– Вставай! Вставай, пока по шее не получил! Пора уходить!
Маддин сел; Браноик и капитан схватили его за руки и поставили на ноги.
– Присмотри за ним, Бранно. Я должен вернуться к княжичу. Ради всего святого, уведи его, чтоб не видел похорон!
Маддин, как слепой, дал Браноику увести себя на стоянку, к баржам, надежно пришвартованным у берега. Лагерные костры уже расцветали на лугу. Браноик усадил барда у огня, порылся в седельной сумке и достал чистую рубашку.
– Ты весь в крови. Переоденься, легче станет.
Маддин закивал головой, будто полоумный, но рубашку переменил; бросив грязную наземь, принял из рук Браноика кружку с элем.
– Эти ублюдки на баржах везли пиво, но придерживали для своих. Невин заставил их поделиться. Сказал, что могли бы хоть угостить нас за то, что мы ради них жизнью рискуем…
Маддин снова кивнул и отпил несколько глотков. Присев рядом, Браноик понял, что спокойствие барда деланное: по лицу его текли слезы. Очень осторожно, очень медленно Маддин поставил кружку возле запачканной кровью рубахи, потом закрыл лицо руками и зарыдал, всхлипывая, как ребенок, раскачиваясь взад-вперед; Браноик обнял его и прижал к своей груди. Голос Маддина поднялся до пронзительного вопля, и долго еще оплакивал он той ночью погибшую дружбу, согретый теплом дружбы зарождающейся. Горькой вдвойне была для него эта потеря оттого, что Эйтану не суждено было увидеть Кермор и истинного короля во славе.
– Н-н-евин, я н-не понимаю, – сказал Маррин, тщательно подбирая слова. – Враги вовсе и не думали меня искать! Они охотились за Браноиком, а я его прикрывал – ну, скажем, старался прикрыть…
– Да уж постарался, точно, – вставил Карадок, сияя, как отец, довольный своим отпрыском. – Ты отлично поработал, мой князь. Махать мечом ты умеешь как заправский серебряный кинжал, ей-ей!
От этой похвалы Маррин залился румянцем, но не отвел глаз от Невина, ожидая ответа. Они втроем сидели у капитанского костра и беседовали вполголоса, чтобы их не услышали. Невин упирался, но все же признал, что после представления, устроенного днем, можно и нужно сказать всю правду.
– Видишь ли, государь мой, я допустил один просчет, хотя все и обернулось к лучшему. Прошу вас обоих сохранить это в тайне, – он подождал, пока княжич и капитан не подтвердили кивком свое согласие. – У малыша Браноика есть врожденная способность к магии. Поймите меня правильно: он ничему не обучен, пользоваться своим даром не умеет, никого, к примеру, зачаровать не может и так далее. Но поставьте себя в положение наших врагов: они в отчаянной спешке, вслепую, ищут любые следы, ведущие к истинному королю. Конечно, в Пирдоне все знают княжича в лицо, но мы ведь уже давно покинули его пределы. Ну вот, а враги наши шарят повсюду, раскидывают чародейскую сеть, и что же они находят? Магические… ну, как бы мне вам объяснить? Вы знаете, что камни очага долго еще излучают тепло после того, как огонь погаснет. Угли тлеют, воздух над ними колыхается, вы это замечали, правда? Так вот, магические способности человека образуют вокруг него примерно такое же излучение, его называют аурой. Теперь судите сами: имеется в наличии Браноик, высокого роста, сильный, красивый, отличный боец – нетрудно принять его за княжеского сына, исходя из общепринятых представлений. Да к тому же от него прямо-таки веет магией!
– Они приняли его за меня! – ахнул Маррин. – Его м-м-могли убить вместо… Никогда бы не простил себе, если бы такое случилось!
– Лучше потерять его, чем тебя, государь, – сухо ответил Карадок. – И Бранно согласится со мной, уверен.
– Вот именно, – сказал Невин. – Итак, государь, они принимают тебя за княжьего слугу. Превосходно! Ну, мы им подсобим завязнуть в своей ошибке, верно?
– Что мне следует д-д-елать? С-седлать и чистить его лошадь? Я охотно займусь этим, если так надо!
– Это будет слишком нарочито, – возразил Карадок. – Гораздо проще ничего не менять. Пусть идет, как шло, государь, если тебе так угодно. До сих пор все вроде бы складывалось удачно!
