— Неужели ты ради него… У тебя же, наверное, были какие-то отношения с мужчинами? Или нет? Ты была замужем? Развелась?

Она помотала головой:

— Я всегда привлекала молодых людей, так было на работе, в больнице или на конгрессах. Но они скоро замечали, что я не могу дать им то, чего они хотят, да я и не хочу. После мне иногда самой приходилось их прогонять, потому что у них недоставало сил уйти по собственному почину. Молодые люди, которых я привлекаю, часто оказываются мягкотелыми и слабохарактерными, иногда они уходили постепенно, плывя по течению. Кое-кого из них я потом, годы спустя, встречала с молодыми женами, их могла подцепить какая-нибудь сестричка или ассистенточка, они смущались и показывали мне фотографии своих детей. — Кристиана виновато улыбнулась Хеннеру. — Не думай, пожалуйста, будто ты мне чем-то тогда не угодил и мне с тобой не было хорошо. Но это было не главное. Это никогда не было для меня главным. У меня не было никого, кто нравился бы мне больше, чем ты.

«Кроме Йорга», — подумал Хеннер. И слова, которыми она хотела утешить его, только усилили его печаль. Уж лучше бы ей встретился кто-то другой, кого она полюбила бы по-настоящему! Но он ничего не сказал, а только кивнул.

Она нагнулась к нему, поцеловала в губы и встала:

— Спокойной ночи!

— Почему Йорг сказал, что я поступил мужественно, приехав сюда?

— Он так сказал?

— Да.

Стоя над ним, она окинула его задумчивым взглядом:

— Не знаю. Может быть, он всем так говорил. Может быть, просто хотел сделать тебе приятно. Не стоит над этим задумываться.

Однако сама она не могла не задуматься. Она была уверена, что Йорг не всем так говорил и сказал это не потому, что хотел сделать ему приятно. В этих словах чувствовался вызов, скрытая угроза. Только этого ей не хватало, когда завтра и без того столько мороки!

Кристиана постояла в прихожей, привалившись к стене. Она так устала, что, кажется, уже спала на ходу. Разговор с Хеннером оказался более трудным, чем она ожидала. Надо же, сколько сил отнимает у человека чужое непонимание! Но у нее не было выбора, она должна была сказать то, что сказала. А теперь нужно поговорить с Йоргом.

У него из-под двери не видно было света. Но он не спал. Едва она приоткрыла дверь, как он тотчас же отозвался недоверчивым и сердитым «Кто там?».

Она бесшумно зашла в комнату:

— Это я.

— Ну, что еще? — Пытаясь нашарить спички, он уронил их со стула и, тихо ругаясь, стал искать коробок на полу.

— Мне не надо света. Я хочу только спросить, что ты имел в виду, когда сказал Хеннеру, что тот мужественно поступил, приехав сюда.

— А вот мне нужен свет.

Он отыскал спички, зажег свечу и сел на край кровати.

— Я считаю, что для такого поступка требуется мужество. Сначала он упек меня в тюрьму,^[35] а теперь приехал праздновать со мной мое освобождение!

— Он тебя…

— Да, это по его вине я попал в тюрьму. Кроме Дагмары и Вольфа, только ему было известно про мамину хижину в Оденвальде,^[36] а Дагмару и Вольфа взяли гораздо позднее, чем меня. Когда я отправился туда за деньгами и оружием, полиция меня уже поджидала на месте.

— Откуда ты можешь знать, с кем говорили Дагмара и Вольф?

Он выразительно закатил глаза и заговорил с той подчеркнутой терпеливостью в голосе, которую напускают на себя взрослые, отвечая на дурацкие возражения детей:

— Я знаю, что они ни с кем не говорили. О'кей?

— Что ты задумал?

— Ничего! Я только хочу спросить Хеннера, как он тогда себя чувствовал. Все ко мне пристают с расспросами, как я чувствовал себя при таких-то и таких-то обстоятельствах. А теперь я сам хочу спросить то же самое.

— Тебя спрашивал только Ульрих, больше никто. Хеннер вообще почти ничего не говорил.

