– Было время, когда я делала меньше, а получала намного больше. Впрочем, ладно, вы славные ребята.

– Итак, она что-нибудь говорила о работе?

– Ничего... Слушайте, я так устала.

Майло дал ей еще двадцатку. Мишель провела краешком банкноты по паху собаки.

– Лорен смогла собрать деньги на учебу и классную одежду, работая только на Гретхен?

– Возможно. Я же говорю, она постоянно копила. Большинство из нас тратили деньги, как только они появлялись. Лорен же, словно дядюшка Скрудж, считала каждый доллар.

Майло повернулся ко мне. Я спросил:

– Лорен рассказывала о своей семье?

– Поначалу – да, затем перестала. Она ненавидела отца – ни слова о нем не говорила. Про мать рассказывала, что она слабая, но в остальном вроде ничего. Говорила, она вышла замуж за какого-то старика, живет в хорошем доме. Лорен радовалась за нее: дескать, мама много напортачила в своей жизни, а сейчас вроде все устроилось.

– В чем напортачила?

– В жизни, наверное. Как и все в общем-то.

– Лорен не упоминала, что мать пытается контролировать ее?

Мишель достала очередную сигарету и подождала, пока Майло даст прикурить.

– Не помню ничего подобного. Из того, что она рассказывала о матери, можно сделать вывод, что та была скорее нытиком, чем стервой. – Молодая женщина поднесла сигарету к губам, затянулась, задержала дыхание. Когда снова открыла рот, то дым не выпустила.

– Значит, она ненавидела отца?

– Он бросил их с матерью, женился на какой-то глупой корове, заимел еще пару детей. Малышей. Лорен говорила, дети прикольные. Только она не знала, будет ли общаться с ними, потому что отец – настоящая скотина, а корова – глупая, и вообще Лорен не знала, "стоит ли инвестировать в них свое время". Она всегда так говорила. Она все рассматривала как инвестиции – лицо, тело, мозги. Твердила мне: нужно считать это вкладом в банке и ничего не делать просто так.

Еще одна глубокая затяжка. Мишель закашлялась и быстро докурила сигарету почти до самого фильтра.

– Лорен умная. Она не должна была умирать. Кто угодно, только не она.

– Как это – кто угодно?

– Весь мир. Ее убийцу нужно как следует поджарить в аду, а затем бросить на съедение крысам. – Мишель криво усмехнулась. – К тому времени я уже буду там, внизу. И натренирую крыс.

– Пистолет и компьютер, – сказал я, когда мы уходили из дома Мишель. Озлобленные подростки не повеселели за это время, однако теперь Майло смотрел на них до тех пор, пока они не отвернулись. – Мишель верно заметила: пистолет – далеко не предмет первой необходимости для студентки университета.

– Лорен сообщила приятельнице, что вышла из игры, но на самом деле играть продолжала. Никто – ни мать, ни Энди, ни Мишель – не заметил, чтобы Лорен была напугана. Так что, возможно, пистолет требовался для защиты информации, находящейся в компьютере.

– Да, каких-нибудь секретных данных. И еще одно: несмотря на ум и пистолет, кто-то сумел связать Лорен, а потом и застрелить. Может, ее застали врасплох, потому что она знала убийцу и не думала, что он способен причинить ей боль. Кто-то, кому она доверяла. Богатый постоянный клиент, который многие годы был очень щедр с ней. Не из-за шантажа, просто платил за услуги. А потом клиент решил закончить отношения, понял, что существует вероятность шантажа, и предпринял превентивные меры.

Мы подошли к машине. Майло сел за руль и уставился на приборную панель.

– Из всего, что мы знаем, – продолжал я, – можно предположить, что ее убили ее же собственным оружием. Мишель сказала: "Маленький серебристый пистолет". Сейчас полно магазинов, где продают маленькие девятимиллиметровые пистолеты. Ее убил тот, кому она доверяла настолько, что подпустила к своей сумочке.

Майло все еще молчал.

– Возможно, я придаю этому слишком большое значение, – сказал я, – но мы оба видим, когда люди врут. Глаза всегда выдают. Мишель начала мигать и волноваться, едва речь зашла о профессорах.

