Словно отвечая на мысли неблагодарного, недостойного райских садов отщепенца, видение стало тускнеть. Оно потеряло былую яркость и величественность. Через минуту я уже смотрел совсем не на блистательного бога, я пялился в озабоченное лицо немолодого небритого человека. А нимб? Нимб остался, только по краю его нарисовалась толстая металлическая полоса, по которой одна за другой бежали шляпки здоровенных заклепок. Тут из моей груди вырвался клокочущий вздох облегчения. Вот это и есть оно – настоящее чудо.

– Чудо… – прошептал я, наблюдая как сквозь распахнутый настежь иллюминатор, внутрь корабельного изолятора льются ослепительные лучи восходящего солнца.

Эпилог.

Оставив уже порядком поднадоевший бар, мы вышли на улицу. Я и Анна. Ночь была хотя и прохладная, но тихая и ясная. Такая как нельзя более располагает к прогулкам. Почему я изменил привычке и променял теплый уютный погребок на морозную тишину ночного города? Сам не знаю. Приударить за девушкой можно и в баре, вернее даже удобнее в баре. Бархатистый полумрак, негромкая музыка, выпивка, множество уютных укромных местечек… Но это все не для Анны. В общении с ней мне почему-то очень не хотелось действовать по стандартному шаблону, так как приударяют за девками большая часть моих собратьев по сильной половине человечества. Толи я такой несовременный, толи в моей спутнице было что-то такое… что-то особенное… что-то отличающее ее от всех остальных женщин.

– Куда пойдем? – оглянувшись по сторонам, спросил я. – Вы ведь лучше меня знаете город.

– Направо, – Анна повернула голову в сторону старого города.

– Желание дамы – закон для джентльмена.

Выбор журналистки пришелся мне по вкусу. Амстердам в этой части вылизан и ухожен. Как раз то, что надо для прогулки с приличной благовоспитанной девочкой. Ну, а если она окажется не такой уж и благовоспитанной, то мой отель тоже как раз в этой стороне.

Мы шли по ночным пустынным улицам. У нас в России почему-то многие считают, что европейские столицы и днем, и ночью бурлят от веселящейся галдящей толпы, что это мир туристов, праздных ротозеев, жирующих денежных мешков. Не сказал бы, что это так. Да, конечно, есть кварталы, сплошь утыканные разнокалиберными, разномастными увеселительными заведениями, и жизнь там преимущественно ночная. Но это всего лишь две-три улицы. В остальном же с приходом ночи огромные мегаполисы затихают и цепенеют. Люди набираются сил, чтобы с приходом нового дня вновь стартовать в бесконечной гонке за призрачной мечтой именуемой счастье.

Счастье! Уверен, что большинство не ведает что это такое. Так… бегут, суетятся, вертятся, как белка в колесе. И невдомек им, что у людей украли подлинное, истинное счастье. Да, украли, сунув вместо него дешевую фальшивку под названием сытость и достаток. И как не странно человечество приняло ее, согласилось играть в примитивную, туманящую разум, ведущую к деградации игру.

Спросите у первого встречного о его самой сокровенной мечте. И тот без колебаний, ответит – карьера, деньги, слава. Может нарветесь на чудака, который бредет наукой, правда скорее всего тем ее направлением, которое ведет к Нобелевской премии. А там карьера, деньги, слава. Бывает, что некоторые возвышенные души мечтают о чистой искренней любви. Она… и он – красивый, умный, любящий, интеллигентный держатель акций нефтяной корпорации. Свадьба, медовый месяц в Монте-Карло, дом на Рублевке, бутик на Арбате, карьера, деньги, слава. Еще вариант – борьба за счастье своей страны, своего народа. Благородная цель, а прилагающиеся к ней карьера, деньги, слава, это ведь, конечно, не главное.

Что же касается меня… то здесь ответ прост. Не хочу я ни богатства, ни почитания толпы, ни наград, ни ученых званий, ни титулов. Мне бы просто ЖИТЬ. Дышать свежим ветром, ступать босыми ногами по зеленой траве, пить хрустальную воду из родника. И еще очень желательно, чтобы рядом был кто-то… та единственная, которая любит, верит и понимает.

