– Мишель.

– А фамилия?

– Лорен не упоминала.

– Одного возраста с Лорен?

– Примерно. И такого же роста. Темноволосая, возможно, латиноамериканка.

– Блондинка и брюнетка, – проговорил Майло, и я понял, о чем он думает. Кто-то заказал именно такую пару для вечеринки. И неизвестно, насколько далеко зашли Лорен и Мишель после того, как я покинул мальчишник.

– Никто не упоминал названия фирмы, на какую они работали?

– Нет. И даже если ты найдешь ребят, которые это устроили, вряд ли они признаются. Речь идет о профессорах-медиках и финансистах. Кроме того, это случилось четыре года назад.

– Четыре года назад Лорен работала на Гретхен Штенгель. Вероятно, среди ее услуг было и обслуживание вечеринок.

– А где Гретхен сейчас?

– Понятия не имею. Она отсидела два года за отмывание денег и уклонение от уплаты налогов, но об остальном я знаю не больше тебя. – Майло закрыл блокнот. – Сбережения... Вполне возможно, Лорен продолжала заниматься проституцией. Интересно, поддерживала ли она отношения с Мишель?

– Эндрю Салэндер утверждает, что у Лорен не было друзей.

– Наверняка она не все рассказывала Эндрю. Или он не все рассказал тебе.

– Согласен.

Я подумал: раз Лорен наврала об исследовательской работе, то могла скрывать и еще кое-что. Как говорится, бережно хранила свои секреты.

Только теперь они не имели никакого значения.

Найти дом Джейн Эббот не составило труда.

Белый двухэтажный особняк в колониальном стиле возвышался позади железных прутьев ограды. Он был так ярко освещен прожекторами, что создавалось впечатление, будто его даже ночью озаряет дневной свет. Большие окна с зелеными ставнями, полукруглый подъезд к дому, двое ворот, на одних надпись: "Въезд". Пока я парковался, Майло потуже затянул галстук. Мы вышли из автомобиля и направились к воротам. Ночь казалась безжизненной, вероятно, из-за гнетущего предчувствия разговора, который нам предстоял.

Два окна на втором этаже были освещены, фрамуга над входной дверью тоже пропускала слабый свет. Перед самой дверью стоял белый "кадиллак-флитвуд". Он сверкал как новенький, но я знал наверняка – в Детройте подобных моделей сейчас не выпускают. На заднем стекле предупреждающий знак: машина принадлежит инвалиду. Голубой "мустанг", тоже безукоризненно чистый, был припаркован сразу за "кадиллаком", словно послушный ребенок за своим большим родителем.

Майло посмотрел на домофон, потом на меня. Я кивнул, нажал кнопку, внутри раздался звонок. Джейн Эббот ответила сонным голосом:

– Да?

– Миссис Эббот, это доктор Делавэр.

У нее вырвался напряженный вздох.

– Что случилось?

– Насчет Лорен. Я могу войти?

– Да-да, конечно... Минутку, пожалуйста, я только... Подождите...

С каждой фразой ее голос становился все более взволнованным, последние слова она почти прокричала. Через минуту дверь открылась, и Джейн Эббот выбежала на улицу в розовом шелковом халате, волосы были заколоты шпильками. В руках – пульт дистанционного управления, который она направила на ворота, и те послушно открылись. Когда мы вошли, Джейн устремилась к нам.

Я не видел ее десять лет. Миссис Эббот была все так же элегантна и в хорошей форме. Волосы окрашены почти в такой же цвет, как у Лорен, может, чуть потемнее. За эти годы щеки ее немного впали, кожа потеряла упругость и кое-где появились морщинки. Она подошла к нам, тяжело глотая воздух. Пушистые тапочки шлепали по брусчатке.

Майло достал значок, хотя в этом не было необходимости. У него на лице все было написано, и Джейн поняла нас без слов. Она схватилась за голову, метнулась в сторону и посмотрела на меня. Я не мог ее ничем утешить. Миссис Эббот закричала и в отчаянии ударила себя по груди. Попыталась пойти, ноги ее не слушались. Она упала. Тапка слетела со ступни. Розовая тапка. Странно, но в такие моменты восприятие обостряется, и запоминаешь даже самые мелкие и незначительные детали.

Майло и я одновременно подхватили ее. Джейн оказалась очень худой, кожа да кости. Ткань халата скользила под нашими руками. Ее горе было безгранично, она кричала так, что раскалывалась голова. Однако из дома на шум никто не вышел, соседей тоже не было видно. И внезапно я почувствовал всю глубину одиночества, которое с этой минуты будет окружать Джейн Эббот.

