Через две скамейки возбужденный женский говор: обсуждают горячо какое-то происшествие. "Трое были... все - на месте!.."  "Так, - подумал Николай, - речь идет о падении самолета, и, как всегда, все видели, все знают".

 "...Горел с самого неба... Поди, еще дымится, наши все туда побежали..."

 - Летчик-то как?

 - Вестимо как - враз, вместе с ним... ничего не осталось.

 - Сказывают, один на парашюте в лес спустился. Никак не найдут.

 - Вот тебе и судьба - и не на фронте, а враз!

 Николай подумал: "Целых три - откуда взяли?"  Солдаты, слушая, улыбались. Пролыгин хотел было вступить в разговор, пояснить, что летчик здесь, что он жив и здоров. Но Николай остановил его. Поезд тронулся.

 Адамович со своими провожатыми прошел проходную института. Направляясь к штабу летной части, увидел у бытовки ангара возбужденных людей.

 Взволнованные происшествием, все мы, летчики-испытатели, тоже высыпали сюда; мрачно говорили о пожаре в воздухе, ждали новостей. К месту падения ЛА-7 был послан ПО-2 и гусеничный вездеход с аварийной командой и врачом.

 Все смотрели в сторону улетевшего биплана. Адамович подошел незамеченным почти вплотную. По сумрачным лицам ему нетрудно было понять, что здесь готовы к самым худшим новостям; возможно, о нем думают уже в прошлом.

 Алексей Гринчик - наш ближайший начальник - Король, как мы его называли, был возбужден и очень расстроен, хотя и пытался скрыть это.

 Столь неожиданное появление "погорельца" ошеломило нас. В первый момент мы просто не поверили глазам и все замерли.

 Первым проявил свой темперамент Алексей.

 - Король, ты?! - заорал он. Лицо его менялось на глазах. Гринчик пошел на него, растопырив ручищи, как медведь на дрессировщика, и сжал в своих объятиях.

 - Качать его! - крикнул кто-то.

 - Качать индуса! - подхватили голоса.

 - Качать фанатика! - орал громче всех Гошка Эйнис. - Жив, чертушка! Да как же это ты?!.

 Когда всплески радости чуть поутихли, Николай обратился к Гринчику:

 - Леша, тут со мной два бойца - что за парни! Очень мне помогли. Надо бы их накормить получше.

 - Да, конечно... Сейчас мы их в столовую организуем... Да где же они?

 Мы стали искать глазами, но их уже и след простыл.

 - А знаешь концовку? - спросил Николай.

 Мы шагаем с ним лесом, спустя много лет. Я только что напомнил ему, как мы его встречали с пожара.

 - Какая еще концовка? Вроде все ясно: жив, здоров. Можно сказать о самолетах - пошли в серию, стали воевать, до победы.

 - Да нет, не то. Это все очевидно.

 - Что же? - спрашиваю.

 - А вот что. Уже через несколько дней я смог приступить к работе. Собрался в первый полет на ЛАГГ-третьем. Зачем и что делать, уж не помню. Только вот что запомнил хорошо. Сел в кабину, стал пробовать мотор и чувствую - себе боюсь признаться - запах гари. "Вот напасть! - думаю. - Психоз какой-то, не может быть!"  Попробовал мотор, убедил себя в том, что теперь мне будет вечно мерещиться во всех кабинах запах гари, выругался, скомандовал: "Убрать колодки", - и порулил на старт.

 Рулю и все об этом. Как же я теперь буду работать во власти этого психоза? Взгрустнул прямо-таки...

 Вырулил на взлетную. Прошу старт. Дежурный стартер дает мне вперед флажком. Закрываю фонарь, зажимаю рычаг тормозов и плавно даю газ. Веду сектор, мотор ровно принимает. Стрелки пошли: обороты, ПК... а в ноздри лезет опять эта гарь. "Ну, дьявол!"  Хотел было уже отпустить ручку тормозов - пойти на взлет, как в голову кольнуло: "Ведь запах не тот! Горелой краской пахнет!.. Неспроста. Нет! Пусть говорят, пусть думают, что хотят, порулю домой. Надо смотреть - так летать нельзя!" - И покатился прочь с бетонки направо. Подруливая к стоянке, еще издали увидел недовольную физиономию механика. Не любят они возвращений со старта - намек на их брак. И опять я в сомнении: кажется, что и запаха почти нет, да и был ли он вообще? Знаешь, так терзаю себя сомнениями. Словом, вылез, говорю механику: "Посмотрите, пахнет гарью, краской горелой, что ли..."  А сам боюсь увидеть насмешку в его глазах. Самому зло на себя. Снял парашют, бросил на крыло. Не ухожу.

