится, однако обосрался совсем, окопался у себя за городом, людей везде понатыкал. Ждет. Он твоих и забрал. Точняк! Так что жди звонка, меняй громовскую телку и «черного» на жену с дочкой и не бери в голову. Хмура, он хоть и козел, но слово держит.

— Крот, прикажи ему!

— Дохлый номер, майор! Не послушает он! Уж если Хмура обхезался, то ему никто не указ! И меня, и тебя завалит, глазом не моргнет!

— Ладно, я тебе перезвоню. Бывай!

— До свидания, Виктор Михеевич. Если что, всегда рад помочь. Людишки, там… бабки, «стволы».

Окончив разговор с Кротовым, майор прошелся по комнате и, подойдя к окну, прижался разгорячённым лбом к холодному стеклу.

— Тамара… Надюша… Тамара… — шептал он и всё вглядывался в укрывший город туман,  словно пытался разглядеть лица своих близких. — Тамара!

А Тамара Всильевна тоже равнодушно смотрела в туман и только слегка морщилась, когда мощный поршень, раздвигающий её тугие ягодицы, проникал особенно глубоко.

Холодный металл грязного капота «шестёрки», к которому прижимала её безжалостная рука насильника, леденил обнаженную грудь.

Иногда женщина переводила взгляд на находившееся прямо перед её лицом лобовое стекло, за которым ритмично дергались задранные к потолку тонкие ножки дочери…

Сначала Тамара Васильевна пробовала кричать и сопротивляться, но, когда молодой бандит приставил нож к шейке Нади, она сдалась.

А потом начался ад… Борясь с подступающей рвотой, она старательно заглатывала остро пахнущий ее же фекалиями член угрюмого. Она видела, как молодой бандит жадно разглядывает еще по-детски угловатое, но уже сформировавшееся обнаженное тело Нади.

— Первый раз деру ментовскую дочку! — заржал он и, раздвинув ноги девочки, впился горящим взглядом в покрытую светлым пушком промежность Нади. Гусь дрожащими пальцами торопливо расстегнул ремень и потянул вниз серые форменные брюки.

Однако тут с ним произошел конфуз. Видимо, под воздействием наркотика мужское достоинство Гуся выглядело совсем недостойно, сморщенным комочком пряталось внизу его живота.

Зарычав от злобы и разочарования, Гусь с силой вогнал три сложенных вместе пальца в лоно девочки, отчего сразу же показалась кровь.

Надя пронзительно вскрикнула, а Гусь, урча, стал облизывать свои окровавленные пальцы. Его плоть напряглась, закаменела, и он, захрипев, вогнал член в сочащиеся розовой влагой нежные гениталии.

Надя не кричала больше. Она только попискивала тихонько, как больной котенок, и умоляюще смотрела на мать огромными, полными слез глазами.

— Мой муж убьет вас. Обоих. Вы оба уже мертвы! — равнодушно сказала Тамара Васильевна, сплёвывая на снег горьковатую сперму угрюмого.

— Молчи, сука! — крикнул бандит и изо всей силы ударил её по лицу, отчего женщина сразу же провалилась в радужный туман, несущий ей блаженное избавление от кошмара.

После разговора с майором Крот крепко задумался. Назревающий конфликт между Рулевым и Хмурой устраивал его при любом исходе.

Смерть мента очень порадовала бы Крота. Были у него на то свои причины.

Опять же, Боров был прекрасным специалистом, и без него Крот был, как без рук. Но лучше остаться без рук, чем без головы. Хмура взял себе слишком большую власть и, при случае, мог сильно потеснить Крота, а то и вывести из игры совсем.

Нельзя не признать, что план Борова имел шансы на успех. Если бы ему удалось обменять жену и дочку майора на Ольгу Громову, то Гром сам бы пришел к нему и нарисовал себе на лбу крестик.

И в то же время, похитив родных Рулева, Хмура очень рисковал. Он не знал, какой опасный хищник скрывается за безобидной внешностью начальника городской милиции. А вот Крот знал. Знал и боялся.

На маленькой арене, именуемой городом, кружили в смертельном танце два монстра, и в его, Крота, силах было столкнуть их, заставить вцепиться друг другу в глотку.