- В сущности, они правы, - Пастухов достает круглое зеркальце и проводит рукой по ежику. - Действительно, у вас бешеный перерасход!

 - Черта с два буду я за вас работать! - отвечает бортинженер, сердито завязывая тесемки толстого формуляра.

 Пастухов, смотрясь в зеркальце, говорит:

 - Вот он, инженер-капитан Пастухов, передовик, ударник! Берите с него пример, подрегулируйте там у себя в моторах, чтоб они поменьше жрали...

 При последних словах Пастухов успевает отскочить в сторону - формуляр пролетает мимо.

 Но в воздухе у нас никакой бумажной волокиты: сосем себе корабль Якимова. Накачаемся вдоволь - и в сторону, баки опять полны, а у Якимова на десять тонн меньше.

 Почти все уже испытано. Да, почти; если не думать о предстоящей заправке ночью.

 Вначале, когда не ладилось, что было думать о "потемках" - днем бы сладить! И вот уже мы на пороге ночной заправки. Страшновато.

 Мы с Васяниным почти не говорим об этом - каждый переживает про себя. Первая ночная заправка, - что там говорить, - риск велик. Бог знает, как еще найти друг друга в этой кромешной тьме... Небо-то, оно большое!.. А найдешь, нужно еще притиснуться близехонько друг к другу и соединиться шлангом...

 Но страшит меня не сам полет. В нем - кульминация нашей работы, и приближение ее я остро переживаю. "Получится или не получится?" - в тысячный раз задаю себе один и тот же вопрос. Как будто все продумано, решено, и все же это чертовски опасный поворот: либо дадим новое средство увеличения дальности полета, либо вся наша работа летит на воздух!

 Как командир корабля, я помню - со мной на борту будут люди, и как руководитель - не забываю, что на втором корабле тоже экипаж - двенадцать человек, но больше всего беспокоит целостность самой идеи.

 Все было неплохо, пока в последний момент у нас не забрали Якимова - он самый опытный наш воздушный заправщик. Надо же!.. Попробуй убедить себя, что все это случайно... Говорят: "Бросили его на укрепление промышленности", - будто наше дело другого ведомства. Три дня машины стояли под чехлами.

 В тот день мы с Виктором Сергеевичем Васяниным, "схватившись за уши", сидели в летной комнате.

 - Что приуныли? - спросил у нас за спиной бодрый голос.

 Мы оторвали глаза от груды окурков в большой, как лохань, пепельнице.

 - Гм... - промычал я, отвлекаясь от мрачных мыслей.

 - Забрали у нас "Яка", - пояснил Виктор, - перед самыми ночными полетами. Вот и курим.

 - Послушайте, что я вам скажу, - предложил вошедший. - Если мне попробовать "контактнуться"?.. - И засмеялся.

 - Да ведь ты и днем не пробовал, а тут ведь ночью, - я посмотрел на него с удивлением, а Виктор добавил, глядя сквозь дым:

 - Разве что потренироваться у бензоколонки в темноте.

 - Нет, кроме шуток. Ночью так ночью, черт возьми! Подумаешь, не на метле же... На ТУ-четвертом!.. Словом, ручаюсь, останетесь довольны.

 Он подсел и закурил. Лицо округлое, добродушное, сияющее улыбкой неисчерпаемого оптимиста. "Хоть прикуривай!"

 "А что? Как нам раньше не пришла такая мысль?"

 Яков Ильич Верников тогда, в 1951 году, был сравнительно молодым испытателем, но очень способным и опытным боевым летчиком. Он пришел к нам в институт в 1946 году Героем Советского Союза. Начинал он с летающих моделей, когда был пионером; в комсомоле стал планеристом, позже воспитывался в Смоленском аэроклубе. За пять лет работы испытателем освоил всю нашу крылатую технику и летал отменно.

 Я, признаться, побаивался, что он подостынет к утру. Ан нет! Пришел с утра, мы с ним облазили обе машины - и заправщик и заправляемый. Когда закончили, зашли в буфет, Яков закусил тремя винегретами и собрался ехать домой обедать.

 - Все понятно, - сказал он.

 - Одумайся, несчастный, - улыбнулся Виктор, - еще не поздно. Мы никому не скажем.

 - Как бы не так! - смеется Яков. - Растреплетесь по всей "деревне". Нет уж, была не была!.. Подзакушу, и будем собираться.

 - Сегодня? - спросил я.

 - Факт.

 - Тогда тебе нужно потренироваться сперва при солнце на подходах и в тесном строю - выполнить контакт для практики.

