Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Глава I

Тем, кто обрел свой дух.

И тем, кто пытается его обрести.

Воскресенье Том любил. По воскресеньям отец отвозил его в резервацию — навестить прадедушку. Этой поездки он с нетерпением ждал всю неделю, хотя перед ней родители обязательно препирались — начинали еще в субботу, а в воскресенье за завтраком перебранка достигала апогея.

— Почему ты никогда меня не слушаешь, Марк? Меня тревожит будущее Тома. Все свободное время мальчик проводит там, куда это годится?

Стоило вспыхнуть этому спору, родители начинали говорить о Томе в третьем лице, будто он вдруг становился невидимкой.

— Кэрол, что ты, в самом деле? Раз в неделю — это «все свободное время»? Ты же знаешь, как старик его ждет.

За глаза отец Тома всегда называл вождя Сэмюэла Лайтфута стариком, хотя при встречах с ним держался очень вежливо. Почему «старик», а не «дедушка»? Этот вопрос Том задавал себе тысячу раз. Ведь казалось бы, отец должен гордиться, что его дедушка — самый настоящий индейский вождь.

— Между прочим, у меня тоже есть родственники, — раздраженно заявляла мама. — Том может иногда и их навестить, они будут очень довольны.

— Что за ерунда, Кэрол, все твои родственники живут невесть где, в лучшем случае на границе с Манитобой[1].

— Ну пусть твой дед хоть иногда приезжает к нам, почему Том все время должен таскаться туда?

«Туда» означало «в резервацию». Том заметил, что этого слова — «резервация» — мама избегала, как и отец избегал слова «дедушка».

— Ты же знаешь, Кэрол, я его приглашал. Не соглашается. Город — не его стихия.

— Просто мне не нравится, что Том ездит туда слишком часто, и ты, Марк, со мной согласился бы, будь ты к мальчику повнимательнее. Старик пичкает его какими-то историями, и парень возвращается оттуда сам не свой, голова полна каких-то безумных фантазий, потом несколько дней не может войти в колею. Видел, какие отметки он стал приносить из школы?

Том, съежившись, сидел на стуле: вот бы и вправду стать невидимкой. Ужасно, когда вокруг тебя такая свара, будто две собаки сцепились из-за кости. Иногда его охватывала паника: вдруг из-за него родители разойдутся? Последнее время только о нем и спорят, беспрерывно. Но на сей раз обошлось. Отец был в радужном настроении.

— Дай ему время, Кэрол. Он придет в себя. Сейчас только октябрь. За лето отвык от школы, от занятий, обычное дело, бывает. Но все наладится, верно, сынок?

Том распрямил спину, сел ровно. Не давая никаких обещаний, он с понимающим видом кивнул.

— Я в школе учился только на «отлично», — продолжал отец. Том снова ушел в себя. Эту историю он слышал сто раз, а последнее время — особенно часто. — Чтобы стать адвокатом, нужно шевелить мозгами и трудиться, трудиться не покладая рук. Мне никто не помогал, Том, я карабкался наверх сам. С тобой, сынок, все будет иначе. Закончишь колледж, поступишь работать в мою адвокатскую фирму, а дальше все пойдет как по маслу, и эта дорога приведет тебя к успеху.

— Не уверен я, папа, что хочу стать адвокатом.

Том сказал это не думая, иначе попридержал бы язык, хотя эта мысль не отпускала его все лето.

Мама с легким стуком опустила чашку на стол.

— Видишь, Марк? Теперь понимаешь, о чем я? Мы даем ему все, о чем может мечтать мальчишка… Видишь? Это твой дед забивает ему голову всякой чепухой.

От досады она даже вспыхнула.

Том был похож на своего отца, в нем безошибочно угадывался индеец. Коричневая, с пепельным оттенком кожа, над выступающими скулами темные, почти черные, глаза, а волосы, которые мама заставляла стричь коротко, словно она их стыдилась, иссиня-черные и прямые, как струны. Когда Том или его отец сердились, лица их чуть темнели, а в черных глазах тлел огонь. Мама же, бледнолицая и светлоглазая, в гневе становилась пунцовой. Сейчас Том видел, как краска медленно приливает к маминой шее, ушам, растекается вокруг подбородка. Глаза тоже налились кровью, в них блеснула влага. Том уставился в тарелку и принялся деловито намазывать гренок маслом. Когда мама вот так выказывала свои чувства, становилось неловко, будто она появлялась без одежды.

