Сердце мое ухнуло в бездонную адреналиновую яму. Я испуганно заглядывала в серые мелковатые глаза парнишки в поисках похотливого блеска. Не хватало еще на старости лет быть изнасилованной малолетними хулиганами!

– У меня есть справка из вендиспансера, – на всякий случай промямлила я, губы от волнения противно пересохли, – я… нездорова!

– Да кому ты нужна, кошелка, – хмыкнул тот, что с ножом, – серьги снимай!

Золотые сережки с крошечными сапфирами мне подарила бабушка. На шестнадцатилетие.

– Они… грошовые.

– Снимай, кому говорят, – хамоватый басок неуверенно прорезался сквозь неоперившийся мальчишеский фальцет, – а то с мясом вырву.

Вздохнув, я щелкнула замочками и положила серьги в чумазую ладошку.

– Кошелек гони!

Я обреченно распахнула сумку.

– Оставьте хотя бы на такси.

– Обойдешься, – подумав, тип с ножом вырвал у меня из рук сумку.

– Натурой расплатишься, – хохотнул второй.

Перед тем как убежать, он зачем-то толкнул меня в грудь, да так сильно, что я потеряла равновесие и повалилась на бок, как кегля в боулинге.

И вот, с разбитой в кровь коленкой, в грязном платье и порванных чулках, без денег и документов, я оказалась одна в центре просыпающегося города. Я не смогла сдержать слез – было обидно и за сережки, и вообще за то, что я, взрослая женщина, оказалась в такой нелепой, унизительной ситуации. Слезы вперемешку с модной синей тушью текли по моим щекам, одна из накладных ресничек отклеилась и уныло повисла на краешке века. Наверное, в тот момент я была похожа на изнасилованную Мальвину.

Ну как я в таком виде появлюсь в метро?!

Я обессиленно присела на корточки возле стены и попыталась припомнить, кто из знакомых проживает неподалеку. И вдруг…

– Девушка, вам плохо?

Сочувственный женский голос, совсем близко. Я вытерла слезы ладонями и подняла голову – рядом со мной присела девушка, совсем девчонка, которая, видимо, тоже возвращалась с шумного ночного бдения, потому что форма одежды и макияж у нее были отнюдь не будничные.

– Меня ограбили, – прошептала я.

– Ужас какой! Но ты тоже хороша, здесь местечко еще то, а ты одна совсем… Ладно, поднимайся. Я живу здесь рядом, в соседнем доме. Пойдем, умоешься хотя бы.

– Спасибо, – прошелестела я, – честное слово, я не обманываю, я…

– Да пошли уже. – Она хлопнула меня по плечу. Руки у нее были сильные. – Не куксись, с каждым случиться может!

Девушка представилась Любашей. Видимо, она тоже возвращалась из ночного заведения, только, скорее всего, то была дискотека районного ДК. Моя спасительница была похожа на пэтэушницу в худшем смысле этого слова: соломенная пергидроль жестких волос, прозрачная дешевая блуза в зацепках, не оставляющая пространства для фантазии, кожаная мини-юбка. Ее коротенькие плотные ножки формой напоминали пивные бутылочки. Небольшие серые глаза щедро обведены фиолетовым, сероватая бугристая кожа покрыта толстым слоем тональника.

– Сейчас чайку выпьем, потом можешь принять душ, и вызовем тебе такси, – ободрительно улыбнулась она. – Денег одолжу.

– Даже не знаю, как вас благодарить… Она жила в кирпичном трехэтажном особнячке, который когда-то слыл элитным и добротным, а теперь всеми морщинками грязных стен молил о капремонте. В подъезде душераздирающе пахло кошками и многослойными испражнениями – видимо, не первый год данное помещение было общественным туалетом для всех окрестных бомжей. Битые стекла, консервные банки с похожими на личинок окурками, обугленные скелеты почтовых ящиков… Даже сложно было представить, что мы находимся в самом центре Москвы.

– Я комнату снимаю, у бабки одной, – гремя ключами, объяснила Любаша, – так что ты не шуми.

Квартира с порога оглушила меня запахом старости и кислых щей. Подгнивший серый паркет возмущенно скрипел при каждом шаге, ветхие обои лоснились и клочьями свисали со стен, обнажая под собой пожелтевшие от времени газеты.