— Ну, так пускай поговорит, когда будет отвечать на мой вопрос. — Йорг кинул на сестру враждебный взгляд. — Не принижай меня все время. Ты хотела, чтобы я прогибался перед Ульрихом и Марко, а теперь хочешь, чтобы я прогнулся еще и перед Хеннером. Я соглашаюсь отвечать на идиотские вопросы других только потому, что понимаю, отчего их разбирает любопытство, но тогда пускай и они ответят на мои идиотские вопросы. Я ничего не сделаю Хеннеру. Я ни в чем его не упрекаю. Это была война, он сам решил, на чью сторону встать, и соответственно действовал. Он мне больше по душе, чем всякие там добрячки, которые ко всему относятся с пониманием и никогда не пачкают рук. Полезное дурачье, но дурачье! Нет, я не собираюсь выяснять с ним отношения, я только хочу услышать от него, что он тогда чувствовал в душе.

— И начнутся ссоры и дрязги.

Йорг высокомерно усмехнулся:

— Я не начну, Тия, я — нет! — Он встал, немного приподнял подол ночной рубашки и отвесил ей иронический поклон. — Не тревожьтесь, ваше королевское высочество! Ваш покорный слуга не посрамит вашего достоинства. Тем более сейчас, когда на нем надет ваш плащ. Ты просто душка! — Он заключил ее в объятия.

Она прильнула к его груди:

— Лучше не дразни Хеннера. Он очень влиятелен и хорошо к тебе относится, он может помочь тебе. Ну кому сейчас интересно, что там было тридцать лет назад! Тебе надо жить будущим, а не прошлым.

Он назвал ее «Тия», а она хотела сказать ему «ослик ты мой упрямый», как, бывало, говорила покойная мама, но почувствовала, что ее слова уже оттолкнули его от нее.

Он все еще продолжал ее обнимать, но душевный порыв уже улетучился. Затем он ласково похлопал ее по спине:

— Не заставляй меня прогибаться, Кристиана. Мне не нужен никто: ни Хеннер, ни Карин, ни Ульрих. Мне много не надо. Уж этому-то я, по крайней мере, хорошо научился в тюрьме. Согласен, я мечтаю о таких каникулах, которых не позволишь себе на социальное пособие. Что скажешь? Может, возьмешь меня куда-нибудь с собой? — Он отодвинул ее от себя, чтобы заглянуть ей в лицо.

Она заплакала.

Когда все заснули, Маргарета пробудилась ото сна. Одновременно с рано удалившимся к себе в спальню Йоргом она тоже покинула компанию, ушла в садовый домик, который занимала одна, и легла в постель. Сейчас ее разбудила боль в левом бедре — память о давней травме, случившейся много лет назад. Эта боль будила ее каждую ночь.

Она перевернулась на бок, спустила ноги с кровати и села. В сидячем положении бедро болело так же, как в лежачем. Но боль перестала отдавать в левый бок и в левую ногу. Она знала, что нужно поделать гимнастические упражнения, растяжку для бока, выпрямлять ногу. Надо принять таблетки, которые она забыла выпить перед сном.

Но вместо этого она просто смотрела в окно. Дождь перестал, небо было ясное, над парком светила луна. Лунный свет падал на ее ступни. Они ярко белели на темном полу. Она приняла это как приглашение спуститься вниз и выйти в сад. Каждый шаг давался ей с трудом. Виновато было не только больное бедро. После курса кортизона она растолстела. Но для того, чтобы сбросить вес, требовалось такое волевое усилие, на которое она была не способна и которого не желала делать.

Дом и расположенная неподалеку деревня тонули во тьме. Светили только луна да звезды, на небе ясно видны были яркие созвездия, Млечный Путь раскинулся во всю ширь, округлая луна смотрела с важным спокойствием. Маргарете вспомнились поездки на юг, где она, выросшая под засвеченным городским небом, впервые увидела все великолепие звездных ночей. «Незачем было далеко искать, — подумала она. — Оно все тут».

Медленным, осторожным шагом она вышла за дверь. Она не боялась напороться на стекляшку или на гвоздь: она сама убрала вокруг дома все осколки и мусор и подмела дорожки. Но ходить босиком было так непривычно, что она чувствовала себя неуверенно: на что наступит нога при следующем шаге? Затем она почувствовала любопытство. Попадется ли ей сейчас ровное место, где земля будет твердой как камень и в то же время словно пружинящей? Или это будет гравий, колкий и щекотный, отталкивающий ступню? Или там будет лежать сухая ветка, которая с треском сломается под ногой? Любимой дорожкой Маргареты была заросшая травой аллея, и она заранее радовалась ощущению мягких прядей травы под ногами.