Я внимательно за ними наблюдала. Видимо, им была известна правда.
Месье Клабортин, облизав губы, спросил:
– А что еще он услышал, мадемуазель?
– Ничего, что бы могло хоть что-то прояснить. Я думала, это удастся вам. Возможно, все это и не имело отношения к тому, что случилось потом. Но Гастон сказал мне, что они оба кричали, и что мужчина был очень зол.
В комнате стало совсем тихо, тишина была до того плотной, что казалось, ее можно резать ножом. Наконец, я услышала, как месье шумно вздохнул, но мадам не дала ему заговорить.
– Нет, Жан-Пьер! – голосу нее стал визгливым и тонким.
Муж сурово посмотрел на нее.
– Мадемуазель Вентворт должна знать, Фредерика.
– Но Жозефина... она не хотела!
В это мгновенье я, вероятно, так крепко сжала руки, что позже заметила на тыльных сторонах своих ладоней глубокие следы ногтей.
Месье Клабортин снова вздохнул.
– Мы должны успокоить мадемуазель Вентворт. – Он посмотрел на меня. – Это секрет, которого мы много лет не раскрывали. Мы никогда не думали, что все выплывет наружу.
– Прошу вас, вы можете мне доверять. – Я знаю. Гастон не наш ребенок, мадемуазель.
– Что? – вот уж этого я никак не ожидала. – Его матерью была Жозефина.
– Жозефина была матерью Гастона?
– Да, мадемуазель. Она была молодая, глупая и одинокая, уехала в Англию, и мы несколько лет ничего о ней не слышали, пока с ней не стряслось беды. У нас своих детей не было, и мы решили взять Гастона, когда она поняла, что не сможет сама его вырастить. Мы как раз переезжали в Сен-Виктор, и никто бы все равно не узнал. Гастон был еще слишком маленький, чтобы помнить.
– Это был ужасный позор для моей сестры – родить ребенка без мужа, – прошептала мадам. – Она посылала нам деньги каждый месяц и приезжала, когда могла. У нее в Ницце был свой магазин одежды, понимаете, и ей было не просто выбраться. Но она любила Гастона.
– Да, конечно. Но месье... может быть, Жозефина все же говорила, кто был отцом ребенка?
– Сначала нет, – ответил он безразлично, – да никто и не спрашивал. Она осталась одна, вот и все, и вернулась домой. Разве будешь расспрашивать, если человек в беде?
– Да. – В голове у меня была сплошная каша. Все мои домыслы оказались пустыми. Но месье снова меня удивил.
– Не так давно Жозефина начала беспокоиться, и мы узнали кое-что новое. Она сказала, что забрала ребенка и уехала, когда отец, – его звали Джон Эдисон, стал ей угрожать. Он не собирался на ней жениться, понимаете, но очень хотел отобрать у нее мальчика. Так что она удрала, не сказав ему, куда едет. И она боялась, что он с ней что-нибудь сделает, если найдет.
– Думаешь, это он, Жан-Пьер?
– А кому еще? Понимаете, мадемуазель, она перепугалась, когда вы нарисовали Гастона. Она думала, он увидит портрет и узнает мальчика. До нее дошло, что у вас выставка в Англии и что вы рисовали нашу деревню и Гастона. Вот она и решила, что он может приехать и забрать парнишку.
– Да, да. Понимаю. – И все же это была сплошная бессмыслица. Что-то здесь по-прежнему отдавало враньем. Жозефина не сказала им, что была замешана в краже. И они пришли к выводу, который напрашивался сам собой, – отец Гастона приедет и заберет его. Впрочем, он действительно вполне мог так поступить, и мне было лучше не разубеждать их, пока я не смогу сама во всем разобраться. Но было и более срочное дело. – Гастон сказал, что тот человек хотел забрать его с собой, ну, когда он убежал. Он подумал, что этот кажется, вы сказали Джон Эдисон? Он думает, Эдисон понял, что он подслушивал. Тут все не так просто. Эдисон, возможно, будет продолжать искать своего сына. Он вполне может узнать, где вы живете. Судя по всему, он не особенно приятная личность, и будет ужасно, если он официально заявит свои права на Гастона, теперь, когда Жозефина умерла.
– Но мадемуазель, – в отчаянье обратилась ко мне мадам Клабортин, – что же мы-то можем сделать?
– Я думаю, Гастону лучше всего уехать на некоторое время, пока все не уладится.
