Миг - телеги, стоящие там и тут, были поставлены в ряд, загородив людей от татар.
Русские мужи, закаленные тяжелой работой, рослые, коренастые, защищая свою землю, жен и детей, становились необоримыми воинами.
В ход пошли секиры, оторванные от телег оглобли. Кое-где гулко взуживали тугие тетивы огромных, по сравнению с татарскими, боевых луков вятчан.
Гришка растерялся, побледнел. Он не мог поверить в случившееся... Мысленно взмолился: "О Господи! Што ж ты смотришь?! Помоги!.." - страх за Васену вернул рассудок, помог оправиться от страшной неожиданности, и он, вырвав оглоблю, хотел броситься в гущу свалки, но его перехватил седобородый старик и затряс бородой.
- Куды, куды!.. Бери комонь - скачи к боярину!.. А тут - без тебя... Ну! - повелительно рыкнул он. - Не одолеть одним эту нечисть...
И теперь окончательно спала пелена с глаз у Гришки - он увидел татар, в большинстве смуглых, со злыми перекошенными лицами. "И эдаки татары?!" - удивился он: представлял их великанами...
А они волна за волной накатывались, гибли и все равно лезли. Вот уже кое-где прорвали тележные ограждения и, крутясь на своих лошадках, рубили саблями, кололи короткими копьями почти что безоружных людей, старались пробиться к сгрудившимся женщинам и детям. Задние ряды татар непрерывно пускали стрелы, нанося огромный урон защитникам, убивая женщин с детями...
Гришка замотал головой.
- Не-ет! Я здесь должен быть!..
...Стрела с белым опереньем впилась в бок старику. Лицо его исказилось от боли.
- Пойди, сынок!.. - застонал. - Как Исуса Христа прошу!..
Пока не обложили... Через дворы, огороды уходи...
Гришка отвязал всхрапывающего, с бешеными фиолетовыми глазами жеребца, хотел вскочить верхом, но старик, через силу шагнув к нему, замотал головой, замычал. "Веди", - понял Гришка.
Спотыкаясь, ведя коня за узду, бежал через дворы. Женщины помогали: открывали ворота. Выскочил на огород с бело-зелеными кустиками капусты, прыгнул на успокоившегося коня, рванул поводья...
Бешено промчался по огороду, вылетел на поле-репник, а потом захлестали по ногам начинающая наливаться зерном рожь, пшеница; полетели из-под копыт вырванные с корнем зеленые клубки гороха.
"Только бы не споткнулся!" - боялся Гришка...
Вот уже усадьба. На валу за бревенчато-острожными стенами, по пояс защищенные заостренными концами врытых в землю и присыпанных с внутренней стороны землей бревен, стояли вооруженные мужи. То тут, то там виднелись железные шапки боярских дружинников. "Значит, не все в село ушли!" - обрадовался Гришка, подскакивая к воротам. На него закричали, замахали руками:
- Давай быстрей!.. - пустили и тут же закрыли тяжелые дубовые ворота.
Гришка соскочил с запарившегося коня, побежал на непослушных, подгибающихся ногах к стене, где, как ему показалось, находится боярин. Но там был старший его сын. Самого боярина нашел около выхода в подклеть - с двумя младшими сыновьями он раздавал оружие, назначал десятных ватаманов.
Боярин не стал слушать Гришку - отмахнулся рукой, чтобы не мешал.
"Как же так?! Там народ гибнет, ждут, надеются на него, а он даже не выслушал!.." - и Гришка, с искаженным от обиды и злости лицом, снова бросился сквозь толпу.
- Боярин! Меня за подмогой послали - помоги!..
Гривцов-старший - седой, высокий, толстый, с недобрыми глазками - повернул голову.
- Скажи - пусть разбегутся... А мужики - ко мне: помогут оборонить меня... - и, видя, что Гришка столбом стоит перед ним, заорал:
- Видишь - не могу!.. Холоп немытый!
Оглушенный, униженный Гришка бросился к воротам - к коню. Но жеребца не было. Побегал туда, сюда - конь исчез. Злой, перепуганный, зачелночил по двору, среди вооруженных людей: спрашивал, но никто не мог сказать, куда делся его жеребец - все спешили, некоторые отмахивались. А один - по виду десятник - закричал:
- Ты, отрок, ум потерял?! Какой комонь! - возьми лук да на стену!..
