Хаккинену для победы в чемпионате нужна была победа в гонке вне зависимости от результата Ирвайна. В случае схода второго (и ниже) результата Микки, Эдди достаточно было финишировать четверым. Не самая сложная задача для гонщика Ferrari. Таким образом, возможная победа Шумахера ставила Хаккинена в сложное положение.
Когда пресс-конференция завершилась и Михаэль направился к выходу, кто-то преподнес ему цветы в качестве шутки, как мне показалось. Если целью этой шутки было вывести его из равновесия, то она не удалась — Михаэль спокойно принял букет и унес его с собой. Подходя к двери, он заметил швейцарского журналиста, сидящего на полу у самой стенки. Этот журналист был знаменит свой любовью к сигарам. Он и сейчас дымил одной, Шумахер взял эту сигару и затянулся. «Ромео и Джульетта», — сообщил он, как сообщил бы на его месте любой некурящий — и не представляющий стоимости, качества, уникальности этой сигары, прочитав ее название на ленточке. Михаэль вернул сигару, и они разговорились, спокойно, неспешно: обычные парни за обычной беседой.
На трассу опустились сумерки, но зрители по-прежнему сидели на бетонных трибунах, поглядывая в бинокли и демонстрируя свое знаменитое терпение. Они много смеялись, но почти не жестикулировали. Они ждали.
В пятницу Михаэль снова походил на гонщика. На тренировках он был третьим вслед за Хаккиненом и Култардом. В 16.20 он отправился в офис FIA: комната 208 на верхнем этаже. Ему предстояло дать интервью Дэймону Хиллу для журнала F1 Racing. Об интервью договорился Мэтт Бишоп, ведущий редактор издательской группы Haymarket. Хилл завершал свою карьеру, готовился провести последнюю гонку и в очередном выпуске F1 Racing исполнял роль со-редактора этого ежемесячника.
Во время интервью Бишоп с удивлением выяснил, что до этого самый длинный разговор между Хиллом и Шумахером произошел, когда у Михаэля родился первый ребенок. Хилл тогда пожал Михаэлю руку со словами: «Теперь ты отец, как и я».
Шумахер помнил об этом: «Да-да, это верно».
Хилл: «Как ребенок, как супруга?»
Шумахер: «Нормально, нормально».
В этом месте Бишоп добавил: «Насколько я знаю, Дэймон был одним из трех гонщиков, навестивших Шумахера в больнице после аварии в Силверстоуне. Кроме него это сделали еще брат Ральф и Жан Алези».
Многое из того, о чем рассказал Михаэль, были известно только ему, и хотя я привожу лишь несколько цитат (с любезного соизволения), они говорят сами за себя. Начало задало всей беседе наиболее подходящий, ироничный тон.
Шумахер: «Насколько задолго ты знал, что прекратишь гоняться?»
Хилл: «Э-э-э… Я думал, вопросы здесь буду задавать я, Михаэль!»
Хилл расспрашивал Шумахера о многих тонких вещах, включая его исключительную уверенность в себе, что, по словам Хилла, «было совершенно очевидно со стороны». Михаэль на это ответил: «Я не настолько уверен в себе, как это может показаться. Это совершенно не так. На самом деле я постоянно задаюсь различными вопросами. Если что-то идет не так, я всегда начинаю с себя. И я очень стараюсь, никогда не опускаю руки. В общем, не думаю, что я обладаю такой уж прочной уверенностью в себе, как это может показаться со стороны. И не могу этого же сказать о своих соперниках. Совершенно не представляю, насколько они уверены в себе. Не могу этого сказать».
Хилл заметил, что Михаэль на подиуме всегда демонстрирует свои эмоции: «Ты всегда скачешь, вскидываешь кулак, даже когда финишируешь вторым».
Шумахер: «Я считаю себя очень стабильным гонщиком. Не так часто у меня бывают взлеты или провалы. Вот почему со стороны я кажусь не слишком эмоциональным человеком, не настолько эмоциональным, как этого, быть может, хотелось бы людям. Должно произойти что-то исключительное, чтобы мои эмоции выплеснулись. Ты часто видел меня — ты сказал, что это свойственно именно мне в восторженном состоянии. И ты очень редко видел меня в состоянии депрессии или близком к этому. Я не нуждаюсь в демонстрации своих эмоций, как некоторые поп-звезды или киноактеры, вплоть до эпатажа».
