Может, как раз здесь он в полной безопасности, только придется подождать, пока из музея все уйдут. Дверь, что ведет наверх из галереи динозавров, заперта, дверь перед ступеньками па крышу — тоже. И если полиция поймает всю троицу… Нет, есть еще четвертый, с машиной. Впрочем, что им искать на крыше?
Интересно, что о нем рассказал полиции охранник? Ведь на месте происшествия осталась улика — его носки, к тому же у него ключи охранника. Ну, с носками ничего не поделаешь, еще и с мамой придется объясняться, а вот ключи… надо их куда-то подкинуть, тогда и полиция решит, что он просто убежал, как и велел охранник.
Выбросить на газон? Там с ними ничего не случится, наверняка их скоро найдут. Да, так он и сделает. Том подполз к восточной стороне крыши — черт возьми, большая все-таки высота, страшно, да и парапет низкий. Сильно задувал ветер, он пес запах зимы и толкал Тома в спину, будто хотел спихнуть его с крыши. Внизу под ним был газон, чуть дальше — подъездная дорожка, где припарковали полицейскую машину. В одном месте па боковую степу музея падал сильный свет и на фоне окружающей темноты сияло яркой зеленью пятно травы. Том, прицелившись, швырнул тяжелое кольцо с ключами точно па середину этого пятна. Охранники и полицейские найду! ключи и решат, что, убегая этой дорогой, он их просто выбросил. И сразу же о нем забудут.
Довольный собой, он отодвинулся от края крыши. Черт возьми, высота — штука опасная. А ведь некоторые карабкаются па горы просто так, ради удовольствия, это же надо! Гравий врезался ему в ноги. Возбуждение схлынуло, и теперь он почувствовал боль, холод. Он сел спиной к надстройке и начал отогревать ноги руками — хотя и руки замерзли не меньше, — потом надел кроссовки. Эх, сейчас бы носки…
Вой сирены распорол ночную тишину, и Том живо подхватился с места, стараясь не потерять равновесия под шквальными порывами ветра. Мимо полицейской машины по подъездной дорожке к главному входу молнией метнулась карста «скорой помощи». Ощущая болезненные позывы в желудке, Том пересек крышу и присел у южного ее края, глянул через парапет па мощеную террасу и ведущие к ней широкие ступени. Из медицинской кареты выскочили два санитара и быстро вбежали в музей, они несли сложенные носилки. Том ждал, что будет дальше. Во рту у него пересохло. А вдруг первый охранник умер? Тут есть и его вина… И будешь теперь всю жизнь терзаться: мог помочь человеку, но не помог… Если бы вызвал полицию раньше… Если бы вообще не затевал всей этой авантюры…
Вскоре санитары вышли, они несли на носилках человека. Он был накрыт одеялом, по Том ясно увидел его лицо. А покойника обязательно накрыли бы с головой! Значит, он жив! Том облегченно вздохнул. Второй охранник вышел сам, его держал под руку полицейский. Они забрались в «скорую», тотчас завыла сирена, и машина отъехала, описала дугу вокруг здания архива и скрылась из виду. Значит, два других охранника целы и невредимы. И никаких покойников.
По вот раздались голоса, перестук кожаных подметок по плитам террасы, и Том снова, преодолевая головокружение, глянул вниз. По ступенькам спускались четверо грабителей, руки их были по парам скованы наручниками, вокруг — эскорт полиции. Сверху Том видел их головы, вполне обычные головы. С его наблюдательного пункта отличить полицейских от взломщиков можно было лишь по форменным фуражкам. Вид у грабителей был самый заурядный — вот интересно! В толпе он едва ли обратил бы на них внимание. Пожалуй слушая их разговоры в темноте, он узнал о них куда больше, чем, скажем, встреться он с ними лицом к лицу.
Арестованных затолкали в две полицейские машины и увезли. Снова воцарилась тишина. В здании, по его подсчетам, оставались двое охранников и двое полицейских. Света все не было, значит, скорее всего, не работает и система сигнализации. Долго ли ее будут восстанавливать? Если обрезана проводка, придется вызывать аварийную бригаду электриков, а они, возможно, провозятся до утра.
