— Это еще как?

— А в кредит? Мне стоит только графу или Мише…

— Граня! Граня! Но ты же несовершеннолетний! Кто же даст ребенку! — ужаснулся Павлук.

— Граф и Миша тоже!

— Но ведь отдавать надо? Из каких сумм ты будешь отдавать?

— Ах, стоит ли думать об этом! Вон Миша Завьялов в один вечер четыреста рублей выиграл в карты. А он годом только старше меня.

— Граня! опомнись, что ты говоришь? — произнес Павлук с ужасом.

— Что ж тут такого! Самое обыкновенное дело. Здесь нет ничего предосудительного, все играют: и граф Стоютин, и Миша, и Берлинг.

— Твои графы, Берлинги и Миши — отъявленные бездельники! — вдруг неожиданно на весь дом заорал Павел Лоранский, — они портят тебя, сбивают с прямого пути, и если ты не одумаешься и не прекратишь дружбу с ними, я завтра же иду к директору гимназии и заявлю ему о том, что вы, мальчишки, вместо того, чтобы учить уроки, играете в карты и каждый день ездите по театрам, так ты и знай!

— Удивительно честный поступок! — процедил сквозь зубы Граня. — Выпытал, а потом доносить! Подло это!

— Что? — не своим голосом заревел Павлук. — И ты смеешь это говорить старшему брату. Ах ты молокосос!

Павлук был бледен, как мертвец. Глаза его сверкали бешенством, и, схватив за плечи брата, он легко поднял его с кровати и поставил перед собой.

— Если ты не изменишь твоего поведения, мальчишка, я сумею исправить его сам! Понял меня? — произнес он с угрозой, — и слегка оттолкнув опешившего Граню, тяжело дыша, поднялся со своего места и поспешил навстречу матери, прибежавшей на шум.

— Вы, мамочка, не беспокойтесь за Граню. Я с ним поговорил и ему не грозит никакая опасность, — произнес он уже спокойно и, обняв встревоженную старушку, прошел с нею в столовую.

Валентина после обеденного инцидента долго просидела одна, в сумерках в своей крошечной комнате.

Не Граня был причиной ее гнева. Граня подвернулся только, и гнев, накипевший заранее, обрушился.

Она сердилась на Вакулина, за то, что он пожелал к ним приехать "взглянуть, как они устроились". Это укололо ее гордость.

— Приедет взглянуть! Как устроились облагодетельствованные его отцом бедняки! "Богач, миллионер", как говорит Граня… а такта ни на волос. Сказать такую фразу! Как "устроились" — благодаря деньгам его отца! Хорош гусь! Нечего сказать!

— А вот посмотрим! вот посмотрим! Как-то ты будешь снисходить к нам, бедненьким, ничтожным людишкам, ты — богатый, независимый, гордый человек?

И самое получение пяти тысяч от старика Вакулина теперь потеряло свою прежнюю приятную окраску в глазах Валентины. Все-таки они были получены при посредстве Юрия Юрьевича и он видел ее, гордую, самолюбивую девушку, обязанной его отцу, и всю ее семью, устроившейся благодаря этому.

И, глядя на свой новый костюм и изящные золотые безделушки, Валентина с досадой думала о том, что Юрий Вакулин сразу поймет, из каких сумм приобретены все эти вещи.

Но отказаться от них она не хотела, так как они эффектно подчеркивали ее красоту, как дорогая оправа подчеркивает камень-самородок.

Вакулин приехал ровно в 10 часов, когда вся семья Лоранских, не исключая и Кодынцева и Сонечки Гриневич, ежедневно бывавших у них, уже перестав надеяться на его приезд, сидела за столом, ломившимся под тяжестью всевозможной снеди и яств, привезенных Лелечкой из "города".

Звонок Вакулина раздался так неожиданно, что Валентина, неприятно волновавшаяся все время, вздрогнула невольно.

— Так звонить могут только миллионеры! — произнесла она с изменившимся лицом.

Но Вакулин не хотел, очевидно, казаться таким, каким его представляла себе девушка: он вошел в скромную маленькую столовую с такой неподражаемой простотою, так весело и непринужденно перездоровался со всеми и, сев около самовара, шутливо попросил разрешения у Лелечки помогать ей хозяйничать. Потом, заметив среди прочей закуски омары, он страшно обрадовался им, говоря, что обожает омары и голоден, как собака, потому что рыскал целый день по делам и не успел пообедать. Услышав это, Марья Дмитриевна ужасно взволновалась.

