Конструктор Ивенсен, проектируя кабину своего планера, видел перед собой Хапова. Так бывает в творчестве композиторов - опера создается для конкретного певца.

 Сталин был серьезен. Бросался в глаза его невысокий рост, зеленый картуз с таким же матерчатым козырьком. Воротник поднят, серое летнее пальто.

 Накрапывал дождь.

 Возле планера стоял самый высокий наш планерист, сдатчик планерного завода Володя Малюгин. Сталин, обратив внимание на двухметровый рост, спросил:

 - Вы тоже планерист?

 - Да, товарищ Сталин.

 - Тогда сядьте, пожалуйста, в этот планер.

 Володя стал забираться. Но поместиться в кабине, естественно, не мог, плечи и голова его торчали наружу.

 - А ну, закройте его фонарем, - сказал Сталин.

 Планерист опять попытался съежиться, но фонарь не закрывался на четверть по крайней мере.

 Сталин рассмеялся.

 - А говорите, вы планерист. Какой же вы планерист, если не помещаетесь в кабине?

 Он смеялся, чуть покашливая и попыхивая трубкой.

 Кто-то из присутствовавших захохотал. Другим было неловко.

 Потом все двинулись к скамьям фотографироваться.

 Сталин сел в центре, рядом Ворошилов. Планеристы расположились группой сзади. Сталин сделал знак конструктору Яковлеву. Александр Сергеевич стоял в толпе и не сразу понял, кого зовет к себе Сталин.

 Яковлев был худощав, в полувоенной одежде и выглядел очень скромно.

 Кто-то ему подсказал: "Иди же, ну!"

 - Да, да... вы, вы, - подтвердил Сталин. - Садитесь сюда.

 Яковлев сел рядом на свободное место.

 Тридцатые годы!.. Кто-то назвал их тогда "золотыми годами авиаспорта".

 Хочу поговорить еще "наедине" с Яшей Мошковским.

 Яша не пытался скрыть своей улыбки, когда Минов переходил к восторгам от нового своего увлечения - планерным спортом.

 - Леонид Григорьевич, дорогой!.. В такой спешке? Давайте не будем!..

 Стоят друг против друга, смеются, каждый по-своему.

 Высокий Минов, будто растянутый слегка, гладкие волосы назад.

 И коренастый Мошковский - буйная шевелюра, гимнастерка из коверкота на манер толстовки, фонарями рукава.

 Два мастера - Минов и Мошковский. Большие знаки у обоих - как в зеркале: белые купола по ультрамарину неба. На подвеске число прыжков... Кто из молодых не мечтал об этом? Да, но сколько нужно прыгать!

 Яков Давыдович поворачивался на каблуках. Он носил коричневые сапоги, хотя это было не совсем по форме. К тому же одно голенище было чуть тоньше и выявляло не слишком совершенный изгиб ноги - память все тех же переломов при прыжках.

 Уже отходя от собеседника, прихрамывая, Яша мог вспомнить какой-нибудь придуманный им пустячок...

 - Да, простите, совсем забыл: вот новость... Скоро поступит в продажу бильярд  со  сплошной  лузой! Для сумасшедших!.. Чтоб не нервничали. Следите за рекламой!..

 К планеристам Яша относился в общем не дурно, но все же считал их "недостаточно окрепшими головами".

 - Поговорите с Остряковым, Балашовым, возьмутся всех вас "перебросать" - пусть, не возражаю, - говорил Мошковский. - У нас, как у спартанцев: которые уцелеют - могут выйти в люди. Еще не поздно!

 Для своей школы в Тушине он подобрал инструкторов себе по духу.

 Внешне Мошковский уступал им - это были московские красавцы. Но по смелости, по преданности "с потрохами" все тому же парашютизму подобрать себе равных он просто бы не смог.

 Кто из новичков в то время не получал лучезарной улыбки Николая Острякова, покидая самолет?.. Кого не провожал ободряющий взгляд Пети Балашова?.. Нога уже над пропастью в пятьсот метров, правая рука сжимает кольцо...

 "Ступай", все будет хорошо!" - говорили они глазами.

 Позже Остряков вернулся из Испании Героем... Особенно проявил себя в Отечественную войну - при обороне Севастополя. Он был командующим черноморской авиацией, но не посчастливилось ему увидеть нашего триумфа, погиб при бомбежке.