– Да, я заметил. Когда она говорила, что Лорен нравилось общаться с интеллектуалами. Может, подруга и рассказала ей о каком-нибудь замечательном парне с докторской степенью. Только зачем ей скрывать?

– Вероятно, надеется нагреть на этом руки.

– Шантажировать убийцу? Не слишком разумно.

– Мишель – далеко не образец проницательного ума. Кроме того, для нее смерть Лорен означает, что источник денег иссяк и помощи ждать не от кого.

Майло посмотрел на здание персикового цвета.

– А может, она просто привыкла держать язык за зубами. У проституток это входит в привычку... Я попытаюсь выудить из нее что-нибудь через пару дней. Вдруг узнаю имя богатого интеллектуала?

– У меня не выходит из головы биография Бена Даггера: то, как легко он стал владельцем собственной компании с офисами в Ньюпорте и Брентвуде, означает большие деньги. И пробелы в биографии довольно любопытны.

– Ну-ну, а "вольво" и потрепанный пиджак тоже указывают на сотни тысяч долларов на банковском счете?

– А вдруг он разборчив в тратах? Нельзя забывать, Лорен все-таки записала его номер. И комментарий Моник Линдкист, что Даггер не говорит о сексе, не дает мне покоя. Он ехал в лифте в прекрасном расположении духа. Напевал. Шел вприпрыжку, с удовольствием пообедал в парке. Так что он либо не знает о смерти Лорен, либо знает – и плевать хотел. Может, это и не дело первостепенной важности, но я бы присмотрелся к нему повнимательнее.

– Не дело первостепенной важности, говоришь? В любом случае сейчас мне заняться больше нечем. Давай-ка посмотрим, что наш компьютер скажет об этом интеллектуале.

Бенджамин Даггер не фигурировал в полицейских архивах. Компьютер выдал только его домашний адрес.

Пляж. Снежно-белая высотка на Оушен-авеню в Санта-Монике. Один из основательных домов, построенных в пятидесятые годы. Их предпочитали пенсионеры, пока кто-то не догадался, что открывающийся из окна вид на океан и свежий воздух в общем-то неплохие вещи. Сейчас квартиры здесь стоят от полумиллиона и выше.

Девяностые привнесли свои изменения: свежая краска на фасадах, современные окна, с тропических пляжей привезли и посадили пальмы, в подъездах установили домофоны и посадили консьержей.

Мы стояли перед дверью дома Даггера. Майло уже три раза безрезультатно нажимал кнопку домофона. Он посмотрел сквозь стекло в двери.

– Сидит там и треплется по телефону. Делает вид, что нас не слышит и не видит. Небось флиртует с кем-нибудь.

Майло чертыхнулся.

Мы попали в пробку, когда ехали от парка Эко до Санта-Моники, так что к Даггеру добрались только к пяти часам пополудни. Оушен-авеню была заполнена ресторанами: от ультрамодных и соответственно ультрадорогих до дешевых закусочных. С другой стороны улицы – обласканный соленым ветром дощатый забор и жизнерадостно белая арка – вход на пирс Санта-Моники, который с недавнего времени снова стал использоваться по назначению. Спускались сумерки, и на улицах начали включать иллюминацию. Пожилые азиаты ходили по причалу с корабельными снастями, а молодые парочки прогуливались, держась за руки. В сером полумраке океан походил на расплавленное серебро.

Чуть дальше, вверх по побережью, находился пляж Малибу, куда предположительно Лорен сбегала отдохнуть и восстановить силы. И откуда она звонила по таксофону.

– Ну, скоро там? – раздраженно пробурчал Майло. Он опять надавил на кнопку звонка и сжал кулаки. – Этот урод вообще спиной повернулся.

Детектив пнул дверь ногой и забарабанил кулаком по стеклу.

– Наконец-то нас заметили.

Дверь открылась, и показался консьерж в зеленой ливрее и фуражке такого же цвета. Ему было около шестидесяти лет, ростом ниже меня на целую голову. Маленькое, словно восковое лицо с насупленными бровями и взгляд искоса, как у ребенка, лишенного сладостей. Он осмотрел стекло и погрозил пальцем:

– Послушайте, вы могли бы его разбить...