Она продолжила путь, думая, что вот-вот окажется в лесу, но было по-прежнему зябко, а равнина оставалась такой же бесплодной. Даже солнечный свет, казалось, изменился, выцвел, пока она пробиралась по большим бурым валунам вдоль гребня холма. Внезапно она поняла, что аметистовая подвеска пропала. Значит, она снова в материальном мире, со всеми его тяготами: солнце не греет, разреженный воздух заставляет тяжело дышать. Под ее ногами склон опускался в иссохшую равнину, разделенную старым речным руслом. Вдали виднелись заснеженные горные вершины: сразу было ясно, что по ним не пройти. Ветер дул неустанно, посвистывая в жесткой траве. Судя по скорченным, изогнутым стволам тех немногих чахлых деревьев, что ухитрились вырасти здесь, безветрия тут почти не бывало.

Обернувшись, Даландра увидела еще несколько покореженных деревьев, окружавших деревянные хижины – длинные, приземистые, крытые щепой. Стены, оконные рамы, притолоки и дверные проемы были сплошь покрыты резьбой – изображения животных, птиц, цветов перемежались со словами, составленными из эльфийских слоговых знаков. Контуры были обведены неяркими красками голубых и красноватых тонов, подчеркивающих совершенство линий. Откуда-то из-за домов послышалось тихое ржание лошадей, пыльный ветер донес обрывки песни. Перед ближайшей хижиной на деревянной лавке сидела седоволосая женщина, погруженная в чтение. У ее ног расположились две крупные гончие, черные с подпалинами.

– Джилл! О боги!

Псы вскочили и залаяли, но Джилл их быстро уняла, а когда Даландра поспешила навстречу, отложила на лавку небольшой свиток. Она очень исхудала, и на ее висках серебрилась седина, но пожатие ее руки было крепким, а голос звучным.

– Рада видеть тебя, – сказала Джилл по-дэверрийски. – Что привело тебя сюда?

– Тревога. Эвандар сказал, что ты болела.

– Это правда, мне сказали, что и до сих пор не поправилась, хотя я чувствую себя здоровой. Я подхватила трясучую лихорадку в здешних джунглях. Здесь растет дерево, кора которого обладает свойством снимать жар и прочие проявления болезни, но говорят, что она проникает в кровь и там остается на долгие годы, вновь одолевая тебя, если простудишься, или устанешь, и тому подобное.

– Это очень плохо!

Джилл только пожала плечами и повернулась прикрикнуть на собак, скачущих вокруг. Тихонько заскулив, они улеглись на плотную красноватую землю.

– Где мы? – спросила Даландра.

– Вот это – постоялый двор при… пожалуй, на моем языке это называлось бы храмом, что не совсем соответствует действительности. Это дом, где немногие ученые мужи Старшего народа поддерживают огонь науки и обучают всех желающих.

– Я слыхала, что такие места существовали во времена Семерых Королей. Думаю, что Народ посылал своих детей туда на обучение, но не знаю, зачем.

На мгновение они обе обернулись, чтобы взглянуть на кучку построек, выглядевших ненамного лучше крестьянских хижин: за их стенами нашло приют все, что осталось от одного из лучших университетов, какие видел наш мир в прошлом и в настоящем. Но ни одна из женщин никогда не слыхала этого слова и не понимала, что оно значит. Даландра не увидела никого, кроме одного мужчины из Народа, одетого в длинную серую тунику, перехваченную шнуром, но он прошел между домами, так и не взглянув в их сторону.

– Здесь так одиноко, – сказала наконец Даландра. – Почему они выбрали это место?

– Видишь те горы? За ними лежат джунгли. Их вершины задерживают все тучи, идущие с моря, и дождь проливается над лесами. Поэтому здесь воздух сух, как кость, так что книги и свитки могут храниться дольше, чем в джунглях. Знаешь, сюда было очень тяжело добраться, но, конечно, мне пришлось идти, и я ухитрилась заболеть в дороге…

– Прекрати, не вини себя за это!