– Да... это имело бы смысл. Но куда же он может поехать, мадемуазель? У нас больше никого нет...
– Я заберу его, заберу с собой в Англию. Отцу не придет в голову искать его там.
– Ой, мадемуазель, вы столько делаете для нашего Гастона!
– Я думаю, он с удовольствием со мной поедет, а я буду только рада.
– Вы так добры, – мадам зажала мою руку между своими пухлыми ладонями. – С ним иногда не просто, но вас он очень любит. Мы никогда не хотели, чтобы вы решили, что мы плохо к вам относимся. Но вы должны понять, что нам ничего не оставалось, мы не имели права голоса.
– Да, я прекрасно понимаю. Я просто огорчалась, что он не может заниматься. Я вам уже говорила, что он необычайно талантлив.
– А этот месье Лейтон? – спросил месье Клабортин.
– Месье Лейтон? – растерянно повторила я. – А что?
– Вы говорили, он критик? Он что, поехал к Жозефине из-за Гастона?
– А, вы об этом, ну да. Он поехал поговорить с ней о... о Гастоне. Он, знаете, очень известный человек и считает, что можно попробовать как-то организовать обучение Гастона в художественной школе, может быть, получить стипендию. Очень важно, что мальчик начал учиться рано. Месье Лейтон с моих слов понял, что по-настоящему возражала против этого одна Жозефина. – Я лукавила и знала об этом, но была готова на все, лишь бы выгородить Макса – по крайней мере, сейчас. Несмотря на веские улики, я не могла найти в себе мужества выдать Макса полиции. По крайней мере, пока.
– Ну да, – кивнул месье, – мы так и подумали. Что ж, теперь, когда бедняжки Жозефины нету, может быть, это и получится. Мы-то понимаем, что Гастону тут не очень хорошо и что он достоин большего, чем мы можем ему дать. Но сейчас нас волнует и другое. Мадемуазель, как вам кажется, а могло быть, что это не несчастный случай?
– Честно говоря, не знаю. Если полиция не нашла никаких доказательств и никого не подозревает, то почему мы должны сомневаться? Возможно, Жозефину так огорчил разговор, что она проявила неосторожность. Но я вот что хотела сказать вам, месье. Если Гастона действительно необходимо защитить от его отца, то никто не должен знать, где он. Никто, понимаете? Даже месье Лейтон.
– И полиция?
– Вы можете сообщить им все, что услышали от меня, что Гастон убежал, пока еще ничего не случилось, а вернулся домой только что и ни о чем не подозревает. Ну а говорить ли, что Эдисон его отец – решать вам. Собственно все может остаться по-старому и секрета Жозефины никто не узнает. Если кто-то спросит, где Гастон, вы можете сказать, что он уехал со мной на специальные занятия.
– Да, – согласился месье Клабортин, начиная понимать.
– Значит договорились. Я обещаю давать вам знать обо всем.
Я быстро записала адрес, не веря, что они дали согласие, и, благословляя Джона Эдисона, поторопилась назад к Гастону, прихватив наспех уложенный чемодан с его вещами.
Как ни странно, я обнаружила, что он крепко спит, свернувшись калачиком на перине, словно птенчик в уютном гнездышке. Я не была уверена, что он вообще спал прошлой ночью, и присела рядом с ним, потому что мне было жаль его будить, и к тому же надо было самой успокоиться.
Я закрыла лицо руками, чувствуя, что слезы начинают жечь мне глаза. Но у меня было мало времени. Придется поплакать потом, когда Гастон будет в безопасности. Вполне возможно, что он, сам того не подозревая, стал свидетелем убийства, и не дай Бог ему из-за этого пострадать.
Я понимала, что веду себя непоследовательно. Я скрыла то, что произошло между Жозефиной и Максом, и я же увозила Гастона от опасности, причем тоже исходящей от Макса. Моя совесть играла со мной в ужасную игру, но я сейчас плохо соображала и не собиралась выдавать Макса до тех пор, пока ко мне не вернется способность трезво мыслить, независимо от того, прав он или виноват.
Гастон, слегка потянувшись, устроился поудобнее под одеялом, а я пошла к маленькому чердачному окошку, посмотрела сквозь него на холодные, голубоватые звезды, все пытаясь выстроить в стройный ряд те события, что произошли в последние дни, но у меня ничего не получалось.