Любаша со стуком сбросила туфли и жестом попросила меня сделать то же самое. Ее колготки были продраны и неоднократно заштопаны, из неаккуратных дыр выглядывали воспаленные стертые пальцы.

Она кивнула в сторону одной из комнат, я последовала за ней на цыпочках. Мне было как-то не по себе. Обезоруживающая бедность Любаши заявляла о себе каждым попадающимся на глаза предметом.

В ее комнате почти не было мебели. Продавленный диван, в углу которого высилась скомканная куча несвежего постельного белья, колченогий стул с ворохом неглаженой одежды на спинке, тумбочка с россыпью дешевой косметики на пыльной поверхности. Любаша смахнула одежду на пол, а стул предложила мне. Я осторожно присела на краешек. Хозяйка комнаты широко, не стесняясь, зевнула и потянулась к стоявшему на подоконнике электрическому чайнику.

– Спать хочется, сил нет.

– Танцевала всю ночь? – понимающе улыбнулась я.

Она посмотрела на меня как-то странно.

– Можно сказать и так. А тебя-то вот кто так уделал? Правда ограбили, что ли?

– Ну да, – вздохнула я, – серьги отобрали, деньги, паспорт, телефон, сумочку…

– Ясно. А то я сначала было решила, что ты тоже из наших, просто прикидываешься. Поэтому и остановилась. Досталось, думаю, бедняжке. А потом пригляделась – платье у тебя уж больно дорогое.

– Из ваших – это из каких? – удивилась я.

Любаша рассмеялась. У нее были мучимые безжалостным кариесом желтоватые зубы заядлой курильщицы.

– Ну ты даешь. Правда что ли не въезжаешь? Или стесняешься?

Я пожала плечами.

Забурлил чайник. Любаша отвлеклась, засуетилась. Откуда-то появились чашки с отбитыми ручками и пакет с сухариками. Соблюдая законы гостеприимства, она поболтала чайным пакетиком сначала в моей кружке, затем в своей. Предложенное пойло выглядело так негигиенично, что пробовать его я не решилась. Однако греть ладони о чашку было приятно.

– Когда я пришла сюда комнату снимать, – закусив сухарем, начала Любаша, – мне бабка сразу сказала: тебе двойной тариф. Я возмущалась, торговалась, а она ни в какую. Знаю, говорит, я ваших, от вас одни проблемы. В объявлении было сказано: две с половиной тысячи в месяц, а я плачу больше четырех. И так везде. Врать бессмысленно, я пыталась. Говорю, студентка я. А они ржут. Какая ты, мол, студентка, у тебя же на роже все написано, кто ты и что ты.

Внезапное понимание оглушило, как удар кувалдой по темечку. Эта вульгарная одежда и усталое лицо, которое бессонница пометила, как свою личную территорию… И несвежая шея, и бедро в синяках… Я могла, наверное, и раньше догадаться, но стресс и здравый смысл – не лучшие друзья. Да и нет у меня опыта безошибочного ориентирования в социальной низинке.

Правда, так уж случилось, что у меня есть много знакомых содержанок, но эти труженицы продажной страсти – птицы иного полета. Они носят брильянты, пьют «Моет и Шардонн», отовариваются в Милане и оттягиваются в «Лете».

– Так ты…

– Проститутка, – спокойно улыбнулась она, – да ты рот закрой, не в зоопарке.

– Извини, – заморгала я, – не обижайся, просто…

– Я все понимаю, – перебила Любаша, – тебе в новинку. Девушка из приличной семьи.

Какое-то время сидели молча. Любаша громко прихлебывала чай и хрустела сухарями, я же исподтишка ее рассматривала.

Ее природная красота если когда-то и существовала, то была безнадежно загублена годами пренебрежительного к себе отношения. Любаша старалась усугубить свои яркие черты: ей непременно хотелось, чтобы волосы были белыми, брови – черными, а губы – красными. Она малевала свой образ машинальными размашистыми штрихами, притом ее не волновали такие мелочи, как рваные заусенцы, облупившийся лак на ногтях, розоватые прыщи, предательски бугрящиеся под толщей маскировочных средств.

– Ты не переживай, я чистенькая, – вдруг сказала она, перехватив мой взгляд, – на той неделе была у врача. Ничего. Нас раз в месяц заставляют проверяться. Подцепишь гепатит какой-нибудь – твоя цена падает раз в пять.

– Значит, ты… работаешь в салоне интимных услуг? – Я решила хоть как-то поддержать разговор.