 Балашову тоже не суждено было дожить до конца войны.

 Рассказывают, что при перелете в горах он попал не то в снежную бурю, не то в туман. Петр был перегонщиком: водил на фронт американские "бостоны"...

 В памяти так и остались их улыбки.

 Теперь отступлю еще на несколько лет назад, к году тридцатому.

 Яков Мошковокий был дежурным по авиабригаде, когда Минов впервые прилетел в их часть после возвращения из Америки, где он изучал парашютное дело.

 От серебристого Р-5 Минов шел аршинными шагами, не обращая внимания на молодого летчика. Яков поспешал, бросая взгляды на ястребиный профиль гостя, на пурпурный ромбик в голубой петлице. Мошковский не мог долго молчать.

 - А я знаю, зачем вы прилетели к нам!.. - сказал он.

 Минов обернулся, удивленный формой обращения.

 С любопытством взглянул на парня с наганом, "кубарями" в петлицах и повязкой на рукаве. Глаза, какие-то проворные, восторженные и лукавые, о чем-то уже просили.

 - Зачем же? - поинтересовался Минов.

 - Будете демонстрировать здесь парашютные прыжки!

 - Вот как!.. - улыбнулся довольно Минов.

 Позже Мошковский нашел случай еще раз встретиться и заявил в упор:

 - Товарищ командир, если станете подбирать тех, кто захочет прыгать, так, чур, я первый!..

 Когда Минов в беседе с командиром бригады попросил прикрепить к себе расторопного летчика для вывозки и помощи, тот задумался: "Кого бы это?"

 - Скажите, командир, а этот ваш дежурный, что меня встречал... Как его?..

 - Мошковский? Вы знаете, это мысль. Он мне две недели не дает прохода с вашими прыжками. Узнал как-то, что вы прилетите, и стал приставать: хочет обязательно прыгнуть первым!

 Примерно через год, 22 апреля тридцать первого года, учитель и его первый ученик проводили обучение летчиков парашютным прыжкам в истребительной части Бориса Юнгмейстера.

 Они привезли с собой три тренировочных парашюта.

 Первым с утра выполнил показательный прыжок Минов. За ним прыгнул Мошковский.

 На третьем парашюте спустился новичок - один из командиров части.

 После переукладки парашютов к вечеру Минов повез первым для прыжка летчика Журавлева.

 Невиданное в те времена зрелище громадных зонтов в небе собрало вокруг аэродрома толпу людей. Это были в основном курортники южного городка - народ свободный.

 Весь личный состав авиачасти прятался от солнца в тени ангаров.

 По команде Журавлев вылез на крыло.

 Минов ободрил его улыбкой, и летчик тоже сделал попытку улыбнуться.

 "Пора!" - кивнул инструктор, и летчик, отпустив левую руку с борта, стал падать спиной и... рванул наотмашь кольцо.

 Свалив машину в крен, Минов видел, как почему-то вяло наполняется основной купол: он принял несимметричную форму... Еще несколько секунд и... купол стал закручиваться в жгут. Летчик медлил с раскрытием запасного парашюта.

 - Все! - крикнул Минов и в кровь прикусил губу. Он чуть не спикировал к земле.

 Прямо с посадки Минов тихо подрулил к толпе людей, ощущая легкую тошноту. Смерть тошнотворна, особенно когда совсем рядом махнет своим крылом.

 Еще из кабины он увидел Мошковского: очень проворный всегда, тут он суетился, подгоняя зачем-то к себе лямки парашюта.

 - Куда вы, безумец! - Минов соскочил с крыла очень бледный, потрясенный несчастьем.

 Так хорошо начатое дело могло пойти прахом. Все доверие к парашютам у летчиков исчезнет, как ясный день в тумане. После трагедии попробуй агитировать за надежность парашюта...

 Вот... Всего несколько минут назад был веселый, смелый человек... А теперь лежит, укрытый белым шелком.

 - Отставить! - желчно скомандовал Минов. - Мошковский, возьмите себя в руки!

 - Леонид Григорьевич, я должен... Вы должны мне разрешить... Только прыжок, сейчас, сию минуту - хоть как-нибудь...