– Конечно, сможем, – согласился я. – Я всегда считал, что ты относишься ко мне с симпатией, просто...

– Я слишком была поглощена своими делами? Замкнулась в себе?

Робин подняла глаза и улыбнулась так, что у меня вновь перехватило дыхание. Крупные белые верхние резцы. Те, что я так любил лизать.

– Слишком сосредоточенна. Ты одна из тех, кто с головой уходит в искусство. Тебе нужна интенсивная концентрация.

– Слишком сосредоточенна, да?

– Точно.

Она расхохоталась:

– Точно то, что у нас явное стремление друг к другу, доктор Делавэр. Возможно, даже на химическом уровне – феромоны или как там еще?

– Что правда, то правда.

Она положила голову мне на грудь. Я гладил ее по волосам и думал о том, как она пробиралась в библиотеку и читала мои книги.

– Может, попробуем все сначала? – спросил я. – Ты вернешься ко мне?

Робин вся напряглась.

– Да. Господи, да.

Она выпрямилась, обхватила ладонями мое лицо и поцеловала. Села верхом мне на колени и крепко обвила руками мои плечи.

Мои руки пробежались по ее спине, я обхватил ее бедра и поднялся навстречу ей. Мы вновь растворились друг в друге, раскачиваясь и перекатываясь, молчаливые и сосредоточенные.

Она отстранилась, тяжело дыша. Я долго и с большим трудом переводил дыхание.

Перевернувшись на бок, я обнял Робин. Она прижалась ко мне влажным животом и приклеилась к моему телу. Мы долго лежали в таком положении. Я не отпустил ее даже тогда, когда она начала – как и всегда раньше – проявлять беспокойство и отодвигаться от меня.

Она осталась у меня на ночь и, как обычно, встала рано.

Но то, что она задержалась на час, чтобы выпить чашку кофе и прочесть газету, не было обычным для нее. Она сидела рядом со мной за столом, держа одну руку на моем колене, и заканчивала читать статьи об искусстве, в то время как я просматривал спортивную колонку. Потом мы спустились к пруду и покормили рыбок хлебными крошками. Преодолев влияние океанских течений, жара наступила слишком рано для весны, и в воздухе пахло предстоящими летними каникулами.

Была суббота, но мне хотелось работать.

Робин все еще была рядом со мной. Мы то и дело прикасались друг к другу, но тем не менее она начала проявлять признаки нетерпения: ничего не значащие движения, как бы случайные взгляды украдкой, крошечные паузы в разговоре, которые мог бы заметить только влюбленный или параноик.

– У тебя какие-нибудь планы на сегодня? – поинтересовался я.

– Нужно закончить несколько дел. А у тебя?

– То же самое. Собираюсь заехать в больницу.

Она кивнула, обняла меня обеими руками за талию, и мы в обнимку вернулись в дом. Робин взяла сумку, и мы спустились в гараж.

Рядом с моей «севиль» стоял новый «шевроле-пикап» ярко-синего цвета с белой полосой по бокам. На ветровом стекле был прикреплен новый регистрационный билет.

– Красавец, – похвалил я. – Когда ты его заимела?

– Вчера. В «тойоте» серьезно забарахлил мотор, и я подсчитала, что ремонт будет стоить от одной до двух тысяч. Поэтому и решила сделать себе подарок.

Я проводил Робин к машине.

– Папе понравилось бы, – проговорила она. – Папа всегда был предан «шевроле», другие марки не любил. Когда я ездила на машине другой марки, мне казалось, что он заглядывает мне через плечо, хмурится и рассказывает о боях на острове Иводзима. – Она села за руль, положила сумочку рядом на сиденье и высунула лицо из окна для поцелуя. – Амм! Давай поскорей повторим это, красавчик. Скажите еще раз ваше имя, пожалуйста. Феликс? Аякс?

– Мистер Клин[31].

– Это точно, – рассмеялась она, выезжая из гаража.

Я позвонил в больницу и попросил разыскать Стефани. Оператор ответила, что доктор Ивз позвонит мне сама. Я повесил трубку, взял записную книжку и нашел адрес Дон Херберт. Она жила на Линдблейд-стрит. Я как раз разыскал ее на карте, когда зазвонил телефон.