 - Факт!..

 К вечеру собрались и вылетели. Взяли высоту 7000 метров. Солнце спустилось низко. Мы сделали разворот и отвернулись от него: так лучше - друг на друга не глядеть.

 Я спросил Чистякова, он за правым штурвалом:

 - Леонид Васильевич, взгляни правее назад, идет?

 - Крыло к крылу. Положил в крен за нами, метрах в десяти, не дальше... Замер... Здорово!

 Когда вышли на прямую, я и сам его увидел - в правом окне, за спиной Чистякова. Округлый, сверкающий красными бликами стеклянный нос... Яков опять смеется. Рукой подать. Идем мы с ним, словно скреплены стальными балками.

 - Эквилибристы... Вам бы в шапито выступать, - говорит будто про себя штурман Николай Николаевич Неелов и смотрит в сторону второго корабля. Мне очень удобно по выражению его лица улавливать, как там идут дела. Сам я уставился вперед - стараюсь изо всех сил почище вести машину.

 - Пошло горючее, пошло! Командир, все в порядке! - завопил Пастухов.

 "Что за нелепая привычка, вот анафема!" - подумал я и вслух:

 - Не кричите, сколько раз вам говорил, дитя проснется!..

 - Слушаюсь, не орать! - гаркнул он и притих. И все на борту примолкли.

 Когда закончился перелив и разошлись, я надавил кнопку передатчика УКВ и, весьма довольный, сказал Якову:

 - Итак, при встрече помни: у меня высота ровно 7000.

 - Буду держать 7200, - ответил Яков.

 - Пока!

 - До встречи при звездах!

 Мы пошли к себе в зону на восток, навстречу сумеркам. Внизу они уже навалились на землю, а здесь, на высоте, пока светло. Ночь медленно набирает высоту.

 Как ни тащилось время, но вот минутная стрелка сделала свой оборот. Побродили, полетали. Над нами звезды и Млечный Путь, внизу кое-где огни поселков. Спокойно гудят моторы...

 По волнению стрелки радиокомпаса вижу: приводная где-то уже недалеко. Иду к месту нашей встречи. Я - на внешней связи. Якова пока не слышно, лишь треск в наушниках.

 Стрелка радиокомпаса качнулась вправо, подумала и свалилась вниз-налево, уставившись назад... Приводная радиостанция под нами. Я вызываю сам:

 - Над приводом "Кристалл-второй", высота семь тысяч...

 - Подхожу к приводу. Дайте свет, - пробасил Яков, - играем в "жмурки"...

 Мы помигали фарой из блистера.

 - Смотри, - говорю ему.

 - Ага!.. Хорош, становлюсь в круг, - отвечает он, - сейчас я вас "поймаю".

 - Ладно, подходи... - "Он еще и шутит!" - подумал я.

 Все на корабле молчат. Только шумят моторы. Хрипловатый голос Якова все слышней.

 - "Кристалл-второй", увидел, спешу к вам, начнем, пожалуй!..

 - "Кристалл", я готов к работе. Приступаем.

 - Все понял, иду на сближение. Давайте подсвет.

 - Включить подсвет: киль, крыло, - скомандовал я оператору. И сам замер, вцепившись двумя руками в штурвал, точно держу планку авиагоризонта. Стрелки скорости и высоты почти "не дышат".

 Самый острый момент. Наш корабль для Верникова - и горизонт и вообще точка опоры для пилотирования. Он ведет свою машину исключительно по нашей, смотрит только на наши крылья, на наш хвост. На приборы смотреть некогда, да и нет нужды. Взгляда от нас ему оторвать нельзя: малейшая неточность и... Зато на ведущем самолете - мне нужно вести по приборам, вдвойне надежно и плавно. Вести так, чтоб застыли крылья!

 Черным-черно вокруг.

 Почти не отрываю глаз от дрожащих стрелок в фиолетовом мерцании.

 Штурман силуэтом маячит впереди, в глубине носа кабины. Опять стараюсь уловить по нему: ему-то все отлично видно. Он, повернувшись вправо-назад, напряженно следит. Жаль, не вижу его глаз... Что там творится вправо за бортом?

 Я знаю, что рядышком восемь мельниц стригут воздух: четыре на одном крыле, четыре на другом. Между крыльями всего десять-пятнадцать метров темноты. За бортом дьявольский поток огромной скорости. Мы в герметических кабинах - рук не протянешь, не поможешь подхватить шланг: вся вера в автоматику!..