48. Неподвижны скелеты,
И все же, глядя на них, ты содрогаешься.
Почему же ты не боишься тела, подобного ожившему трупу,
В который вселился злой дух[175]?
49. И слюна, и нечистоты
Берут начало в пище.
Почему же нечистоты тебе отвратительны,
А слюна — приятна?
50. В нежной на ощупь подушке, набитой хлопком,
Ты не находишь услады,
А дурного запаха тела не слышишь.
Сластолюбец, ты помешался на нечистом!
51. Ты испытывал страсть к этому телу, когда [кожей] было оно покрыта
Почему же ты не желаешь его теперь, когда нет на нем кожи?
И если без кожи тебе оно ни к чему,
Зачем обнимать его, когда [кожа] его покрывает[176]?
52. Если нет в тебе страсти к нечистому,
Зачем обнимаешь других?
Ведь они — всего лишь корзины из костей,
Стянутые мускулами и вымазанные грязью плоти.
53. В тебе самом полно нечистот,
Удовольствуйся этим.
Охочий до всякой скверны!
Позабудь о других мешках с грязью[177]!
54. “Я люблю это тело”, —
[Думая так,] ты желаешь видеть и осязать его плоть.
Но как ты можешь желать его,
Ведь оно по природе лишено сознания[178]?
55. Душу, которой ты жаждешь,
Ты не сможешь ни увидеть, ни потрогать,
А то, что сможешь, — не будет душой.
К чему же тогда бессмысленные объятия?
56. Неудивительно, что ты не понимаешь,
Что тела других нечисты.
Но поистине поразительно,
Как своей нечистоты ты не видишь!
57. О ум, помешанный на нечистом,
Почему не глядишь на прекрасный лотос, рожденный из тины и
Распустившийся в солнечном свете в безоблачный день?
Что за радость находишь ты в корзине с грязью?
58. Если ты не желаешь касаться
Земли, оскверненной нечистотами,
Почему тогда жаждешь коснуться тела,
Из которого они появляются?
59. Если нет в тебе тяги к нечистому,
Зачем обнимаешь других,
Появившихся на свет из нечистого места,
Порожденных нечистым семенем и вскормленных нечистотами?
60. Грязного червяка, возникшего из нечистот,
Ты не желаешь лишь потому, что он мал?
Должно быть. Ведь ты же жаждешь тела,
Состоящего из массы грязи и также рожденного из нечистот!
61. Ты не только не чувствуешь отвращения
К собственной грязи,
Но, одержимый страстью к нечистому,
Жаждешь других мешков с грязью.
62. Даже такие восхитительные яства,
Как камфара, рис и приправы,
Оскверняют землю,
Если выплюнуть их изо рта.
63. Нечистота тел очевидна.
Но если остались сомнения,
Взгляни на безобразные тела других,
Брошенные на месте сожжения трупов.
64. Когда содрана кожа с тела,
Оно внушает ужас.
Как можно, зная это,
К нему по-прежнему испытывать влечение?
65. Запах, который сейчас исходит от тела,
Это запах сандала и ничего иного.
Так почему же ты жаждешь тела
Из-за запаха, который ему не принадлежит?
66. Если по своей природе тело дурно пахнет,
Не лучше ли оставить влечение к нему?
Почему же люди находят усладу в никчемном [теле],
Умащивая его благовониями?
67. Раз этот приятный запах принадлежит сандалу,
Разве тело — его источник?
Почему нас влекут чужие тела
Из-за запахов, которые им не принадлежат?
68. Если нагое тело в его естественном состоянии,
С длинными ногтями и волосами,
С желтоватыми дурно пахнущими зубами
И запахом грязи, поистине вселяет ужас,
69. Так зачем ты усердно наводишь лоск,
Словно чистишь меч, который тебя поразит?
Землю и так будоражит безумие
По милости тех, кто усерден в самообмане.
70. Увидев тела на месте сожжения трупов,
Ты чувствуешь отвращение,
Но при этом находишь радость в селениях-кладбищах,
Переполненных ходячими скелетами.
71. Хотя [женское] тело полно нечистот,
Его не получишь даром.
Ради него ты себя изнуряешь трудом,
Мучаешься в адах и других [мирах].
72. Ребенок не может нажить добра.
Разве он может быть счастлив?
Да и в юности что за радость?
Она проходит в добывании денег.
А старику что до радостей плоти?
73. Есть люди, исполненные порочных желании,
Они весь день работают до изнеможения.
А вечером, возвратившись домой,
Валятся с ног и спят, как убитые.
74. Другие, отправившись в поход,
Страдают на чужбине.
Годами не видя жен и детей,
Изнывают они от тоски.
75. Ослепленные желанием,
Они продают ради того,
Чего так и не получают.
Работая на других, они жизнь свою тратят впустую.
76. Жены тех, кто себя продает
И беспрестанно выполняет поручения [хозяина],
Рожают детей под деревьями
В диких лесах.
77. В поисках средств к существованию
[Мужчины] идут на войну, рискуя собственной жизнью.
Теша гордыню, они идут в услужение.
О, как смешны эти глупцы — рабы своих желаний!
78. Из-за желании, одним — отсекают члены,
Других — сажают на кол,
Третьих — сжигают,
Четвертых — колют кинжалами.
79. Знай, что в богатстве заключены бесконечные несчастья,
Ибо страдание сопровождает его обретение, защиту и утрату.
Те, чей ум отвлечен из-за привязанности к богатству,
Не способны достичь освобождения от мук бытия.
80. Как скоту, тянущему повозки,
Удается ухватить лишь пучок травы,
Так и людям, охваченным желаниями,
Много тяжкого выпадает на долю и мало приятного.
81. Ради минутных удовольствий,
Доступных даже скоту,
Несчастные пускают по ветру
Столь редкое драгоценное рождение.
82. Немыслимые усилия совершаются
Ради этого бренного тела,
Которое неизбежно умрет,
Канет в ад и другие миры[179].
83. Приложив миллионную долю этих усилий,
Можно достичь Пробуждения.
Рабы желании страдают больше, чем идущие по Пути,
Но Пробуждения не достигают.
84. И меч, и яд, и огонь,
И [падение в] пропасть, и недруги —
Все это ничто в сравнении с желаниями.
Только подумай о муках адских миров!
85. Так, исполнившись отвращения к желанию,
Найди усладу в уединении,
В безмятежных лесах,
Где нет ни разногласий, ни ссор.
86. Овеваемые тихим и нежным лесным ветерком,
Бродят блаженные по горным террасам, громадным, словно дворцы,
Охлажденным сандаловым бальзамом лунного света,
И размышляют, как принести благо другим.
87. В пустых домах, у комлей деревьев, в пещерах
Живут они, сколько душе угодно,
Не имея нужды стеречь свои достояния
И не зная забот.
88. Повинуясь лишь собственной воле, не зная привязанностей,
Никакими узами себя не сковывая,
Они вкушают блаженство,
Едва ли доступное даже Индре — владыке богов.
89. Так или иначе
Поразмыслив о достоинствах уединения
И успокоив блуждание помыслов,
Взрасти совершенную бодхичитту.
90. Прежде всего старательно созерцай
Равенство себя и других, думая:
“Все существа в равной мере ощущают страдание и счастье.
Должен я защищать их, как себя самого”[180].
91. Тело, поделенное на руки и прочие члены,
Оберегают как единое целое.
Так же оберегай и мир, поделенный на отдельных существ,
Но единый в своем счастье и страдании.
92. Мое страдание
Не причиняет вреда телам других существ.
Но для меня оно невыносимо
Из-за привязанности к собственному “я”.