— Все идет своим путем и не совершается сразу. Я только прошу от тебя совсем немного. Появись на студии, и пусть там сделают тебе кинопробу. Когда это было в последний раз — года два назад, наверное? Как незаметно летит время, — улыбка, правда, печальная, осветила лицо Зоэ. — Я тебе честно скажу — ты очень похорошела…

— Ты точно не в своем уме! — грубо ответила дочь, но внутри все затрепетало от того, что у нее снова будут пробы. — Ладно, смотаюсь туда и покажу им свое личико. Но только это. А в остальном… не смей больше управлять моей жизнью.

На следующий день, вернувшись из школы, Каро нашла у себя на кровати коробку от “Сакса” с Пятой авеню. Внутри лежало бархатное вечернее платье, лиловое, с кружевной оторочкой под горло. Оно было великолепно.

— Завтра в три часа ты идешь в салон Элизабет Арден, — известила дочь вошедшая в комнату Зоэ. — Съемка в половине пятого.

Каро незаметно скорчила гримасу.

Она и на следующий день по-прежнему дулась, и когда в салоне мастер Роберто поинтересовался, чего она желает, Каро лишь равнодушно пожала плечами.

Зоэ ответила за нее:

— Я думаю, лучше всего будет высоко уложить впереди, как у инженю конца пятидесятых.

Роберто кивнул и принялся за работу.

Когда он закончил, то сам себе зааплодировал.

— Боже! Это юная Грейс Келли!

Он повернул кресло, и Каро увидела себя в зеркале.

Новая прическа была чудесна, и девочка улыбнулась своему отражению.

— У меня для тебя сюрприз, — небрежно бросила Зоэ. — Тебя будет снимать Ханс Ласки.

— Должно быть, ему сейчас лет сто, если не больше, — процедила Каро, хотя ее это взволновало.

В гримерной она переоделась в свое бархатное платье.

За эти несколько лет Ханс Ласки еще больше покрылся морщинами.

— Ты удивительно похорошела, — сказал он, целуя ей руку. — Ты помнишь Стивена, моего внука?

Разумеется, Каро помнила. Она слушала, как старик говорит о тех временах. Временах, когда она получала тысячи писем, когда она чувствовала свою значимость. Ведь не всегда она была изгоем в собственной школе, не всегда разгуливала по дому в ночной рубашке, подобно привидению.

Каро снималась с радостью. Она заметила горделивый взгляд Зоэ из-за камеры, услышала, как Ханс сравнивает ее с сексапильным ангелом. Ее тело вспомнило взгляд камеры. Как она могла забыть эти невероятные ощущения?

Каро встала в позу для съемки, на нее накатило. Она видела, как позади оператора стоит Зоэ и горделиво улыбается. Она слышала голос Ханса Ласки, который говорил, что именно сейчас она больше всего похожа на сексапильного ангела. Ее тело вернулось. Она помнила, как надо встать, как выигрышнее повернуть голову. Как могла она все это забыть так надолго?! Это невероятно! Как могла она вот так забыть себя?

Каро подумала о Брайане, о надписи на подоле платья. Все это оказалось совсем неважным, таким приземленным. Важным был поворот головы. Важной была только камера, объектив, ищущий ее улыбки.

На обратном пути со студии мать затеяла разговор о том, что Каро нужно пойти на пробы школьного мюзикла.

— Хорошо, — моментально согласилась она.

В школе ставился новый мюзикл. Прослушивание было назначено на следующий вторник после уроков.

Зоэ завелась мгновенно:

— Пробуйся на Ким!

— Но здесь лучшая роль Рози, — слабо протестовала Каро.

— Для взрослой девушки — да, но не для тебя. Школьница никогда не сможет быть убедительной в роли зрелой женщины. А так как ты школьница, то свою ровесницу сыграешь великолепно.

В итоге Каро заявила себя на роль Ким. На 3.50 ей назначили прослушивание, но она явилась пораньше. Прослушивание, как было объявлено, проводилось закрытым, но классные двери затворялись неплотно, и Каро могла слышать почти все, что происходило внутри.

Она слышала, как Тереза Эрбистер поет арию “Где-то за радугой”, а Мими Крузерс исполняет куплеты Рози. Она слышала, как Минди Петерс отбарабанила “Я поймала ритм”. На сцене девочки смотрелись жалко, в них действительно не было ни капли таланта. Каро не могла поверить, что когда-нибудь она будет так волноваться.

