«— Я хочу, чтоб меня учили, — вели выше, выше, чтоб я чувствовала, что я становлюсь умнее и образованнее! Когда говоришь с А. Д., то весь мир будто открывается! Иногда надо по думать, сообразить, — зато сама замечаешь, что это шаг вперед, и какая бодрость вдруг явится!
«О, я обожаю науку.
«Одна Люся и еще «Комар» хотят серьезно заниматься, о прочих не стоить говорить.
«Что будет с Флорой? Я начинаю не на шутку бояться за нее. Её ум ленив, такая она от природы. Она говорит: на что ей естественная история, когда она будет певицей?
«С этим можно ли согласиться?»
15 января.
«Бедная А. Д.! Как она старается, чтоб нас заинтересовать, и что же? Из всего класса мы двое, да Наташа, да еще Кушелева, пожалуй, а все остальные с грехом пополам учатся.
«Я слышала, весною будет экскурсия за 30 верст. Только бы время поскорее пролетело.
«А. Д. советует тем, кто живет летом в деревне, наблюдать природу и вести дневник, какие растения начали цвести и тому подобное.
«Мне не придется этим заниматься. Где я летом, еще неизвестно, только наверное не в деревне.
«Ужасно мне нравится ботаника».
18 января.
«Что, если бы этот дневник попался Тее! Я запираю его в шкап, а ключ ношу на себе.
«Эта зима очень снежная. Вчера было воскресенье, мы прочищали дорожки к большой березе и в гимназию.
«Мне теперь все науки нравятся, и такое горе: не знаю, которую из них выбрать по том?.. А. Д. говорит, что нельзя изучать все, не хватит жизни».
24 января.
«Сегодня в общежитии мы опять ссорились. «Валентина говорит:
«— Ну, хорошо, ты всему выучишься, а потом?
«— Потом увижу.
«— Учительницей будешь?
«— Еще не знаю. Главное — быть образован ной, а потом уже найду, что делать.
«— Так, значить, неизвестно еще, что из тебя выйдет. А я, по крайней мере, твердо решила: буду певицей.
«— Ну, какая польза людям, что ты будешь петь?
«Я ужасно на нее разозлилась. «А Люся еще вступается: — Конечно, польза. Я буду рисовать, и тоже будет польза.
«— Не понимаю, — вскричала я. — Вы обе себе как-то по-другому представляете все. Я нахожу, надо стараться, чтобы все люди стали умные и образованные. На что это похоже! Например, мы все жили — жили, вы обе до пятнадцати по чти лет дожили, — и ничего-то не понимали и не видели, и если бы не А. Д., так дальше и жили бы мы глупые, кругом невежды. Это счастье наше, что к нам поступила А. Д.
«— А. Д.! А. Д.! точно это профессор ка кой-то! Ведь и истории учимся, и географии, и всему; и без неё не мало знали бы.
«— Ну, хорошо, ты всему выучишься, а по том?
«— Потом увижу.
«— Учительницей будешь?
«— Еще не знаю. Главное — быть образован ной, а потом уже найду, что делать.
«— Так, значит, неизвестно еще, что из тебя выйдет. А я, по крайней мере, твердо решила: буду певицей.
«— Ну, какая польза людям, что ты будешь петь?
«Я ужасно на нее разозлилась.
«А Люся еще вступается:
«— Конечно, польза. Я буду рисовать, и тоже будет польза.
«— Не понимаю, — вскричала я. — Вы обе себе как-то по-другому представляете все. Я нахожу, надо стараться, чтобы все люди стали умные и образованные. На что это похоже! Например, мы все жили — жили, вы обе до пятнадцати по чти лет дожили, — и ничего-то не понимали и не видели, и если бы не А. Д., так дальше и жили бы — мы глупые, кругом невежды. Это счастье наше, что к нам поступила А. Д.
«— А. Д.! А. Д.! точно это профессор ка кой-то! Ведь и истории учимся, и географии, и всему; и без неё не мало знали бы.
«— А все-таки она нам главное рассказывает.
«— Ну да, ты влюблена в нее.
«Тогда я, конечно, не захотела больше говорить с Валентиной и обратилась к Люсе:
«— Ну, хоть ты скажи на милость, разве не главное — наука? Разве не главное быть умной и знать, что нас окружает, и почему всякие явления? Вот прежде я любила сказки и верила вся кой чепухе. Просто фантазии какие-то. Ведь это, я думаю, разница. Теперь я ищу только то, что истинная правда, и хочу знать все.
