— Нет, конечно, — ответил он, продолжая веселиться. — Просто… близко очень. Для обычных людей, по крайней мере. Форесты, кстати, тоже небожители.

— Послушай, — сказала я в изнеможении. — Что ты мне такое рассказываешь? Да, согласна, поменять цвет простыней может не каждый, прыгать так как ты — тоже… но хватит со мной шутить. Я… я не выдерживаю этого, понимаешь?

— Джен, — прошептал он. — Я знаю, поэтому и ухожу от ответа. Мне тяжело тебе все объяснить просто потому, что ты слишком земная. Слишком далека от того мира, где живу я, где живут Форесты, где живет верхушка триады. У нас своя вселенная, понимаешь? У нас другие законы, другие ценности. Все другое! Оказавшись рядом с тобой… в общем, мне очень хорошо, когда ты рядом, но я понимаю, что ты еще не готова столкнуться с моей реальностью.

Прижимаясь к сильному телу, я пыталась уловить смысл его слов, но он ускользал от меня. Кириги оберегает меня от "своего мира". Возможно даже от своей веры!

— Расскажи мне. Я честно попытаюсь понять, — пообещала я, но уверенности не было. В памяти всплыл разговор в книжном магазине… Уф! Будет непросто!

Кириги погладил меня по щеке и начал:

— Давным-давно жил-был маленький мальчик, — начал "маленький мальчик", усаживаясь на мат и усаживая меня рядом.

— И пошел в школу конг-фу? — вставила я.

— Он был хиленьким пареньком, — продолжал Кириги, не обратив внимания на мою реплику. — Самым слабым из их многодетной китайской семьи.

— А разве сейчас в Китае нет ограничений по количеству детей? — недоумевала я.

— А ты точно хочешь это знать? Или тебе больше по душе самой рассказывать. Знаешь, я не люблю эту историю, поэтому с удовольствием послушаю тебя, — улыбнулся он и поцеловал в висок. — А еще лучше — заняться чем-то поинтереснее…

— Все, молчу! — клятвенно пообещала я и придвинулась ближе.

Кириги явно больше бы устроил иной поворот событий, но все же он продолжил свой рассказ:

— Родители парня были бедны точно так же, как и все крестьяне, а огромное количество ртов делало их жизнь еще тяжелее. Как это обычно бывает, глава семейства, если изможденного человека можно было назвать таковым, запил, что ввергло семью в еще большую бедность. Единственное, что спасало — тяжелая работа в поле, на которую наш герой был негоден. Вскоре мальчика чуть ли не возненавидели все члены семьи, а отец однажды продал проходившему мимо монаху за полбутылки рисовой водки.

— Что? — не ужаснуться от таких вестей было тяжело. — Что же это такое? Рабовладельческий строй какой-то!

Кириги опять поцеловал меня в висок и продолжил.

— Монах оказался небожителем. Это мастера восточных единоборств, которые отказывались подчиняться императорской власти, за что на них уже столетиями велась непрерывная охота. А тем более, если учитывать, что в те времена у власти были… — он запнулся.

— Коммунисты, — услужливо подсказала я. — Хотя… они и сейчас на месте.

Он усмехнулся, но поправил:

— Монголы, — после чего наступила пауза. Я никак не могла понять, какое отношение монголы могли меть к "бедной многодетной китайской семье".

— В правлении Китая есть монголы? — шепотом спросила я.

— Только они и были после нападения Чингисхана, — мягко поправил он.

— И до сих пор остались?!? — удивилась я. — И как китайцы это терпят?!?

— Не до сих пор, а тогда, — улыбнулся он.

— Но это же черт знает когда было!!! Про кого ты мне это все рассказываешь? Я думала, что ты сейчас мне расскажешь о себе… Что это за мальчик?

— Слушай дальше, — ответил Кириги и продолжил: — Налоги гнетущие, власть жестокая и никакого просвета. То были суровые времена. Единственные, кто хоть как-то могли управлять своей судьбой — странствующие воины-небожители. Их немного, и те скрывались в монастыре, затерявшемся в горах Лушань. Именно туда, в "горы небожителей" и направлялся монах вместе со своим новым рабом Чжу Чумбой. Старик оказался великим мастером, но как все гениальные люди, немного сумасшедшим. Правда, у него была и отличительная черта — невероятная жестокость. Возможно, именно поэтому ученики долго не задерживались. И вот однажды он решил, что раб — идеальный ученик. Он не сможет бежать, не сможет оказаться.