– Стеф?

– Нет, Майло. Я помешал?

– Просто ожидаю звонка из больницы.

– И, конечно, у тебя нет автодозвона.

– Конечно.

Майло издал протяжное лошадиное фырканье, и телефон усилил звук настолько, что я чуть не оглох.

– А ты уже, надеюсь, сменил газовые лампы на чудесные провода доктора Эдисона?

– Если бы Бог хотел, чтобы человек был электрифицирован, он бы создал его на батарейках.

Майло издал нечто среднее между смешком и фырканьем.

– Я в своем Центре. Позвони мне, как только закончишь разговор со Стеф.

Он повесил трубку. Звонка Стефани я прождал еще десять минут.

– Доброе утро, Алекс, – сказала она. – Что нового?

– Именно это я хотел узнать у тебя.

– Ничего особенного. Я видела Кэсси около часа тому назад. Она чувствует себя лучше – проснулась бодрая и визжит при виде меня.

– Каковы последние результаты анализов на гипогликемию?

– Специалисты по обмену веществ говорят, что никаких отклонений от нормы нет. Они исследовали ее поджелудочную железу самым тщательным образом – чиста, как снег, – поэтому мой шведский друг и все остальные вернулись к предположению о синдроме Мюнхгаузена. И я полагаю, что мне тоже следует остановиться на этой же точке зрения.

– Сколько времени ты намерена продержать ее в больнице?

– Два-три дня, затем отправлю домой, если больше ничего не произойдет. Знаю, выписывать ее опасно, но что я могу сделать? Превратить больницу в ее приемный дом? Если только у тебя нет каких-нибудь предложений.

– Пока никаких.

– Знаешь, – продолжала Стефани, – я действительно обрадовалась этой истории с повышением сахара в крови. Думала, что это настоящее.

– Перестань казнить себя. Это совершенно ненормальный случай. Как Синди и Чип реагируют на продолжающуюся неопределенность?

– Я видела только Синди. Обычная спокойная покорность.

Вспомнив замечание Маколея, я спросил:

– Улыбается?

– Улыбается? Нет. А, ты имеешь в виду эти ее отвлеченные улыбки. Нет. Сегодня утром нет. Алекс, я до ужаса обеспокоена этой историей. На что я обрекаю Кэсси, выписывая ее из больницы?

Не зная, как по-другому успокоить ее, я предложил нечто вроде первой неотложной помощи:

– По крайней мере, выписав ее из больницы, ты дашь мне возможность нанести им домашний визит.

– А пока ты будешь там, почему бы тебе не разнюхать все как следует и не постараться найти свежие улики?

– Какие, например?

– Шприцы в ящиках, капсулы инсулина в холодильнике. Шучу. Нет, на самом деле, я шучу только наполовину.

Я почти готова прямо в лицо обвинить Синди, открыть все карты. Если малышка заболеет еще раз, я смогу это с легкостью сделать, а если они возмутятся и сменят лечащего врача, то я, по крайней мере, буду знать, что сделала все, что могла. Ой-ой, меня разыскивают. Неонатология, один из моих недоношенных малышей. Должна идти, Алекс. Позвони, если что-нибудь узнаешь, хорошо?

Я перезвонил Майло:

– Работаешь по выходным?

– Поменялся с Чарли. Работаю по субботам, зато имею некоторую свободу действий в работе при лунном свете. Как поживает старушка Стеф?

– Отбросила теорию органического происхождения болезни Кэсси и вернулась к Мюнхгаузену. Никто не может обнаружить органическую причину возникновения гипогликемии.

– Очень плохо, – ответил Майло. – Между прочим, я получил данные по Реджи Боттомли, по дурному семени медсестры. Этот парень мертв уже пару лет. По какой-то причине его имя забыли изъять из картотеки. Покончил жизнь самоубийством.

– Каким образом?

– Зашел в ванную, разделся догола, сел на унитаз, выкурил сигарету с кокаином, забалдел и при помощи пистолета превратил свою голову в расколовшийся орех. Страшное месиво. Детектив по делам молодежи – дамочка по имени Данн – сказала, что, когда это случилось, Вики была дома, смотрела телевизор в соседней комнате.