 Механик с огромной отверткой полез на капот. Никакого энтузиазма. Вижу, от ангара вразвалочку "отчалил" Алексей Гринчик: заинтересовался. Идет обыкновенно: серая кепка набекрень, куртка, брюки навыпуск и желтые туфли на толстенном каучуке. Помнишь, Леша любил попижонить. И стиль какой-то вырабатывал. Походочка - с легкой бортовой качкой. Подходит, руку на плечо мне и вкрадчиво: "Ты что, король, вернулся?" - "Да запах... Попахивает гарью". - "Скажи на милость!.."  Сам стал серьезен, мне даже показалось - слишком, я сделал вид, что не заметил, и тоже отвернулся.

 Тем временем механик с мотористом открыли капот. Мы ждали, стоя у крыла. Алексей ковырял толстой подошвой снег и заглаживал его.

 Когда боковинка снялась с патрубков, мы увидели прокопченный блок цилиндров. Против одного из патрубков на дюрале - светлое, будто обожженное паяльной лампой пятно; по бокам свернувшаяся обгорелая краска.

 Механик соскочил с крыла бледный.

 "Простите, командир... Целиком виноват. Менял патрубки и забыл подтянуть у одного гайки", - вид у него стал жалкий.

 Я махнул рукой:

 "Бывает".

 Мы с Гринчиком вскочили на крыло. Обгорелые трубки, профили на капоте, краска - только что не расплавленный дюраль - все говорило за себя... Десять минут назад из-под флянца патрубка садил огонь внутрь капота... Так что взлети я, мог быть тот самый "номер". Алексей, помню, смотрел на меня внимательно и долго, потом рассмеялся в озорной улыбке:

 "Король, будь начеку - "она" за тобой гоняется неспроста!"

 Я, должно быть, криво улыбнулся. А что мне оставалось? Было как-то не по себе от этой истории, от этой шутки...

 Николай замолк.

 Я подумал: "Да, шуточка!.."  Но на аэродроме иногда было принято так "миленько" шутить.

 Еще в войну, году в сорок втором, стало ясно, как важно упростить пилотирование, сэкономить силы летчика и сосредоточить его внимание на боевой задаче.

 Одним из первых энтузиастов этих исследований был у нас Николай Адамович. Начал он как будто с приборной доски пилота. Не говоря уже о ее форме, наклоне и освещенности, здесь было что совершенствовать - нужно было в первую очередь рационально разместить пилотажные приборы.

 В этом тогда царила удивительная вольница. Если, допустим, на самолете А указатель скорости размещался слева компаса (компас чаще по центру), то на Б его можно было найти справа.

 Зато высотомеры могли быть установлены в обратном порядке. А так как приборы одинаково круглы и черны, как галки, то летчик, пересаживаясь с самолета на самолет, должен был по-новому наметывать глаз, чтобы охватить показания стрелок рефлекторно - одним взглядом, а не искать нужный ему прибор.

 По правде говоря, создавалось впечатление, что конструкторы, размечая на приборной доске отверстия под приборы, действуют, как хозяйка, автоматически нарезающая в раскатанном тесте стаканом коржи.

 Разумеется, такой подход к решению "интерьера" рабочего места не мог устроить летчиков. Настал момент, когда сам "утопающий" понял, что для спасения нет более надежных рук, чем его собственные.

 Поставив перед собой задачу выработать научно обоснованный метод оснащения кабины всем необходимым, в это дело включились многие, и более других летчик-инженер Николай Владимирович Адамович.

 Проведя ряд исследований, Николай Адамович приходит к мысли построить наземный стенд, чтобы воспроизводить работу летчика в полете. Электроники тогда еще не знали, и нужно было, используя главным образом механику, создать имитатор полета с различной загрузкой управления, изменяемой "чувствительностью" рулей, с записью быстроты реакции летчика и других качеств его работы.