Стрелки показывали три пятьдесят.

— Каро Эндрюс! — тут же вызвал ее мистер Стейн, преподаватель драмы.

Каро вошла в аудиторию, улыбаясь. Зоэ тщательно продумала ее наряд — кашемировый свитер, юбочка в мелкую складку, короткие носочки и туфли на низком каблуке — именно так может одеваться Ким.

Каро спела песенку из партии, обращаясь главным образом к мистеру Стейну. Каро могла поспорить с кем угодно, что он напрягся и весь вытянулся на своем стуле, так был впечатлен.

На следующее утро Каро обнаружила свою фамилию в списке. Роль Ким досталась ей.

Начались репетиции. После первых же читок с экземплярами текста в руках Каро начала подозревать, что спектакль обречен на провал. Мальчик, играющий Альберта, безбожно перевирал текст. Рози считала, что шоу делается исключительно для нее. Хьюго ужасно шепелявил.

Но все это не имело никакого значения. В тот момент, когда Каро переступала порог репетиционной комнаты, все проблемы исчезали. Здесь она попадала в свой мир, делала именно то, что умела делать лучше всего, и это добавляло ей легкости.

Зоэ уже понастроила грандиозных планов: — Мы разошлем письма режиссерам, занимающимся кастингом. Очень осторожные, исключительно профессиональные, где просто сообщим, что ты вновь выступаешь на сцене. Я возьму несколько специальных приглашений. Мы вытащим на премьеру и Хэнка Блума из “Юниверсал”, и Дану Феллоуз. Да, я вспомнила! Вчера я столкнулась с Марджи ОКоннор, и она протрепалась, что запускается пилотная серия для будущего проекта Эн-би-си, и там есть роль для девчонки твоего возраста. Нужно будет пригласить кого-то с Эн-би-си, это не повредит.

Премьеру назначили на двадцать третье мая. Сразу после уроков Каро отправилась на последнюю репетицию. Там на сцене царил полный бедлам. Все бегали кругами и суетились, взволнованные родители путались в этой суматохе. Фойе было полностью готово к приему первых зрителей. Каро вышла в фойе, чтобы взглянуть на афишу. Ее фото, сделанное Хансом Ласки, было наиболее выигрышным из всех прочих, и бархатное лиловое платье тоже.

Стоя у афиши, она почувствовала чье-то присутствие за спиной.

Она резко обернулась. Линда Сандерс, девочка, которая тоже пробовалась на роль Ким, переводила взгляд с Каро на ее фотографию.

— Думаю, некоторые могут сделать что угодно, лишь бы заполучить роль!

— Что ты сказала? — встрепенулась Каро.

— То, что и так все знают, — ответила Линда, — всем известно про тебя и мистера Стайна.

У Каро окаменело лицо.

— Про вас двоих у него в кабинете, — продолжала Линда. — Боже, да ты просто потаскушка. Но это не принесет тебе, по большому счету, удачи. Все, кто с тобой играет, говорят, что ты бездарь и еще — что от тебя воняет…

Выпалив это, Линда, торжествуя, удалилась. Проводив ее взглядом, Каро прошла в пустой еще зал, медленно опустилась в кресло и обвела взглядом ряды. Она представила, как вскоре они заполнятся зрителями, теми, кто придет сюда смотреть именно на нее в роли Ким.

“Все говорят, что ты бездарь…”

Зал начал постепенно заполняться. Здесь были ее одноклассники. Все, кто просто не любил ее и кто ненавидел, кто обзывал ее шлюхой. Они бы обрадовались, если бы она допустила какую-нибудь промашку, забыла текст или взяла неверную ноту.

Каро знала, что это глупо. Линда просто ревнует и мстит ей за то, что роль досталась Каро, которая в спектакле была действительно лучшей. И все-таки ее прошиб холодный пот. Она вспомнила другие слова, сказанные на давней вечеринке пьяным актеришкой: “У тебя таланта ни на грош. Ты просто вертихвостка, которой очень повезло”.

И вот теперь снова: “Все говорят, что ты бездарь…”

Каро стремительно обратилась в бегство. Дома она расскажет Зоэ, что произошло. Зоэ поддержит ее, начнет убеждать, что талантливее Каро нет никого на свете, и та снова поверит в себя. И все образуется.