«— Ну, и знай! Никто тебе не мешает.
«— Я не с тобой говорю, с Люсей. «Валентина пожала плечами и отошла.
«— Люся, — сказала я, — что же вы на меня сердитесь! Я не понимаю.
«— Ну да, сердимся. Ты говоришь, что нет пользы быть певицей или рисовать картины.
«— Какая же польза?
«— А та, по-моему, что человек хоть отдохнет и повеселится и придет в восхищение.
«— Ну, это очень маленькая польза.
«— Но ты сама любишь же стихи?
«— Еще бы.
«— Значит, и они не без пользы были на писаны. Кому-нибудь да доставили удовольствие. — Так это удовольствие, а не польза.
«— Значит и удовольствие польза.
«— Хорошо. Но ведь ты учишься же у А. Д. И даже опыты мы с тобою делали на прошлой неделе. И сама говорила, что будешь летом изучать цветы и собирать гербарий.
«Люся рассмеялась.
«— Да. Они пригодятся мне для рисования.
«Я так рассердилась, что ушла. Потом они приходили мириться.
«— С тобой невозможно, — сказала Валентина. — Ты ужасный деспот. Ты хочешь, чтобы все любили то и делали то, что ты сама любишь. Всякий человек по-своему. А ты не терпишь, чтобы другой не соглашался с тобою.
«И Люся сказала, что у меня жесткий характер.
«Господи! помоги мне исправиться. Я сама чувствую, что у меня характер нехороший. Я вспыльчива и сержусь всегда, точно Дима. Буду следить за каждым своим словом.
«Ведь невозможно, если я вдруг буду такая, как тетя Варя.
«Вот всех осуждаю, а сама-то!..
«Я хотела бы, чтоб все меня любили. Если бы мама была жива и ласково меня останавливала и не сердилась бы, а терпеливо меня учила всему доброму, наверно, я была бы гораздо лучше.
«А так дома я ссорилась с Димой, который всегда рад был меня обидеть и даже тихонько бил и щипал, а тут я ссорюсь с Люсей и Флорой, про Наташу уже нечего говорить.
«Я их люблю, но мне хочется доказать, что я права, а из этого выходят только неприятности.
«Господи! дай мне кротости и терпенья, дай, чтобы все любили меня!..»
XX
Сочинительницы
Мурочка сидит на широком подоконнике, сложив ноги по-турецки, и с увлечением пишет первое свое сочинение для Авенира Федоровича.
Февраль. Дни такие светлые, длинные. Голубое небо ясно и глубоко; на нем размазаны розовые облака. Солнце только что село, но в воздухе еще осталось золотое сияние.
Мурочка задумчиво смотрит на розовые облака и опять строчит, строчит свое сочинение.
Зима была крутая. В общежитии печки то пились два раза в день, и то было холодно. По вечерам перед печками собирались гимназистки, сидели, разговаривали, сумерничали. Весело было глядеть на горящие дрова, на языки пламени, на груды рдеющих углей, по которым перебегали голубые огоньки; весело было слушать треск дерева и шипенье коры в тихой комнате, в сумерки, между угасающим днем и тихонько крадущимся вечером.
Прошли незаметно святки, прошло Крещенье, солнце улыбнулось и повеселело, снег засверкал в воздухе, закружился, посыпался мягким пухом, — стало теплее.
И когда утром расходился ночной туман, то уже по одному бирюзовому цвету неба можно было сказать, что зима на исходе…
После сочинения, поданного Авениру Федоровичу, необыкновенная писательская горячка обуяла тех, кто у него отличился. К тому случилось еще, что прочитали замечательный английский роман, где героинями были восемь дочерей английского пастора.
После всего этого невозможно было не попытать и своих сил, и все засели писать романы.
Даже Люся и та променяла кисточки на перо.
Про Мурочку нечего и говорить: она тут только поняла, в чем её настоящее, высокое призвание.
Писали также «Комар» и Валентина, и новенькая Тимофеева, которую звали Тимоша, писала и Наташа у себя дома.
Бумага изводилась в неимоверном количестве; в пылу творчества черной рекою текли чернила по казенным столам, а пальцы и ладони нельзя было отбыть даже щеткой.
