Воинственный и честолюбивый Август II решил вернуть Речи Посполитой захваченную шведами Лифляндию, а при удачном стечении обстоятельств – и Эстляндию. Август не без основания считал, что возвращение Лифляндии поможет ему усилить королевскую власть в Речи Посполитой и даже сделать ее наследственной.
Наши историки проходят мимо того факта, что Август Сильный начал войну против шведов только в качестве саксонского курфюрста и силами саксонской армии. Дело в том, что польский сенат не согласился объявлять войну Швеции. Об этом глава польской католической церкви примас Радзеевский уведомил письмом короля Карла XII.
Читателю, мало знакомому с историей Польши, ситуация покажется бредовой: король Польши воюет со Швецией, через Польшу идут саксонские войска в Лифляндию, Речь Посполитая является тылом армии Августа, а примас и сенат считают страну нейтральной и шлют шведскому королю уверения в любви и дружбе. Увы, повторяю, подобная ситуация была типична для Речи Посполитой XVII–XVIII веков.
Что же касается поляков, то у них шла своя война. Воевода Григорий Огинский поссорился с великим литовским гетманом Сапегой. По сему поводу витебский каштелян Коцел образовал конфедерацию, которая объявила войну Сапеге. У панов – свои дела, а тут король некстати полез со шведской войной.
Вот с такими союзниками и предстояло воевать Петру I. Ну, представлять царя отечественному читателю особой нужды нет, его знают со школьной скамьи. Поэтому я перейду к рассказу о противнике Петра и Августа – шведском короле Карле XII.
17 июня 1682 г. у шведского короля Карла XI и его супруги Ульрины-Элеоноры родился долгожданный наследник, названный в честь отца Карлом. Мальчик начал рано развиваться, много читал, хорошо знал географию, без акцента говорил по-немецки, неплохо знал французский и латынь. Образцом для подражания юный Карл считал Александра Македонского. Книгу Квинта Курция о нем он знал почти наизусть.
5 августа 1693 г. умерла королева Ульрина-Элеонора. Почти сразу тяжело заболел отец, и одиннадцатилетний мальчик практически был предоставлен сам себе. Как и большинство своих собратьев того времени, он увлекался военным делом и охотой.
5 апреля 1697 г. умер Карл XI. В завещании короля предусматривалось регентство старой королевы (матери Карла XI) Ядвиги-Элеоноры Голштейнской. Однако срок регентства в завещании указан не был. В результате заговора нескольких вельмож Карл XII стал неограниченным самодержцем в 15 лет. Его коронация состоялась 24 декабря 1697 г.
В начале царствования Карла XII страной фактически управлял первый министр граф Пипер.
К 1697 г. Швеция находилась на вершине своего могущества. Государственные дела и финансы были в полном порядке, а армия и флот считались одними из лучших в Европе. Современники называли Балтийское море «шведским озером». Действительно, большая часть его побережья принадлежала Швеции. В 1648 г. был подписан Вестфальский мир, положивший конец тридцатилетней войне. По этому миру Швеция получила Западную Померанию и город Штеттин с частью Восточной Померании, а также остров Рюген, город Сисмар, архиепископство Бремен и епископство Форден. Таким образом, Швеция контролировала устья не только Невы и Западной Двины, но и Одера, Везера и Эльбы. В итоге Швеция держала под контролем большую часть торговли центральной и восточной Европы. Естественно, такая ситуация не могла устраивать соседние державы. По всей Европе ходили слухи о чудачествах пятнадцатилетнего короля. То Карл XII со свитой сорванцов травил зайцев в зале риксдага[3], то они по ночам с обнаженным палашами скакали по улицам Стокгольма, громили церкви и частные дома.
Независимо друг от друга датский и польский короли пришли к решению, что их час настал. Ну а молодого Петра, как мы уже знаем, долго уговаривать не пришлось.
Как ни странно, но нападение трех могущественных соседей привело Карла XII в превеликий восторг. Он с детства мечтал о войне, и вот мечта его сбылась. Мало того, шведский король оказался не завоевателем, как Карл-Густав, а защитником страны от агрессоров.
