Том умолк, Пит, как обычно, прав. И все же ему было неловко — спиной он ощущал восторженный взгляд Мариан. Переходя Вторую авеню, они услышали справа звук полицейской сирены. Том постарался не сбиться с шага, не обращать внимания на звук — мало ли что там гудит? На углу Пятой авеню они остановились.

— Ладно, Том, спокойной ночи. Надо этого барбоса домой тащить, пока весь квартал не перебудил.

— Точно. Хорошо, Пит, спокойной ночи. И еще… спасибо. До сих пор не верится.

— Порядок. Комар носа не подточит. Теперь будем ждать воскресенья.

— Ну, пока. До свидания, Мариан. Был рад тебя видеть.

Том шел домой, словно во сне. Итак, дело сделано. В последнюю минуту их едва не застукали, но все обошлось. И теперь у него под курткой, между свитером и рубашкой, лежит священная укладка. Телом он ощущал жесткое и чуть колючее прикосновение кожи.

Он проскользнул в дом незамеченным и тихонько пробрался в свою комнату. Осторожно вытащил укладку, положил ее на кровать.

Укладка была схвачена ремешком из сыромятной кожи, и Том с трудом удержался от соблазна развязать узел и посмотреть, что там внутри. Его рука уже лежала на узле, но он сказал себе — стоп. Завернув укладку в чистую майку, Том сунул ее в шкаф, за свое белье. До воскресенья.

А в воскресенье пусть прадедушка сам ее развяжет и посвятит Тома в ее тайну.

Голод, страх, удачно проведенная операция, свалившийся с души камень — все это смешалось, и голова у Тома кружилась, гудела. Он распахнул окно спальни и выглянул на улицу. Над крышами, серебря кроны деревьев и траву, плыла луна. Он с жадностью глотнул холодного ночного воздуха.

Ему вдруг безумно захотелось скинуть с себя одежду и голым пуститься в пляс на лужайке. Только… как к этому отнесутся соседи, не говоря уже о маме и папе? Хихикая, Том пошел в кухню — подкрепиться молоком и бутербродами с ореховым маслом. До чего же длинный был день!

К радости Тома, Питер нашел с прадедушкой абсолютно верный тон. Он не держался пай-мальчиком, но и не умничал, не обращался с прадедушкой так, будто тот — герой вестерна и только что сошел с экрана. Они прониклись взаимной симпатией после первого же крепкого рукопожатия.

Прадедушка угостил их чаем, крепким и сладким, и Пит шумно, с удовольствием потягивал напиток. После чая они пошли к утесам, как обычно в воскресенье, и, когда удобно уселись на высохшей и пожелтевшей траве, Том попросил прадедушку объяснить Питу, почему для молодых индейцев так важны поиски своего духа, рассказать легенду о танце призраков.

— Давным-давно, в старинные времена, — заговорил старый вождь, — жило на свете жуткое чудище, звали его Ветродуй, носилось оно по равнинным просторам и пожирало черноногих, сильно они его боялись. Но был среди них отважный юноша по имени Кутоис, то есть Сгусток Крови, и придумал он план. Решил он отправиться на поиски Ветродуя, позволить ему проглотить себя, а уж потом его убить.

И вот оказался Сгусток Крови внутри чудищ, привыкли его глаза к темноте, и увидел он: кругом висят скелеты и тела многих из его племени, еще живых. Привязал он к своей голове нож и давай танцевать, сгибая колени, приседая, подпрыгивая. И при этом напевал, только тихонько, чтобы не услышало чудище: «Если кто из вас жив и двигаться может, танцуйте вместе со мной». И живые вместе со Сгустком Крови стали приседать и подпрыгивать.

Сгусток Крови пел все громче и громче, да и танец его набирал силу, и вот он уже прыгал вверх и вниз прямо под сердцем Ветродуя, которое висело посреди его чрева. И вдруг он остановился, выпрямился, схватил привязанный к голове нож, вонзил его в сердце Ветродуя и убил чудище. Упало оно со страшным грохотом, и затряслась земля, и Сгусток Крови выбрался с друзьями из чрева мертвого чудища, и отправились они домой. На радостях племя устроило большое празднество благодарения. Вот отсюда и пошел танец.

— А как это связано с ночными странниками? — спросил Пит.

— Это другая история, — ответил старый вождь. — Ее рассказывают по-всякому. Кто сохранил ее в памяти, передает своим детям, но каждый на свой манер. Ко мне эта история перешла от моего деда, когда я был совсем мальчишкой. Вот что он мне рассказал.