Интервью заканчивалось в том же тоне, в каком и началось.
Хилл: «Стоишь ли ты своей зарплаты?» (смех)
Шумахер: «Это и есть главный вопрос, да?!» (снова смех)
Хилл: «То есть ответить тебе нечего? Я могу думать, как мне хочется?»
Шумахер: «Нет, Дэймон, ты сам скажешь мне ответ».
Хилл: «О'кей, я подумаю. Спасибо за беседу!»
Шумахер: «На здоровье!»
Бишоп не сомневается, что визит Хилла к Шумахеру в больницу Нортхемптона помог склонить Михаэля к этому интервью. «Я думаю, было ощущение — никто мне этого не говорил, но это ощущалось во всей атмосфере беседы, — что их карьеры переплелись между собой, и это иногда вызывало трения. Иногда они обменивались высказываниями через прессу и ни разу по-настоящему не зарыли топор войны, если позволите так выразиться. Но теперь, когда Дэймон закончил карьеру и больше не представляет угрозы, Шумахер не прочь поучаствовать с ним в открытой, приятной беседе, которая положила конец всем прежним недоразумениям».
В субботу перед нами предстал Шумахер, каким мы всегда его знали, поджарый как гончая и полностью сосредоточенный. Он выдал потрясающий круг — 1.37.47, результат, который не смог превзойти никто. Позднее, под давлением проблемы Ирвайна (Эдди показал пятое время). Михаэль сказал:
«Не думаю, что это как-то изменит мою тактику. Это же совершенно ясно: лучшее, что может для нас случиться, это моя победа в гонке. Я окажу максимальную помощь Эдди и команде. Это и есть моя тактика».
Значит ли это, что вечером ты поможешь решить проблемы с настройкой машины Эдди?
«Конечно. Мы же команда и мы тесно сотрудничаем друг с другом в вопросах настроек. Он получит любую информацию, какую только пожелает. Естественно, у него лучшая машина, это нормально. Ему отдали все самое лучшее, а я поеду на машине номер два… если вам угодно назвать это так, потому что, вообще-то, у нас только первоклассная техника».
Наступила ночь, а люди по-прежнему сидели на бетонных трибунах, подсвеченных огнями костров, разожженных вокруг автодрома. А на другой стороне трассы в освещенных электричеством боксах продолжали свою работу механики.
В воскресенье Михаэль вновь предстал в новом облике. Когда до старта гонки оставалось около пятидесяти минут, его брат, Ральф, беседовал с кем-то позади боксов. Михаэль — в ушах наушники, комбинезон болтается на поясе, словно кожура банана, — проходя мимо, наградил его добрым подзатыльником. Ральф обернулся, понимая, что это может быть только он, и продолжил беседу. Михаэль зашагал дальше, добрался до боксов Ferrari и скрылся в лабиринтах металлических контейнеров.
На стартовом поле он коротко переговорил с Россом Брауном, не переставая потягивать жидкость из красной бутылки. Потом кивнул, захлопнул клапан бутылки, сунул ее в сумку, достал взамен подшлемник, начал натягивать его на голову, продолжая беседу с Брауном. Затем шлем, тщательно затянул все застежки. Он был готов. Михаэль сел в кокпит и поднял забрало. Посидел некоторое время, закрыв глаза, сосредоточился, настроился.
Старт сложился неудачно: Хаккинен ушел вперед лучше, и Михаэлю ничего не оставалось, как пристроиться за ним. С этого момента Мика уверенно лидировал, и исход гонки был предрешен. Шумахер ни разу не смог составить ему серьезную угрозу, продолжая круг за кругом тянуться следом. Во второй части гонки с трассы соскочил Култард, разбил носовой обтекатель McLaren и отправился на ремонт. Вернувшись на трассу, он оказался прямо перед Михаэлем, проигрывая ему практически целый круг. В пределах правил Дэвид мог немного подержать позади себя Михаэля (чтобы помочь Хаккинену), но, как только ему покажут синий флаг, обязан был уйти в сторону. Култард не спешил сделать это, чем изрядно разозлил Михаэля. Когда шотландец, наконец, уступил дорогу. Михаэль, обходя его, жестами дал понять, что он думает о действиях соперника.