— Но… зачем ему было учить маленького Чунбу? — спросила я, до конца уверившись, что Кириги рассказывает о ком-то другом.

— Потому ему никогда не стать настоящим мастером без учеников. Так он был только хорошим воином. А звание "мастер" предполагает наличие последователей. По большому счету, у него не было выбора, но добровольно монах никогда бы не признался.

— И он мучил этого мальчика? — спросила я жалостливым нотками в голосе.

— Это было давно, — ответил Кириги, вытирая слезинку, скатившуюся по моей щеке.

— Все равно… не правильно это как-то! Бедный мальчик!

— Но потом он стал очень сильным, — пожал плечами Кириги. — Ему попался очень требовательный учитель, знавший все его слабые места и бил по ним нещадно. В итоге слабых мест просто не осталось. Остальные ученики монастыря не проявляли и долю того усердия, которое приходилось применять Чунбе, ведь им двигала не мечта, как остальными, а страх. Дикий, животный страх.

— И что же было потом? — спросила я осевшим голосом. Паренька действительно жалко.

— Мальчик прилежно учился и со временем начал превосходить в силе своего учителя. Монахи монастыря поразились такому прогрессу, на который не каждый их них способен, а Чунба просто не хотел, чтобы над ним издевались. Паренек был готов на все, лишь бы избавиться от злобного тирана.

Что-то в его голосе заставило меня прижаться к нему. Даже если он говорил о каком-то другом мальчике из далекого прошлого, слушать такой рассказ и знать, что это реально, очень нелегко.

— Нужно будет почаще тебе рассказывать слезливые истории из моего детства, — сказал он, явно наслаждаясь моим порывом нежности.

— Не говори так! — пристыдила я его и тут до меня начало доходить: — Что значит, твоего?

— То и значит, — улыбнулся он и сделал свой любимый жест — убрал прядь волос с моего лица и завернул их за ухо.

— Но… это невозможно! В Китае коммунисты пришли к власти уже давно! Вначале двадцатого века! Я… я правда не помню, сколько Китаем правили монголы, но дай мне две минуты в Интернете…

— До 1368 года, если быть точным.

— Почему?

— Потому что тогда на престол взошел Чжу Юаньчжан, основатель династии Мин.

— Ты хорошо учил историю, — поникла я. — Мне даже стыдно, — и тут меня ослепила догадка: — ЧЖУ!!! Это же фамилия Чунбы!

— Ну да, Юаньчжану при рождении было дано имя Чунба. И он происходил из бедной крестьянской семьи.

— Но… но как ему удалось стать императором?!?

— Самым популярным способом — государственным переворотом. Собственно, юный Чунба сбежал из монастыря. Сначала бродяжничал, а потом примкнул к разбойникам, которые впоследствии и стали одной из составляющих партизанского движения. Их называли "Красными повязками". Чунбе, который благодаря изменившемуся социальному статусу в то время уже носил имя Синцзун, удалось возглавить это движения и в конечном итоге захватить власть в Китае. Так он и стал императором.

— Я запуталась, — пришлось сознаться, поскольку его речи мне стали совершенно непонятны. — Так ты император?

Он засмеялся.

— А что я должна подумать?!? Ты мне рассказываешь про какого-то мальчика, который жил добрых шесть веков назад, называешь это "историями из своего детства" и еще смеешься, когда я ничего не понимаю!

— Я действительно родился под именем Чжу Чунба, и меня действительно продали за полбутылки рисового пойла, я действительно небожитель, в чем ты имела пару возможностей убедиться, и да, я возглавлял партизанское движение, но я не император.

— Ты хочешь сказать, что тебе… Стоп! Ты хоть понимаешь, что все это за гранью фантастики?

— В вечной жизни нет ничего хорошего, Джен. Это постоянная работа над собой. Адская. Да, я смог этого добиться потому, что так сложилось. Не продай меня отец — ничего бы не было. Возможно, не было бы и Китая. Но… теперь я этому даже рад.