– Согласен, – поразмыслив, сказал Невин. – Как вам кажется, стоит ли мне пойти сейчас к Мамину?
– Оставь барда наедине с горем, господин. Нам всем тяжела эта потеря, но мы ничем не излечим его сердечной раны. Эх, подумать только, ведь он дружил с Эйтаном лет двадцать, а то и больше, с той поры, как был еще щенком, новичком в отряде…
– Да, такого друга терять больно, ты прав. Что ж, оставим его в покое…
Несколько минут они посидели молча, глядя в огонь, где плясали саламандры – хотя только Невин мог их разглядеть. Теперь, когда карты с обеих стороны были раскрыты, маг не видел резона прятаться, и Вольный народец шнырял по всему лагерю, заглядывая в лица людям и забираясь в каждую щелочку на баржах.
Позже, когда все заснули, маг воспользовался затухающим костром, чтобы передать известие жрецам в Керморе. Им надлежало знать, что истинный король находится в трех днях конного пути от Кермора и что враги пытались убить его.
Глава вторая
«Нам стало известно, что Беллира, старшая дочь Глинна Второго, короля Кермора, родилась в ночь Самхейна. Верховный жрец возвестил, что это совпадение знаменательно: поскольку она родилась в момент, когда два мира объединяются, следственно, и в натуре ее сочетаются свойства обоих миров, посему ей суждено стать матерью двух королевств. Но кое-кто из служителей храма возроптал, ибо по их мнению ничего хорошего не могло проистечь из такого рождения между мирами живых и умерших, и девочка будет принадлежать потустороннему миру и становиться женщиной во плоти лишь в ночь Самхейна. Сии нечестивые предатели утверждали, что этой девочки не должно быть в земном мире…»
Священные хроники Аугхарна
В самом сердце Дан Кермора, посреди всех земляных валов, и каменных стен, и обширных укреплений, перемежающихся с башнями, прятался сад. Маленький садик, каких-то тридцать ярдов в поперечнике, но в нем был и крошечный ручеек, и такой же крошечный мостик через него, лоскут лужайки, кусты роз и огромное дерево – старая плакучая ива, с узловатым стволом и развесистой кроной. Говорили, что ее посадил маг, служивший королю Глинну Первому в те давние дни, когда междоусобица только разгоралась. Подоткнув юбки и осторожно выбирая, куда поставить ногу, Беллира могла взобраться довольно высоко и удобно устроиться в развилке, опираясь спиною о главный ствол. Весной и летом, когда ветви одевались листвою, густой, как бахрома на бардекской шали, никто не мог заметить ее там, и ей нравилось просиживать целыми часами, любуясь бликами солнца в струях ручья и размышляя об истории Дан Кермора и своего рода, а иногда и о том легендарном маге.
Несколько лет назад она откопала в одной из кладовых под крышей башни старую, пыльную книгу в кожаном переплете. Поскольку король настоял на том, чтобы все его дети обучились грамоте, она сумела разобрать непривычный шрифт и обнаружила, что ее новое сокровище представляет собою историю замка Дан Кермор со дня основания (примерно за девяносто лет до начала войн) и далее, год за годом, до 822-го, где, к ее великому огорчению, история обрывалась на середине страницы, на половине фразы. С того времени книга сделалась для девочки руководством по исследованию всех комнат и закоулков в тех башнях, куда ее пускали, а также, с помощью хитрых уловок, и тех, куда не пускали. Стащив пузырек с чернилами и изготовив самодельные тростниковые палочки для письма (стиль – так они назывались у взрослых), она даже продолжила летописание, постепенно заполнив почти все пустые страницы обрывками сведений, почерпнутых у писцов, камергеров и дворецкого, о позднейших переделках и пристройках.
Никто не замечал ее, вертевшуюся под ногами у старших. Сколько она себя помнила, ее кормили, одевали, но не одаривали вниманием сверх этого, разве что кто-то вспомнит, что уже поздно и ей пора в постель. Даже о регулярных уроках грамоты, пения, рукоделья никто не заботился; слуги учили ее, когда удавалось урвать немножко времени, свободного от прочих обязанностей. Когда ей исполнилось девять, умер ее братец, наследник, и тогда ненадолго она обрела некоторый вес – пока матушка не произвела на свет другого мальчика.