Я поднял тапку, и мы проводили несчастную женщину в дом.

Внутри был освещен только коридор, да в гостиной горела керамическая настольная лампа в виде улья. Майло нажал на выключатель, и открылся вид на довольно скромно обставленную комнату: низкий потолок, белый ковролин от стены до стены, мебель, которая представляла ценность в пятидесятые, а сейчас уже вышла из моды, розовато-бежевые обои, на которых висели полотна (скорее всего подлинные) Пикассо, Брейкса и уличные пейзажи импрессионистов. У восточной стены книжный шкаф, наполненный книгами в твердом переплете и черными папками, которые перемежались золотыми наградами и призами. Задняя стена комнаты оказалась стеклянной, однако снаружи ничего нельзя было различить. Мы усадили Джейн на жесткий диван цвета морской волны. Я присел рядом, чувствуя запах ее духов и пота. Майло разместился в кресле напротив, слишком маленьком для него. Он пока не достал свой блокнот, хотя явно собирался это сделать.

Руки Джейн дрожали, она схватила край халата и сжала его так, что стали видны все сухожилия на руке. Крик превратился в рыдание, затем во всхлипы, потом она стала приглушенно постанывать, время от времени вздрагивая.

Майло исподволь наблюдал за ней. Детектив был расслаблен, но не казался усталым. Сколько раз он проходил через подобное? Внезапно Джейн успокоилась, и дом охватила тишина – холодная и вязкая.

Где же ее муж?

– Мне очень жаль, мэм, – заговорил Майло.

– Боже мой, Боже мой, когда это случилось?

– Лорен нашли несколько часов назад.

Она кивнула, будто соглашаясь с важным фактом. Майло начал вкратце рассказывать о произошедшем. Он говорил медленно, четко, ровным голосом. Джейн продолжала кивать, раскачиваясь в такт его фразам. Отодвинулась от меня и пересела поближе к Майло. Это нормальная реакция в состоянии шока, и я отметил ее не без некоторого облегчения.

Майло замолчал и подождал ответа Джейн. Когда его не последовало, сказал:

– Я знаю, сейчас не лучшее время задавать вопросы...

– Спрашивайте что хотите. – Она опять схватилась за голову и застонала. – Моя малышка, моя дорогая девочка!

Джейн снова заплакала.

Запищал пейджер. Майло потянулся в карман, думая, что это у него. Миссис Эббот жестом остановила детектива и произнесла устало:

– Это мой второй ребенок.

Она поднялась, качнулась, все еще без одной тапки. Я протянул ей тапочку, Джейн надела ее. Попыталась улыбнуться, пошаркала в соседнюю комнату и включила там свет. Это была столовая. Мебель в стиле чиппендейл и картины на стенах.

Джейн нажала на что-то сбоку от двери, и створки раскрылись. Домашний лифт.

– Я сейчас вернусь, – сказала она, исчезая за дверцами.

Майло выдохнул, поднялся, начал осматривать комнату. Остановился у шкафа и хмыкнул, показав на одну из наград.

– Что это? – спросил я.

– Пара наград "Эмми"... Пятидесятые и начало шестидесятых годов... Премия Гильдии писателей, а эта – Гильдии продюсеров... Мэлвилл Эббот. Все за комедии. Фотография Эдди Кантора... Сида Сезара... "Дорогому Мэлу". Ты когда-нибудь о нем слышал?

– Нет.

– Я тоже. Видимо, он писал тексты для телевидения. Такие авторы редко на слуху.

Майло достал одну из черных папок с надписью "Сценарий". В это время двери лифта открылись, и появилась Джейн Эббот, везущая мужчину в инвалидной коляске. Она переоделась: розовый халат сменило черно-серебристое кимоно. На ногах все еще оставались пушистые тапочки.

Ее муж был одет в тщательно отутюженную бледно-голубую пижаму с белыми отворотами. На вид я бы дал ему лет восемьдесят или даже больше. Коричневое кашемировое одеяло покрывало колени, которые были настолько щуплыми, что едва приподнимали плед. На маленькой голове почти не осталось волос, только белый пух на висках. Нос походил на сдувшийся воздушный шар цвета лососины, ввалился и безгубый рот. Старик посмотрел на нас узенькими карими глазками – веселыми глазками – и хихикнул. Джейн вздрогнула. Она стояла за ним, сжав ручки кресла-каталки, вид ее безграничного горя был словно укором для всех нас.