Наблюдая со своего места на краю крыши за тем, как они расходятся, я подумала: как хорошо, что все эти дни были заполнены работой. А сейчас мысли мои обратились к будущему, и все те мрачные тоскливые образы, которые я вызывала в своем воображении в ночи, стали приобретать реальные очертания. Мы ожидали возвращения Сигурда с минуты на минуту, и я не сомневалась в том, что скоро худшие из моих страхов найдут свое подтверждение.

Солнце еще не успело подняться над деревьями, как я услышала стук копыт. Приближался всадник, и, обернувшись, я увидела Хёгни. Он уехал вчера перед ужином, поиграть — во всяком случае, так он нам сказал, — с Васкаром, одним из наших работников, и только сейчас возвращался. У Васкара была незамужняя сестра, и последнее время Хёгни стал проявлять к ней повышенный интерес. Я сжалась, чтобы спрятаться от него, но он меня заметил и подвел свою лошадь прямо ко мне. Увидев, что я не обращаю на него внимания, он спешился и поднялся на крышу. Пока он сидел возле меня, я разглядела, что его лицо безмятежно. Гуннар, Хёгни, Брунгильда — их лица выглядели одинаково. Мне не нужно было спрашивать, оказала ли сестра Васкара знаки внимания моему брату. Это читалось на его лице. Он взял мой подбородок в ладонь и, когда я стала отворачиваться, сказал:

— Сестра, я тебя не узнаю.

Я оттолкнула его руку.

— Я сама себя больше не узнаю.

Он чуть соскользнул с крыши, чтобы увидеть мое лицо.

— Может статься, и Сигурд не узнает тебя, когда вернется.

— И что с того? Теперь уже слишком поздно.

Он рассмеялся.

— Ты говоришь прямо как Гуннар, — пробормотал он и задумался. Потом рассмеялся снова. — Вернее, как прежний Гуннар. Как будто кто-то взял и поменял вас местами.

Эти слова глубоко задели меня, но я постаралась скрыть свою боль. Хёгни неожиданно резко притянул меня к себе и поцеловал в щеку, глаз и бровь. Я оттолкнула его и стала смотреть на солнце, которое только что показалось над верхушками деревьев.

— И как ты называешь ту силу, которая правит тобой сейчас, Гудрун? — спросил он. — Ненависть? Ревность? Безнадежность?

— Все вместе, и многое другое, — вяло отозвалась я.

— Ну, что ж, девочка, пора тебе от нее избавиться. Я надеялся, что ты придешь к этому выводу сама, но Сигурд уже вот-вот вернется, и времени совсем не осталось. Не позволяй ему увидеть по возвращении озлобленную безрадостную женщину. Оглянись. — И он обвел рукой все вокруг. — Пришла пора радоваться. Сено собрано, пшеница сжата, и сколько еще хорошего с нами случилось! Сигурд добыл золото, Гуннар стал другим человеком. Слова отца оставили его сердце холодным, но он исполнился надеждой сейчас. В этом году у бургундов родилось восемь детей, пятеро из них — мальчики, и все совершенно здоровы!

— Тебе легко говорить о хорошем, Хёгни, — горько отозвалась я, не успев обдумать свои слова.

Я пристально смотрела на солнце, надеясь, что это поможет мне сдержать слезы. За все время со дня отъезда Сигурда я не пролила ни одной слезинки. Если я заплачу сейчас, то потом не остановлюсь.

Хёгни взял меня за плечи и встряхнул.

— Ты меня не слушаешь. Я знаю твои мысли, хотя ты и держишь их при себе. Но разве тебе не приходило в голову, что ты можешь ошибаться? Я считаю, что дело обстоит именно так. По-моему, Сигурд любит тебя, как прежде. Да, я видел, как он смотрел на Брунгильду в тот вечер, но я и сам так на нее смотрел. Женщина, которую я люблю, не имеет ни одного из достоинств Брунгильды, зато у нее множество своих собственных. Я уверен, что Сигурд чувствует то же самое. Но неужели ты думаешь, что он будет и дальше любить, когда увидит тебя такой? Такой, как сейчас, тебя невозможно любить, сестра. Ты должна что-то изменить…

— Я не способна, — заплакала я. — Эта сила, эта тьма поглотила меня целиком. Уходи. Оставь меня. Женщина, которую ты любишь… Ты говоришь со мной с высоты своего счастья. Приди ко мне, когда сестра Васкара устанет от тебя. Тогда и поговорим о сене, пшенице и надежде. Вот тогда я тебя послушаю.

Хёгни сжал руки на моих плечах еще сильнее и стал говорить со мной так резко, как никогда не говорил ранее.

