Был и еще один момент. Дайте хорошему пилоту длинную свободную взлетно-посадочную полосу и все приборы, установленные на взлет, и он проклянет необходимость поворачивать обратно. Рожденный летать – ненавидит ползание.

– Ладно, сэр. Только не забудьте послать письмо.

– Обязательно пошлю.

Штурман открыл дверь и отстегнул аварийный трап.

– Не беспокойтесь, я спрыгну. Спасибо, джентльмены, счастливого полета.

Прыжок с высоты в шесть футов изрядно встряхнул больную руку, но это не имело значения. Рейнер оказался с нужной стороны границы. Отбежав за крыло, он взмахнул рукой, турбины взревели, а тормоза отпустили колеса. Машина начала набирать скорость, и он отступил, пятясь задом, закрывая глаза от пыли и горячего ветра, испускающего керосиновое зловоние. Лайнер оторвался от бетона, звук сотряс землю, а через минуту самолет уже скрылся из виду; остались лишь мигающие красные и белые огни на фоне черной гряды вулканов. Затем пыль улеглась, а самолет накренился, ложась на курс, уводящий в просторы океана.

Рейнер проверил застежку сумки, и направился вдоль крайних огней в сторону Сан-Доминго. До его слуха теперь доносился лишь слабый шорох среди звезд. Катачунга.

Бюро проката автомобилей фирмы «Пан-агуадор» открывалось только в восемь утра. Два часа из образовавшегося промежутка времени Рейнер проспал, найдя укромный клочок земли, усыпанный конфетти и остатками петард от фейерверка. Конечно, электрическая бритва была бесполезна, но он сполоснулся, найдя в звездном свете ручеек, сбегавший через край переполненного водяного резервуара, а затем выпил в первом попавшемся баре, чтобы избавиться от привкуса хлорки во рту.

Он обратился в «Пан-агуадор» потому, что там его знали лично. Фирма пользовалась исключительным правом на обслуживание пассажиров T.O.A. Конечно, в этом был определенный риск, потому что Рейнер желал бы, чтобы при данных обстоятельствах его видело в этой стране как можно меньше народу, но ведь у него не было паспорта, который потребовалось бы предъявить в любой другой фирме. Он выбрал маленький автомобильчик «Дина-компакт», такого же серого цвета, как камни, среди которых была проложена горная дорога, по которой ему предстояло направиться. Он не стал покупать в дорогу никакой еды, но взял три бутылки минеральной воды и несколько пачек сигарет.

На шоссе, ведущей к побережью, наверняка должны были стоять полицейские посты. Рейнер отъехал на десять миль от столицы, миновал промышленный район и огромный язык вулканической лавы цвета слоновьей шкуры, расцвеченный лишь торчавшими тут и там пучками жухлой травы. Затем дорога, петляя, начала спускаться в усыпанную валунами долинку, лежавшую на тысячу футов ниже.

В этом году с октября по май никто не пользовался грунтовой дорогой, потому что после каждого тропического ливня она на несколько дней становилась непроходимой. Ниже, ближе к побережью, будет грязь, но он обязан преодолеть ее. Первым препятствием оказалась перегородившая дорогу груда камней; она свалилась из промоины в откосе. Чтобы проложить путь через завал потребовалось три часа. Полуденное солнце всей силой обрушило на землю свой ослепительный свет, и у Рейнера закружилась голова. Частично виной этого был и окружающий пейзаж: из-за непрестанно мелькающих теней валунов, окружавших путь, рябило в глазах.

Следующая остановка была в двадцати милях от побережья, когда до заката оставалось меньше часа. Дорога просто оборвалась, упершись в стену нагроможденных камней. Она выглядела искусственной, но на этом участке земли не было ничего искусственного кроме дороги, а она закончилась. К полуночи он проработал пять часов, сделав всего два коротких перерыва. Рейнеру немного помог пастух из индейцев – обитателей гор. Он совсем не говорил по-испански, но многочисленными жестами, обращенными на юг, куда должен был уходить проселок, несомненно хотел сказать, что белого там ждет неминуемая гибель.