Пора отсюда уходить. Но как — через главный вход? Тогда надо спускаться с крыши сейчас же, немедленно, а то скоро сигнализацию восстановят, и музей снова засияет, как рождественская елка… Но ведь он выбросил ключи. Запри он чердачную дверь на крючок, дорога назад была бы возможна, но дверь-то он захлопнул. Значит, обратного хода нет, мосты сожжены.
Что же, надо серьезно поразмыслить, как поступить. Он сел недалеко от парапета — с выбранной им точки хорошо просматривался салон, других окон в музее не было. Он вел наблюдение примерно полчаса. Видел блики фонарей на ступеньках, они появлялись то в одном конце салона, то в другом, исчезали в галереях. Видел он и отблески света в нижнем вестибюле, но не мог сказать наверняка, где в данную минуту находились охранники и полиция. Они осматривали здание — это факт. Короче, незамеченным ему сейчас отсюда не выбраться, лучше но рисковать.
Том вернулся к надстройке над ступеньками и механизмом лифта и сел, прижавшись спиной к ее южной стене. Здесь он был укрыт от ветра — все-таки чуть теплее, — к тому же из вентиляционной решетки прямо у него над головой время от времени вырывался теплый воздух. Не бог весть что, но по сравнению с другими углами крыши это просто Гавайские острова.
С крыши открывался прекрасный вид: внизу в лунном свете серебрилась нитка реки, вилась по темной, укутанной деревьями долине. Луна почти полностью скрылась за горизонтом. Над головой искривленным W зависла Кассиопея. А где-то рядом должна быть Андромеда.
Том вдруг почувствовал жуткую усталость, будто ослабла взведенная в нем пружина. Чуть откинувшись назад, Том поднял глаза к небу. В такую ясную ночь, наверное, молено увидеть галактику Андромеды, у пего ведь зоркие глаза — глаза индейца. Вот туманная звездная россыпь — это она и есть? Два миллиона лет назад, когда по земле бродили мохнатые мамонты, задолго до появления человека, от пашей галактики отделилось крохотное пятнышко света — то самое, на какое он сейчас смотрел. Два миллиона лет назад…
Интересно, а много ли в той галактике планет? Сколько и в нашей? В два раза больше? И на скольких из них есть разумные существа? Существа, которые сидят сейчас вот так же па крыше под ночным небом, смотрят на тусклую звездочку — а на самом деле это целая галактика Млечного Пути, — сидят и думают, что два миллиона лет назад…
Звезды над головой Тома завертелись, их словно затянуло в бесконечно огромную воронку космических просторов. Ему вдруг пришло в голову: вся поверхность Земли — это сгусток звездной пыли, и он, Том, всего лишь крохотная, малюсенькая пылинка. Она становится все меньше, меньше, вот и совсем растаяла…
Когда Том проснулся, луна зашла, тьма полностью завладела миром. И еще холод, так холодно Тому, кажется, не было никогда в жизни. Холод пронизывал до костей. Голые лодыжки совсем заледенели… Надо себя как-то расшевелить, а то он прямо-таки задубел, как выстиранное белье на морозе. Дыхание его тотчас превращалось В клубочки пара, губы и щеки застыли, онемели.
Стояла такая тишина, что на секунду Том испугался — уж не оглох ли он? Но нет — когда попытался распрямить йоги, услышал, как трется с похрустыванием жесткая материя его джинсов. Возле уха раздался какой-то шуршащий отзвук, и Том испуганно дернулся. Что это — птица? Или мышь? Он навел зажженный фонарик на вентиляционное отверстие у себя за спиной, увидел, как шевелится какой-то коричневый пушистый комочек, и осторожно взял его рукой.
Это оказалась летучая мышь. Позже Том удивлялся: как это он не завопил от страха, не выпустил птицу-зверушку? Летучих мышей он всегда терпеть не мог. Но ведь он сидел один, на крыше, под усыпанным звездами небом, и было в этом какое-то таинство. Он уселся поудобнее, прижался спиной к стене, положил фонарик на колени и взял в ладони пушистое тельце.
Бережно расправил большие кожистые крылья, нащупал хрупкие, толщиной со спичку, кости, на их концах — когти. Погладил пальцем бурый мех, и рот маленького существа пискнул в знак протеста. Мелькнул розоватый язычок, крохотный частокол острых зубов.