Однажды напало на черноногих другое племя. И случилось так, что один наш воин отбился от своих. Искал-искал он свою стоянку и наконец набрел на шалаш. Дело было ночью, луна не светила, потому и не понял он сразу, что перед ним не просто типи, а «шалаш смерти». Вошел он тихонько внутрь и прилег у входа, чтобы спящих не разбудить.

Просыпается в середине ночи от шума, слышит пение да перестук костей. Ужаснулся он — понял, какую страшную ошибку совершил. Лежит не шевелясь, только глаза чуть приоткрыл. И видит: в кружочке на коленях сидят призраки, будто в игру азартную играют. Сидят и поют и при этом пытаются на костлявые ноги подняться.

Четыре раза пели они, четыре раза приплясывали и в четвертый раз сумели все же подняться. Тут и увидел молодой воин их костлявые тела целиком, не увидел только их лиц. Когда пели они третью песню, явился еще один призрак. Он отодвинул воина, который лежал у входа, и юноша почувствовал, как прикоснулись к нему высохшие кости. Этот призрак плясал отдельно, сам по себе, а когда кончил, взялся курить трубку. Потом обернулся к воину, ему трубку предложил. Принял воин трубку дрожащими руками, покурил ее, вернул, и тогда призрак отпустил его и велел передать их танец, танец призраков, племени черноногих. Воин исполнил его волю. Так и пришла эта история к моему деду — он и укладку призраков хранил, — так пришла она от моего деда ко мне.

Старый вождь умолк, и наступила напряженная тишина. Том почувствовал, что дрожит, хотя на солнце было еще тепло, стояло безветрие. Ему вспомнился скелет женщины в музее. «Ни за что теперь туда не пойду», — поклялся он себе.

Пит взглянул на него с любопытством и решил сменить тему:

— Скажите, вождь, а у танца дождя такая же история? Вы можете его устроить? И неужели из этого что-то выйдет? Не понимаю. Я что хочу сказать: ведь если дождь собирается, он все равно начнется, будет танец или нет.

В глазах старого вождя мелькнул огонек.

— Насчет этого танца не скажу, сынок. Нашему племени он ни к чему. Не такой уклад черноногих. Этот танец южные племена придумали: они занимались земледелием, от урожая зависела вся их жизнь. Это их танец. А мы, черноногие, землю не возделывали никогда. — В голосе его зазвучало легкое пренебрежение. — Для нас всем на свете были бизоны: мясо, одежда, оружие, палатки. Были не одну сотню лет. Сколько именно, не знаю. А потом пришел белый человек, он появился далеко на юге, наши сородичи и не знали о его приходе. Но он загородил зеленые равнины и прорезал их железными дорогами. Вот бизоны и стали гибнуть — тысячами.

Летом бизоны, как всегда, потянулись на север, покатились огромной бурой волной, они шли с востока, юга и запада — куда ни глянь, всюду они. На следующее лето их пришло меньше, но для нашего племени пока хватало. А еще через год бизоны явились позже, чем всегда, и было их совсем мало. К тому времени черноногие уже ослабели от голода. Они танцевали и молились, и бизоны в конце концов пришли, пищи на зиму хватило, правда в обрез, но хватило. И кожи хватило, чтобы зачинить палатки, а вот на новые — уже не было. Опять год миновал, бизонов пришло еще меньше, хотя черноногие и молились, и танцевали. А потом бизоны не пришли вообще. — Голос старого вождя шелестел, сухой, как трава в прериях, глаза его затуманились: перед ними плыли картины прошлого. — Ни одного. Бизоны исчезли навсегда. И кончился уклад черноногих.

Воцарилась тишина. Потом Пит спросил негромко:

— И что случилось потом?

— Мы жили как могли. — Вождь Лайтфут пожал плечами и улыбнулся: — Выжигали траву вокруг форта Эдмонтон, чтобы оттуда разбегалась вся живность. Тогда людям, живущим в крепости, становилось трудно охотиться, и им приходилось торговать с нами, в обмен на оленье мясо отдавать нам хороших лошадей и одеяла. Но белых приходило с востока все больше, теперь они ехали семьями, с женами и детьми. Настоящая лавина. Они занимали землю, разгораживали ее. Вбивали в участок столб и заявляли: «Эта земля — моя!» Где же такое видано? Отбирать землю, по которой ходим все мы! Разве это честно? Но, выходит, таков был закон белых.