— Как? Не обедать до сих пор? Да ведь это непростительно. И ничего не сказать! А мы его омарами угощаем! Супа надо, супа и бифштекс!

И, несмотря на то, что Вакулин протестовал всеми силами и отказывался от обеда, Лелечка стрелой помчалась в кухню и через десять минут явилась обратно, вся красная от удовольствия, с тарелкой борща в руках, случайно оставшегося от обеда и разогретого на бензинке. Мяса дома не оказалось, и Фекла предложила сделать яичницу-глазунью на черном хлебе, что встретило настоящий восторг со стороны гостя. Минут через пять поспешила и глазунья; Юрий Юрьевич с преувеличенной жадностью накинулся на нее, шутливо болтая то с Лелечкой и Сонечкой Гриневич, потерявшими всю свою робость при этой простоте и любезности молодого миллионера.

Покончив с яичницей и выпив чай, Вакулин прошел в гостиную и, присев к пианино, заиграл хорошенькую бравурную итальянскую песенку, чуть-чуть подпевая себе приятным, красивым тенором.

— Вы поете? — спросил Павлук.

— Немножко! — улыбнулся Вакулин, как бы прося себе снисхождения этой улыбкой и запел известную арию, аккомпанируя себе на пианино, просто, свободно и легко.

— Чудесно! Чудесно! — подхватили присутствующие.

Вакулин засмеялся.

— Ну, не очень-то! Я плохой певец!

— Ну, нет! Вы артист! Какой голос! — кричал восторженно Граня, совершенно позабывший свое недавнее объяснение с братом и сиявший, как именинник.

Вакулин, польщенный, пел еще и еще…

И слушая его пение, видя его простое, ласковое обхождение, все Лоранские сразу решили, что Юрий Юрьевич Вакулин простой и не гордый человек.

Но больше всех восторгался Граня. Куда девался его несколько пренебрежительный тон, каким он обыкновенно говорил со всеми, тон избалованного красавца-мальчика, маменькина сынка и общего баловня! Он буквально не сводил с Вакулина влюбленного взгляда и следовал за ним, как паж за своим королем.

Одна Валентина осталась в столовой в обществе Владимира, когда все перешли в гостиную с гостем, но до нее ясно доносились и красивый голос Вакулина и отдельные восклицания, прерываемые звучным веселым смехом. И почему-то этот голос и смех были неприятны ей.

Вдруг она ясно услышала фразу, донесшуюся до нее из гостиной:

— А разве Валентина Денисовна вовсе не будет участвовать?

— Валя! — крикнула из гостиной Лелечка, — Юрий Юрьевич хочет знать…

Девушка нехотя вышла из столовой.

— В чем дело? — стараясь быть по возможности любезной, спросила она.

— Да вот про наш вечер Юрий Юрьевич спрашивает! — оживленно пояснил Граня. — Юрий Юрьевич живое участие принимает в нем, массу цветов жертвует для продажи в пользу гимназии.

— Надо будет киоск у входа сделать! — произнес Вакулин. — Валентина Денисовна, вы не откажетесь взять на себя продажу цветов? Было бы очень любезно с вашей стороны.

Лоранская задумалась на минуту. Идея продавать цветы на благотворительном вечере в пользу гимназии, к которой она привыкла, как к своей, так как в ней воспитывались оба ее брата, сразу улыбнулась ей. Довольное выражение скользнуло по ее лицу, когда она подумала о предлагаемой ей приятной миссии.

Ей было приятно показаться в хорошеньком киоске, в освещенной бальной зале, нарядной и красивой, возбуждающей общий восторг.

Ее тщеславие заговорило снова.

— Мерси! — поблагодарила она с любезной улыбкой Вакулина, — но только меня ведь не приглашали сами инициаторы вечера.

— Об этом не беспокойся! — перебил ее Граня. — Завтра же к тебе командируют наших лучших учеников, "гордость класса", с приглашением осчастливить…

— И потом, — вмешался Павлук, — раз киоск с цветами жертвуется Юрием Юрьевичем, за ним остается право выбрать по желанию продавщицу.

— И не одну, — засмеялся тот, — Валентине Денисовне едва ли справиться одной, я попрошу помочь и Елену Денисовну, и Софью Николаевну.