Карла XII поддержали и риксдаг, и дворяне, и подавляющее большинство народа. Современный шведский историк Петер Энглунд писал: «Война была достаточно популярна в Швеции, чтобы ее начать. Не слишком редки были случаи, когда люди за свой собственный счет пересекали Балтийское море и присоединялись к армии. Если во время Тридцатилетней войны было обычным явлением, что рекруты искали спасения в горнопромышленных районах, теперь течение заметно повернулось в обратную сторону. Рабочие бежали с горных и оружейных заводов, чтобы завербоваться в армию. И сейчас, так же как во время предшествовавших военных конфликтов, многие, в особенности среди высшего офицерства, считали войну выгодным коммерческим предприятием.
В качестве примера можно привести одного из участников, графа Магнуса Стенбока, которому в начале войны было 35 лет, и который всю жизнь провел на военной службе – служил голландцам, императору и шведам. Он принимал участие в битве под Нарвой и сразу же после сражения был произведен в генерал-майоры. Помимо этого скачка в карьере, начало войны принесло графу целый ряд выгод. Прежде всего, прямая военная добыча; это было много тысяч далеров в наличных деньгах, кошельки, полные русских монет, и множество ценных предметов, например, драгоценных камней, а также серебряных кувшинов и кубков. И “другие мелочи”, например: подбитые куньим мехом одеяла, солонки, оружие, кровати, церковные облачения и чаши, распятия, подсвечники и обшитые галунами камзолы тоже находили пути к родному поместью. С течением времени все это превращалось в крупные суммы денег, которые переправлялись в Швецию и употреблялись на покупку новой земли. К этим барышам следует, кроме того, прибавить более опосредованные прибыли, которые огребал Стенбок, занимаясь военными поставками. Ему посоветовали забивать свой скот, а также печь сухари из сжатого хлеба и продавать этот провиант армии. Был у Стенбока и четвертый стимул, наряду со скачком в карьере, военной добычей и поставками в армию, – защита семейного поместья в Прибалтике. Сообщая домой о битве при Нарве, в которой сам он был ранен, он, кстати, упоминает в связи с имением его матери в тех краях, что он “рисковал получить синяк под глазом ради ее поместья здесь в Лифляндии”. Магнус Стенбок – хороший пример того, как человек из высшего класса общества действительно мог нажиться на войне.
Было бы, однако, анахронизмом подходить к военной добыче с точки зрения морали. Как для офицеров, так и для солдат эта добыча была важным стимулом сражаться и рассматривалась как законное явление, как нечто по праву добытое собственным потом и кровью. Грабеж был средством, которое применялось для того, чтобы поощрить активность солдат, был вполне дозволен в битве и подробно регламентировался военными уставами. В сущности, единственным ограничением был запрет грабить – так же как и напиваться – до того, как враг будет разбит. Все захваченное на поле боя за несколькими немногими исключениями принадлежало офицерам и солдатам и должно было быть разделено между ними. Вознаграждение, которое получал тяжело раненный конник, в сравнении с тем, что шло его офицерам или высшему командованию, было всего лишь жалкими крохами. Это можно показать на примере раздела между участниками добычи, взятой позднее в сражении при Салатах в 1703 г.
Раненый капитан получал 80 риксдалеров.
Нераненый капитан 40 риксдалеров.
Раненый лейтенант или прапорщик 40 риксдалеров.
Нераненый лейтенант или фенрик (прапорщик) 20 риксдалеров.
Нераненый унтер-офицер 2 риксдалера.
Раненый рядовой 2 риксдалера.
Нераненый рядовой 1 риксдалер.
Простой солдат никогда не мог стать богатым, его счастье, если он хотя бы оставался в живых. Вместо этого рядовые своими жизнями помогали сколотить состояния высших офицеров-дворян, липкие от крови фамильные состояния, которые в некоторых случаях существуют еще и поныне»[4].