Ранним утром начались подземные толчки. Он сидел в автомобиле, ожидая, пока уймется боль в руке, когда валуны начали сотрясаться. Он понял, что это означает, и вышел наружу.

Примерно в двух милях выше по склону, параллельно дороге, с севера на юг проходила скальная гряда. Именно оттуда и свалились камни, преградившие путь. Автомобиль защитил бы своего пассажира от летящих камней ничуть не лучше, чем яичная скорлупка от бронебойных снарядов. Толчки превратились в ритмичную дрожь, и маленький «Дина-компакт» закачался на рессорах. Рейнер карабкался через завал, когда тряска усилилась, а сверху на склоне загремели камни. По мере приближения грохот лавины становился все громче.

Укрывшись за завалом, Рейнер настроился на ожидание. Он не мог ничего поделать. При свете звезд он видел, что некоторые из валунов возвышаются футов на двадцать, но их защита будет предательски ненадежной. Черные, массивные, твердые, они из-за своего веса становились очень опасными: они скатились сюда сверху, и в один прекрасный день покатятся дальше. Над их скульптурными формами низкое небо озаряли звезды. Конечно, самые низкие из них отражали сюда этот нарастающий рокот. Звезды дрожали в пустоте. Летящие камни закрывали теперь все обозримое пространство, они сталкивались, подпрыгивали и скатывались все ниже и ниже; порой то один то другой высоко взлетал в наполненный грохотом воздух и раскалывался, ударяясь о землю. На боках раздиравших мрак камней виднелись темнели свежие сколы. Где-нибудь среди них, наверняка, были гиганты. Рейнер, один среди обвала, слушал грохот лавины.

Он был не в силах смотреть на это. Неистовство, внезапно пробудившееся через сотни, тысячи или миллионы лет, начавшись где-то на востоке, распространялось к югу. Оно сжимало недра земли в судорогах, которые можно было почувствовать только в кратковременном затишье между самыми мощными приступами землетрясения.

Рейнер ударился о землю левым боком и испустил крик мучительной боли. Он лежал неподвижно. Земля стала похожа на уставленный ящиками кузов грузовика, несущегося по кочкам: невозможно было стоять на ногах и не за что ухватиться. Все окрасилось в красный цвет: звезды, мрак, подскакивающие камни. Он не мог разглядеть свой автомобильчик; впрочем сейчас тот уже вполне мог оказаться погребенным. Да, все, действительно, покраснело, вероятно, глаза залила кровь, а может быть сами нервы кровоточили. Что-то заставляло Рейнера кричать, хотя из горла вырывались не слова, а только долгий модулированный, но нечленораздельный вибрирующий звук. Он не призывал на помощь: сейчас ему никто не смог бы помочь. Скорее всего, он кричал, чтобы просто подтвердить свое собственное существование среди этого множества ревущих жерновов, кричал в знак протеста против грозящей гибели.

В красном небе пульсировали красные звезды. Его рука горела. Землю сотрясал барабанный бой.

Рейнер был напуган. Землетрясение было хуже, чем шторм на море или в небе, потому что на море есть судно, корпус которого может защитить, есть обломки рангоута, за которые можно ухватиться, если судно погибнет, есть надежда на другое судно или на спасительный берег; в самолете, попавшем в небесный шторм, есть надежда на то, что вырвавшись из эпицентра машина продержится достаточно долго для того, чтобы достичь посадочной площадки – земли, на которой человеку больше ничего не грозит, если только он сможет живым достичь ее.

Но здесь сама земля двигалась, тряслась и швыряла человека, и бежать в поисках спасения было некуда. Некуда.

Он наконец услышал свой крик. Теперь это было слово: «Стой! Стой! Стой!»

Большой темно-красный осколок скалы важно катился сверху; мелочь отскакивала от его боков. Бог играет в бильярд на темном холме. От растрескавшейся лавы взвилась пыль и повисла в воздухе. Камни мчались сквозь эту завесу. Осколки камня выбивали безумную дробь, сопровождавшую барабаны, мерно бившие в глубинах земли. «Стой! Стой! Стой!». Лишь неподвижность могла как-то спасти, а она все никак не наступала. Мертвая земля была жива. Красные звезды, сталкиваясь между собой, плясали в небе.