Не помня себя, Гришка кинулся к воротам. Стражники-воротники, подняв копья, не дали приблизиться и... он заплакал - отчаяние, боль, беспомощный страх сделали свое дело - срам!.. Но ничего не мог с собой поделать...
К нему подошел тот самый десятник и удивленно, презрительно-зло спросил:
- Так ты еще ревешь?! Трус!
Это уже было страшнее всего... У Гришки исчезла растерянность:
"Што я делаю?! Меня же за труса считают!" - яростно сверкнув глазами, он развернулся и прыгнул на десятника - вырвал лук, бросился на вал, стену, где плотно стояли в ряд люди. Гришка растолкал их, встал рядом: бросил взгляд в поле...
На расстоянии полутора полетов вятских стрел от гребля37 увидел небольшие группы верховых татар. К ним из села подходили все новые и новые отряды. Видно было, как горит Спасское. Гришка сжал лук - сосед протянул несколько стрел...
Неожиданно тяжелый испуганно-яростный "ох"! выдохнула стена русских воев, закрестилась: татары подожгли церковь в Спасском.
Какое-то безразлично-тупое отчаяние охватило Гришку: хоть всемирный потоп - теперь не удивился бы...
Вдруг два десятка татар с дымящимися стрелами в руках во весь опор помчались на русских.
Навстречу ударили самострелы тяжелыми железными стрелами, поражающие не только всадника, но и лошадь...
Все же несколько всадников прорвались ко рву и пустили зажигательные стрелы, которые, очертив в воздухе дымящие полукруги, воткнулись в деревянные строения барского двора, вспыхнули прозрачными алыми цветами; но тут же по ним плеснули водой из десятков ведер, ушатов - смертоносные цветы завяли, выпустив из себя черные ядовитые змейки дыма.
Обратно татары от стен не ушли: вятчане расстреляли их из боевых луков.
Все это так быстро произошло, что Гришка не сделал ни одного выстрела.
Татары, посовещавшись, рассеялись, оставив небольшую группу. Ночью и они ушли.
Над селом, заслоненным деревьями и кустами, кое-где все еще виднелись тонкие струйки серого дыма.
Народ, до этого роптавший про себя, стал просить боярина выехать в Спасское - у некоторых остались там семьи, родные. Как ни убеждал боярин Гривцов, что еще опасно за крепостными стенами, люди пошли в село. И тогда, чтобы не было самовольства, боярин назначил главным над войском - тридцать конных и два десятка пеших воев - своего тиуна Ваську.
Выслав вперед ведомцев, боярское войско построилось полукольцом, двинулось в село.
Гришка с тяжелым луком и десятками стрел в кожаном колчане на боку вырвался на гнедой кобыле вперед, пытаясь догнать ведомцев.
Тем временем пятеро разведчиков выехали на бугор и, изумленные увиденным, остановились: вместо села перед ними лежало выгоревшее поле с отдельными островками угольно-черных глинобитных печей вместо изб, а вокруг них - пестрые, в разноцветных одеждах трупы мужчин, малых детей, реже - женщин и девок...
Застыли русобородые лица, сузились до игольной остроты зрачки голубых глаз. Побелевшие губы что-то безмолвно шептали, руки сами сотворили крест; но через мгновение одновременно из всех пяти глоток вырвался грозный боевой клич отцов и дедов - грохнул эхом ближний лес, кони поприседали, запрядали ушами...
Только двое остались из конного отряда с Васькой-тиуном - все бросились в погоню, - возглавил десятный ватаман из боярских дружинников - Пантелей.
- Вернешься - боярин холопом сделает! - пообещал ему Васька.
Пантелей, с развевающимися на ветру золотистыми волосами, с бородкой, в кольчуге, с копьем-долгомером в руке, с мечом за поясом, в ответ обжег взглядом:
- Посмотрим, кто холопом будет!.. - у него татары вырезали семью - полуобгорелые трупы он отыскал вокруг пожарищ своего дома.
Мужики не простили ни себе, ни боярину отсиживание от татар и теперь готовы были сразиться хоть с целой тьмой врагов - иначе не жить с таким грехом на белом свете!..
Скакали по следу - татары угнали не только женщин и детей, но и скот - вдоль Гоньбинки.
К вечеру - кони в мыле, а люди не знали усталости: у всех на лицах горело желание догнать врага, не дать ему безнаказанно уйти!