— Нет, ты выслушаешь меня сейчас. Неужели ты настолько слаба, что позволила тьме, как ты ее называешь, поглотить тебя? Спустись к запруде возле реки и посмотри на свое отражение, женщина. Разгляди то, что спрятано за хмурыми чертами и тусклым взглядом, и, может быть, ты увидишь то, что не замечаешь сейчас. Ты — бургундка. Это что-нибудь значит для тебя? Ты принадлежишь народу, который, несмотря на все несчастья, отказался погибать. Мы были рождены, чтобы выжить, разве ты этого не понимаешь? Это мы собрались вместе и поклялись любить и ценить жизнь, строить новое королевство, пусть не для наших детей, пусть для детей наших детей и их детей. Разве это не обязывает нас жить с радостью, думать только о том, что важно? Ты что, забыла, кто был твоим отцом, Гудрун? Чья кровь течет в твоих жилах? Вижу, что забыла. И из-за чего? Из-за того, что история бургундов для тебя не больше легенды, песни, которой будут развлекать гостей свободные, ну, почти свободные люди, в сравнительно безопасных стенах своих домов. Но наша с тобой жизнь оплачена кровью. Неужели ты думаешь, что наши предки думали о любви и ревности, когда с боем пробивались сюда из холодных северных стран? А мы думали о любви и ревности, когда нас истребляли гунны и римляне? У тебя нет причин для радости, говоришь? Тогда радуйся тому, что у тебя есть возможность и время подумать об этом.

— Уходи, Хёгни. Ты сегодня невыносим.

Он отпустил меня. Я оторвала травинку и взяла ее в рот, безразлично оглядывая горизонт. Хёгни посмотрел на меня и направился к своей лошади.

Я тут же пожалела о том, что он ушел, хотя и не находила в себе сил позвать его. Наблюдая за тем, как он едет по нижним полям к лесу, я вдруг поймала себя на мыслях о Сигурде, потом о Брунгильде и об ощущении невинности, исходящей от нее, которую я почувствовала, проползая мимо спящей валькирии последний раз. Внезапно мне пришло в голову, что она могла быть так же невинна, как Гуторм. Она же не виновата в том, что так красива! Я решила сходить вниз, к реке и хорошенько все обдумать.

Соскользнув с крыши, я спрыгнула на землю, как вдруг, словно в подтверждение своих мыслей, очутилась нос к носу с Брунгильдой. Мы обе вскрикнули от удивления. Если бы она шла чуть быстрее, я бы сбила ее с ног. Нужно было что-то сказать, и фраза «Что это ты так рано встала?» оказалась бы не самой лучшей в этих обстоятельствах. И я нашлась.

— Сегодня тепло, хотя еще так рано.

Она посмотрела в сторону.

— Да, последние дни не часто было тепло. Сезон холодов всегда наступает так неожиданно.

Обмен фразами состоялся, но она все медлила. Это меня озадачило.

— Я собиралась спуститься к реке, — осторожно начала я. — За домом есть родник. Ты наверняка его уже видела. Зимой мы там жжем торф, чтобы нагреть камни и мыться. Но купаться в реке куда приятнее. Вот я и подумала, что сегодня, когда так тепло…

Я резко прервала свою сбивчивую речь. Брунгильда снова повернулась ко мне и, склонив голову набок, смотрела на меня внимательно и с подозрением. Впервые за это время я заметила в ее глазах зеленые отблески и разглядела длинные светлые ресницы и точеный подбородок.

— Сейчас действительно тепло, — тихо сказала она.

Воодушевленная ее терпимостью, я воскликнула:

— Пойдем со мной! Мы могли бы искупаться вместе… — И, затаив дыхание, стала ждать ответа.

На ее лице медленно появилась улыбка.

— Я согласна, — произнесла она, наконец. И рассмеялась своим высоким смехом. — Давай пойдем к реке… как сестры. Я согласна.

Мое сердце воспарило. Я лишилась дара речи. Подняв палец, чтобы показать ей, что я скоро вернусь, я побежала в дом за мылом. Мать, помогавшая Гуторму переодеться в чистую тунику, резко подняла голову и вопросительно посмотрела на меня. Я не обратила на нее внимания, нашла мыло и выскочила обратно.

Брунгильда стояла там, где я ее оставила. Утреннее солнце серебрило ее волосы. Она по-прежнему улыбалась, хотя эта улыбка выражала скорее удивление, чем дружеское расположение. Она назвала меня сестрой, и от радости я не чувствовала под собой ног. На ее лице не было ни одной морщины, но, стоя передо мной и улыбаясь, она казалась старше и мудрее меня. И я спросила себя: почему бы Сигурду не полюбить ее? Она красива, мудра, очаровательна, к тому же валькирия, теперь моя сестра. И когда мы сыграем наши свадьбы, она станет и сестрой Сигурда. Почему бы Сигурду не любить ее так, как Хёгни и Гуннар любят меня?