- Девчонки там все ходят в штанах, — заметил Эдди Койл.

- Я не о том. Я же не жалуюсь, понимаешь. Просто, говорю, мне этого сейчас не хватает.

- А вообще-то все идет хорошо, — сказал Эдди Койл.

- Все хорошо, — подтвердил Скализи. — Все идет как по маслу. Артур ведет себя тихо. Да, все хорошо. Так ты принес?

- В кухне сложил. В пакетах, под столом. Все как договаривались.

- Ты в этот раз здорово потрудился, — сказал Скализи. — Я тебе серьезно говорю: я очень тебе благодарен за работу. Знаешь, мне даже удалось уговорить Артура вести себя благоразумно с «пушками». Как только он начал залупаться, я ему сказал: «Слушай Артур, ты же знаешь, Эдди нас пока что не подводил. Он еще достанет. Так что давай кидай ты эту игрушку в речку и пошли отсюда». Он чуть не плакал, бедняга! Прямо как от сердца отрывал! Если Артуру в руки попадает хорошая игрушка, он не может с ней расстаться. Но все-таки согласился. А ведь это совсем другое дело, понимаешь? Так оно куда безопаснее, если знаешь, что тебе потом никто не навесит засвеченную «пушку», если вдруг тебя сцапают по подозрению. Так что это со-овсем другое дело!

Вошла Ванда с подносом. На подносе стоял графин с пивом и два стакана.

- Ты принес очень хорошее мясо, — сказала она. — Я его, когда убирала в холодильник, развернула посмотреть.

- Да-да! Спасибо, — подхватил Скализи. — Сколько я тебе должен за продукты?

- Сейчас подсчитаю, — сказал Койл. — Тысячу двести за первую партию — восемь штук. Потом была еще дюжина — это тысяча восемьсот. А теперь еще десять. Это еще полторы штуки. Итого четыре пятьсот. Включая бифштексы.

- Господи! — ужаснулась Ванда. — Дороговато что-то за мясо.

- Заткнись, Ванда, — строго сказал ей Скализи.

- Ты знаешь, кажется, моего друга, — продолжала она. — Великий гангстер!

- Я же сказал — заткнись!

- Пошел ты на х…! Я же слышала, что ты обо мне говорил. Из кухни. Я все слышала. Какое его собачье дело — ношу я штаны или нет? Что я тебе — игрушка, которой можно прихвастнуть? Да мой брательник расписывает свой «мустанг» с таким же гонором, как ты — меня. «Я лезу ей туда, она загорается, как спичка!» Черт тебя возьми! Я-то думала, мы друзья. Я-то думала, у нас все по-серьезному! Сволочь ты!

- У тебя тоже так бывает? — спросил Скализи у Эдди Койла.

- Да, не совсем так, но, в общем, то же самое. Л у кого нет?

- И ты пошел на… — добавила Ванда.

- Я думаю, это все дурное влияние феминизма, — сказал Скализи. — Господи, кто бы подсказал, что мне с ней делать?

- А по-моему, у них просто мозги куриные, — ответил Эдди Койл. — Знаешь, целый день как белки в колесе носятся. Торчат дома целыми днями, да думают свои думы, а к тому моменту, как ты домой возвращаешься, они уже накручивают себя до предела. И заводятся с пол-оборота. А делов-то всего — ну, машину не там поставил. Нет, им бы наши заботы. Вот что я думаю. Они бы тогда по-другому запели.

- Я работаю, между прочим, — вставила Ванда. — Я, может, работаю больше, чем вы оба, бездельники сраные! Я себя сама содержу!

- Я же просил тебя заткнуться, — напомнил Скализи.

- А я тебе сказала, чтобы ты шел на… — сказала Ванда. — будет он еще обо мне такое говорить! А тебе бы понравилось, если бы я начала продавщице в супермаркете рассказывать, какой у тебя конец, да что ты просишь меня с ним выделывать? Как бы тебе это понравилось, а?

Скализи вскочил с кресла и влепил Ванде пощечину.

- Я же сказал: заткнись! Я сказал. Захлопни пасть.

- А вот нет! — не унималась Ванда. Она не плакала. — Нет, не будет этого. Тебе сегодня лучше бы ночью спать с открытыми глазами, потому что, может, я решу тебе молотком промеж глаз врезать, ублюдок!

Ванда выбежала из гостиной и что есть силы рванула дверь-гармошку спального отсека трейлера.

- Ты когда-нибудь трахал бабу? — спросил Скализи.

- А то нет! — ухмыльнулся Эдди Койл.