Продолжением этих мыслей стал долгий внимательный взгляд, которым я одарил Анну. Быть может она? Да нет, не думаю. Скорее всего еще одна мимолетная встреча. Сколько их уже было на моем веку, и все никогда ничем не заканчивались. Даже моя недолгая супружеская жизнь оказалась ничего не стоящей пустышкой. Разлетелись, не оставив друг о друге даже проблеска сожаления или тоски. Так что эта девочка…

– Алексей… – Анна стушевалась, назвав меня по имени. – Извините, господин Глебов. Вы позволите к вам так обращаться?

– Без проблем, – милостиво улыбнулся я.

– Алексей, я бы хотела с вами встретиться еще раз.

– А мы уже расстаемся?

Анна смутилась. Даже в полумраке ночной улицы я увидел, как зарделись ее щеки.

– Пока нет, – девушка ответила быстро, почти не раздумывая. – Но сегодняшняя встреча ведь когда-нибудь закончится. Так вот, завтра или послезавтра, я хотела бы увидеться снова.

– А…понимаю, – протянул я задумчиво. – В этот раз я категорически запретил вам затрагивать тему гибели «Жокея».

– Не то!

– Что не то?

– Не знаю, но что-то тут не то. – Анна невидящим взглядом уставилась в темноту. – Да, я пришла за горячим, можно сказать сенсационным материалом, но почему именно к вам?

– Потому, что я звезда из последних новостей. На прошлой неделе моя физиономия не сходила с телеэкранов и газетных страниц.

– Это правда. В первый раз я вас увидела действительно по телевизору. Но пришла потому, что мне приказали.

– Ваш шеф?

– Нет.

– Кто же тогда?

Анна не ответила. Она прикусила свою хорошенькую пухленькую губку и о чем-то крепко задумалась. Я не стал ей мешать. Несколько минут в полном молчании мы брели по берегу канала. Ночь и вправду была хороша. Яркие звезды соперничали со светом уличных фонарей. Вернее, не соперничали, они дополняли друг друга, вместе превращая мрак в темное паспарту, на которое умелая рука наклеила великолепную серебристо-желтую акварель, написанную по мокрой бумаге.

– Алексей, я расскажу вам одну не совсем обычную историю, – наконец Анна решилась.

– Рассказывайте.

Я хотел сострить по поводу своей, недавно прорезавшейся страсти ко всему таинственному и сверхъестественному, но, взглянув в испытывающие карие глаза моей спутницы, вдруг передумал. Когда человек хочет излить душу, шуткам здесь не место. Чтобы как-то поддержать свою новую знакомую, я взял ее ладонь и положил себе под сгиб руки. Не умеют они тут в Европах ходить подруку, а зря. Чувствуя прикосновение дружественного человека, становишься более уверенным, понимаешь, что ты не одинок.

Должно быть, именно эти ощущения и передались Анне. Она заговорила очень быстро, как бы пытаясь поскорее разделаться с тяготившими ее сомнениями:

– У меня, как бы это вам сказать, проблема, что ли. Сложности. Я ведь неплохой журналист, чувствую, что неплохой, и материалы мои всегда хвалили. – Тут девушка запнулась. – Там… дома… в Эйндховене.

Я похлопал ее по руке, призывая успокоиться. Мол, понял я… в Эйндховене. Конечно, это не то, что тут, в столице.

– А здесь все не так, а здесь все по-другому. – Анна с благодарным кивком приняла мое сочувствие. – Не идут мои статьи в печать. Говорят, все мелко, не умело, провинциально. Уже и за штат редакции перевели, и зарплату перестали платить. Мне теперь хоть в канал, хоть на панель.

– Можно еще домой вернуться, – подсказал я.

– Самый страшный вариант, – Анна кисло улыбнулась. – Я ведь уезжала, громко хлопнув дверью, пообещав, что обо мне еще все услышат.

– Гордость это не всегда благо, – изрек я, глядя с высоты прожитых лет.

– А, может, я не все сделала? Может, рано еще отступать? Может, чтобы написать что-нибудь путное, следует сперва самой пройти через это? Испытать все на своей шкуре? – Анна метнула на меня взгляд затравленного, нуждающегося в помощи зверька.

– Так, и в какую глупость вы влипли, уважаемая леди? – я понял, к чему было все это пространное вступление.