— Перестань, Кэрол, — проворчал отец. — Это возрастное. Будет он адвокатом, не беспокойся. Кем же ему еще быть?

Сердито фыркнув, мама метнулась из кухни, положив конец их спору, по крайней мере на эту неделю.

Спустя час Том сидел на переднем сиденье отцовского «линкольна», удобно откинувшись па спинку и вытянув ноги. Один за другим бежали километры, и Том чувствовал, как все неурядицы прошедшей недели медленно соскальзывали с него, слой за слоем, как луковичная кожура. Машины неслись по шоссе сплошным потоком. Близилась зима, и, казалось, все горожане решили выбраться на природу, урвать у погоды последний хороший денек, побыть у озера, навести порядок в своих загородных коттеджах.

На фоне темно-зеленых елей и сосен отливали золотом кроны тополей. В небе не было ни единого облачка, свежевымытое, оно сияло яркой, с оттенком зеленого, голубизной. Они свернули с шоссе, машина затряслась по проселку, ведущему к резервации, и на душе у Тома стало совсем легко и радостно.

Прадедушка стоял у дверей своего домика из двух комнат и высматривал их, чуть прищурившись от солнца, — так бывало каждое воскресенье.

— Доброе утро, дедушка. Ну как ты?

— Доброе утро, Марк. Все прекрасно. А ты как? Вид у тебя усталый.

— Напряженная была неделька.

— Проведи день с Томом и со мной, отвлечешься.

— Спасибо, дедушка, но у меня в десять партия в гольф с судьей Бейтсом. Надо ехать, а то опоздаю.

Вот так каждую неделю, слово в слово. Отец махнул им рукой и, устроившись за рулем, широко улыбнулся. Только глаза его — Том заметил — не улыбались. В них было отчаяние плененного кролика.

Старец поднял руку на прощание — плавно, словно благословляя, так подумалось Тому. Он не улыбнулся в ответ. Лицо его, испещренное глубокими морщинами, было неподвижно, будто вырезано из красного дерева. Том стоял рядом, и вместе они смотрели, как большая машина, нетерпеливо вихляя задом, удалялась по извилистой дороге, а за ней тянулся шлейф из потревоженной белой пыли.

Старец положил руку на плечо Тома.

— Ну что, сначала чайку? А потом?..

— А потом побродим по лесу, ладно, прадедушка?

Бремя целой недели — математика, общественные науки, язык, одноклассники и учителя — разом слетело с плеч Тома. Он облегченно вздохнул и пошел за прадедушкой в дом.

Чай заваривался прямо в чайнике, крепкий, душистый, — напиток из другого мира. Ничего общего с церемонией чаепития у мамы в гостиной — чайный сервиз «вустер», чашки прозрачные, как яичная скорлупа, и такие же хрупкие, а чай бледный и лишь слегка ароматизированный.

Церемония чаепития была и у прадедушки. Напиток из чайника он разливал в торжественной тишине. Потом клал сахар и помешивал его четыре раза — потому что сторон света четыре, так он учил Тома. Он поднял кофейную кружку — купил их на бензоколонке, когда заправлял машину, три кружки на доллар — и начал медленно пить, с удовольствием втягивая с жидкостью обжигающий пар — «вш-шшш, вш-шшш». Том копировал его, полный блаженства.

Дома мама говорила: «Если не умеешь пить чай, как подобает джентльмену, лучше пей его на кухне», и Том выскальзывал из-за стола с чувством стыда, но и облегчения. А здесь он преспокойно потягивал чай, улыбался прадедушке, сидевшему по другую сторону кухонного стола, и видел, как лицо его расплывается в улыбке. Улыбка у прадедушки была поразительная — длинные борозды на лице старца вдруг раскалывались на тысячи горизонтальных морщинок. Коренные зубы у него выпали, но передние были ровными и крепкими, чуть пожелтевшими от чая и табака. От этой улыбки становилось тепло на душе.

Том любовно оглядел комнату — потрескавшийся линолеум на полу, семейные фотографии в дешевых рамках, просевший диван перед печуркой. Вот бы сюда маму с папой… Он представил, как они сидят здесь за столом, и тут же увидел эту комнату глазами мамы.

вернуться

1

М а н и т о б а — провинция в центральной части Канады

1
{"b":"138946","o":1}