– Я могла бы это предусмотреть и принять меры заранее, – с искренней досадой сказала Джилл. – Что ж, думаю, сейчас уже нет смысла переживать. Что сделано, то сделано. Надо сказать, я стала уважать твой народ за их умение лечить!

– О, боги! Прости, я чувствую себя дурочкой, но, знаешь, я только что поняла, что это все означает, – Даландра обвела рукой круг построек. – Значит, это правда? Беженцы добрались до острова?

– Очень немногие, Далла, очень немногие, – она тут же улыбнулась, как в старые времена. – Я совсем позабыла о правилах приличия! Хочешь зайти в дом?

Даландра не решалась ответить на приглашение. Внезапно ее охватил страх, и она удивлялась, отчего она боится, а не жаждет познать древнюю мудрость своего народа.

– Я надолго не задержусь. Мне нужно вернуться к Элесари. Возможно, ей угрожает опасность.

– Прости. Конечно, у тебя много своих дел. Не волнуйся за меня. Со мной все в порядке, как обычно. И теперь ты знаешь, где меня найти.

– Да, это хорошо. Я так понимаю, ты здесь пробудешь еще долго?

– О, я могла бы провести здесь целую жизнь, будь у меня хоть одна лишняя в запасе. Это здорово, Далла, просто здорово. Они сохранили столько всего, ручаюсь, почти все из того, что они унесли с собой. Учение, переписывание книг – в этом вся их жизнь. Знаешь, мой учитель, его зовут Мераналдан, сказал мне, что ученые рисковали своими жизнями – некоторые там и погибли, – спасая книги во время падения города, – она с грустью покачала головой. – История твоего племени, ваши песни и стихи, кое-что о магии, хотя и не так много, как мне бы хотелось, и много всякого по другим отраслям науки, горы старых свитков и рукописей: память о былом могуществе и мудрости. Все это – настоящее чудо! Внезапно Даландра поняла, чего она боится, и что ей придется пойти навстречу своему страху.

– А как насчет Опекунов? Про них что-то здесь знают?

– Да, но не думаю, что они разобрались в их истинной сущности. Готова поспорить, ты знаешь о народе Эвандара больше, чем кто бы то ни было из ныне живущих.

Даландра отвернулась, чтобы скрыть облегчение: никто, кроме нее, не знал, насколько странен ее возлюбленный и насколько неестественна их любовь.

– Знаешь, наверно, я должна войти и поговорить. Джилл, уже подошло время родиться ребенку. Я чувствую это сердцем. Если повезет, скоро мне придется сделать свой ход.

– Если я тебе понадоблюсь, мы вернемся в Дэверри вместе, – она задумалась, скользнув взглядом по обширной равнине. – Будем молиться, что бы эта проклятая лихорадка исчезла навсегда.

Но в то время, как она говорила, Даландра уловила тень, пробежавшую по ее лицу; то не была игра реального света, а колдовское предупреждение, будто черная птица Смерти взмахнула своим крылом, благословляя чародейку.

Меня не проведешь, хоть ты и в штанах. Я вижу девчонку, и прехорошенькую!

Девушка подняла взгляд от тарелки с тушеным мясом, чтобы рассмотреть грязную довольную физиономию пьяного человека, облокотившегося на стол прямо напротив нее. В трактире внезапно воцарилась гробовая тишина – посетители, все сплошь мужчины, кроме одной старухи, прихлебывавшей пиво в углу, притихли и заухмылялись.

– Как тебя зовут? – Его дыхание было зловонным, а зубы прогнили насквозь.

В тусклом свете очага комната сжалась до крохотных размеров – остались лишь злобно глядящие лица да биение ее собственного сердца.

– Я спросил, как тебя зовут, замарашка?

Он придвинулся еще ближе – сальные пряди рыжих волос, борода с остатками пищи и рот, растянутый в улыбке, – и потянулся к ней толстыми грязными пальцами. Ей хотелось кричать, но в горле было сухо, как в пустыне.

– Ох, я бы не стал трогать ее, действительно не стал бы.