- Ты когда-нибудь трахал бабу без лишней болтовни? — уточнил Скализи. — Я в буквальном смысле. Я начинаю понимать ребят, которые предпочитают сходить к отелю, снять девку за двадцатку. Я серьезно. Платишь ей и говоришь: «А ну-ка сделай мне». И она делает. И никакой головной боли. Все чисто — с гарантией, — и ты получаешь, что хочешь. Я всегда думал: ну, каждому мужику приходится за это платить. Можно вообще без бабы обойтись. Но эта стерва вечно ноет и собачится, и мне иногда так осточертеет, что я думаю: это же все можно получить без лишних разговоров и занудства, понимаешь? Я с этой бабой уже полтора года живу. И я точно знаю: ее может отодрать любой, кто ей в самолете скажет: «пожалуйста, мисс» и «спасибо, мисс»! А мне наплевать. То есть, я-то не отрицаю: да, я не идеал. Но ведь и она же знала, на что шла, я ее за руку не тянул. Но представляешь, что она делает! Она бесится только потому, что я говорю ей правду в глаза. Да, не носит она штанов. Это же и слепому видно. Да ты и сам увидел — только взглянул на нее. Ну и что тут такого обидного? Баба она клевая, и задница у нее, и иллюминатор — дай Боже! И кончает только так. И я об этом прямо говорю — так чего же она бесится? Я не понимаю.

- Слушай, — сказал Эдди Койл. — Они же все малость прибалделые. Вот прихожу позавчера домой. Как раз у меня накануне была пруха. Приношу шестьсот пятьдесят «зеленых». Шесть сотен и пятьдесят! Думаю: куплю ей новый телевизор, она от него не отходит целый день. Пускай смотрит. Ну, думаю, обрадуется. И что же? Подхожу к двери. И первое, что она мне говорит: «Ты где шлялся? Плита коптит, а я мастеру не могу дозвониться!» Ну, я тут же забываю о телике. Утром ушел чуть свет и вернулся затемно. А она, конечно, не в себе. Да ну се. Я пошел и открыл счет в банке. На свое имя. В феврале или марте у меня, может, выгорит одно дельце, в Майами поеду, погреюсь на солнышке. И черт с ней.

- Кстати, — вспомнил Скализи. — Деньги. Сколько?

- Четыре пятьсот.

- Сейчас принесу, — сказал Скализи, встал и вышел. Он вернулся через несколько минут с пачкой банкнот. Подал пачку Койлу.

- Пересчитай, — сказал он.

- Нет, — ответил Койл. Он взял пачку и сунул в карман. — Нет, ты меня никогда не накалывал. Я тебе доверяю.

Он встал.

- Уже уходишь?

- Путь неблизкий, — заметил Койл. — Тебе больше ничего не нужно? Может, еще «пушки» понадобятся?

- Вряд ли. Знаешь, я тебе свистну. Но похоже, мы пока на этом остановимся. Ты будешь в городе?

- По крайней мере до конца месяца. Приближается эта сессия в Нью-Хэмпшире. Не знаю…

- Что, будут проблемы?

- Сам не знаю, — сказал Койл. — Поживем — увидим. Может, и обойдется. А черт, да разве тут можно знать заранее? Чему быть, того не миновать. Приходится смириться. Не знаю.

- Ну, надеюсь, ты выкарабкаешься, — сказал Скализи.

- Я тоже надеюсь, — ответил Эдди Койл. — Очень надеюсь.

Джеки Браун с непроницаемым лицом сидел в приемной, положив на колени руки в наручниках. Тобин Эймс с дробовиком в руках сидел напротив него за письменным столом и не спускал с него глаз. Уотерс и Фоли сидели в кабинете начальника и сквозь стеклянную перегородку смотрели на Джека Брауна и Тобина Эймса.

- Он что-нибудь сказал? — спросил Уотерс.

- Он сказал, что знает свои права, — ответил Фоли. — Он парень крепкий, я тебе доложу.

- Когда вы его арестовали?

- Примерно без четверти пять.

- Вы, надо думать, заезжали куда-то промочить горло по пути сюда?

- Слушай, ты когда-нибудь ездил вечером по сто двадцать восьмому шоссе? — спросил Фоли. — Мы отвезли его в контору судебного исполнителя, запечатлели его рожу, сняли отпечатки и прямиком сюда.

- Ну ладно, — сказал Уотерс. — Уже почти пол-девятого. Он тебе сегодня еще понадобится?

- Естественно. Мы должны предъявить ему обвинение.

- Хорошо. Это блестящая идея. И какое же обвинение ты ему собираешься предъявить?

- Двадцать шестая статья, раздел пятьдесят восемь-шестьдесят один. Хранение незарегистрированных автоматов. Пять штук.