— Сделай это.

Он помог ей сесть на край кровати и стал развязывать шнуровку на спине. Платье скользнуло вниз и упало к ее ногам. Секунду Мойра не могла шевельнуться. Ее глаза были закрыты, она подрагивала в ожидании, пронзающем ее тело.

Аддис провел рукой вверх по ее бедру, до каймы сорочки.

— И это тоже.

Она посмотрела на него и увидела, что его глаза горят желанием не только физической близости. Она поняла и приняла это. Нет, только не великодушие, нет!

Сорочка соскользнула вслед за платьем. Она оказалась совершенно обнаженной рядом с ним: изгиб ее спины — против его бока. Он медленно гладил ее спину, и она растворялась в его прикосновениях. Двумя неуклюжими движениями он подвинулся, освобождая больше места в постели.

— Как ты прекрасна, Мойра. Наклонись надо мной — я хочу лучше рассмотреть тебя.

Она села перед ним, подогнув под себя ноги. Он изучал ее так же, как недавно она изучала его: проводил пальцами по изгибам и впадинам ее тела, исследуя холмы и долины, расселины и выпуклости. Путешествие его рук усиливало ее удовольствие. В глазах все расплывалось, в горле пересохло, нестерпимое желание трепетало в груди. Обильная влага пыталась погасить пульсирующий голод меж ее бедрами.

Он притянул ее к себе, и она прижалась к нему всем телом. Мойра продолжала целовать его, а он усиливал волну ее желаний, целуя и дразня соски, как будто слышал их мольбу о ласке.

Женщина уже была не властна над собой. Он чувствовал это и продолжал безжалостно дразнить ее, распаляя все сильнее и сильнее. Из ее груди вырывались вскрики, в которых уже обозначился ритм, так необходимый ей сейчас, сию минуту. Пассивность ее положения и возбуждала, и обманывала одновременно. Только его прибинтованная рука и согнутое колено не давали ей возможности прижаться к его телу полностью. Если бы не слабые отголоски памяти о том, что тело его не совсем здорово, она бы без раздумий соединилась с ним сию же секунду — этого так страстно желало ее собственное тело.

Аддис крепко держал ее, то отстраняя, то приближая, покуда его губы не нащупали ее груди. Она выдохнула с криком и полностью растворилась во всхлипываниях и прерывистых вздохах. Удовольствие сводило с ума, становилось все более напряженным и острым. Он целовал, лизал, сосал, дразнил, пока его руки продолжали ласкать ее спину и ягодицы. Живот… Бедра… Спина… она неистово желала большего. Он дал ей это. Его рука скользнула меж ее бедер. Она раскрыла их для него и застонала. Все ее тело умоляло его войти в нее.

Дразня ее груди, он довел ее до безумства, потом до отчаяния, затем погрузил ее в наслаждение, пока страсть и желание не поглотили все ее существо. Желание стало распространяться, искать, дотягиваться, находить… Он освободил ее, но она качнулась обратно, хороня свои стоны в его плече. Последнее прикосновение, пронзившее все ее тело, высвободившее его, разразилось в ней безудержным летним ливнем.

Мойра сжалась, внезапно вспомнив, что половина его тела не служит ему. Он притянул ее к себе, желая успокоить, и она прижалась к его груди щекой…

Они пролежали так долгие часы, ни один из них не спал, не двигался, унесясь в свой, созданный ими самими мир блаженства и покоя. Вряд ли кто-нибудь из них произнес хоть одно слово за все это время. Здесь не было места для слов. Здесь не было места для смысла, в этом неповторимом «сейчас».

«Это любовь, — подумала Мойра. — Когда даже боль приносит блаженство».

Она устроилась в туго сплетенном кольце его заботливых рук, как в гнездышке, глядя в любимые глаза и растворяясь в его взгляде. Предзакатные лучи солнца не смели нарушать их идиллию…

Матильда Уэйк была красавицей. Маленькая, хрупкая, с бледным лицом, казалось, освещавшим маленький садик, посреди которого она стояла. Она скромно потупила очи, пока Томас представлял ее. Аддис, нахмурившись, глядел на ее склоненную белокурую голову. У него сложилось впечатление, что девушка принимает свою судьбу, но прекрасно знает себе цену.

Второй мыслью было то, что она очень напоминает ему Клер.

Ее личико цвета свежих сливок выражало трепетный восторг. Она медленно подняла голову, пока не встретилась с его взглядом. Томас, должно быть, предупредил ее об ужасном шраме, но улыбка не покинула ее лица.

— Вы очень высокий, сэр Аддис.

Его восхитило то, как она нашла выход из неловкой ситуации.

— А вы — просто малышка, миледи.

— Говорят, я могу еще подрасти, но вы вряд ли усохнете.

— Если вам так хочется, я попытаюсь это сделать, — беседа лилась непринужденно. Он знал, как играть в такие игры. Одно время он был в них одним из первых. В далеком прошлом. Длиной в целую жизнь.

— О, я не думаю, что меня привлечет маленький рыцарь, сэр Аддис.

Сэр Томас не спускал с нее глаз. Но природная гордость отца интересовала Аддиса куда больше, чем непринужденные манеры его дочери. Потакал ли ей Томас во всем? Подчинила ли она его своей воле? Если она станет умолять отца избавить ее от такой пары, как Аддис, пойдет ли Томас ей навстречу?

Такая вероятность заставила его задуматься. В глубине души он все же надеялся на такой исход дела. Часть его сознания, противившаяся этому союзу, непрестанно сражалась с той половиной, которая следовала чувству долга. Непреодолимое желание каким-то образом отпугнуть красавицу постоянно рвалось наружу, заглушая его лучшие намерения.

Аддис повел их в зал. Когда они ступили на пол, по торжественному случаю усеянный травами и цветами вперемежку с тростником, то ощутили приятный аромат, наполнявший комнату. Летние цветы гирляндами свисали с окон и украшали перекладины потолков. Новая хрустящая скатерть покрывала стол. Кресла были покрыты мягкими накидками. Одно из них было убрано как кресло хозяина. Горы всевозможных свежих фруктов, от которых ломились дорогие чаши, добавляли изысканности в интерьер. Трое музыкантов разместились на стульях в углу.

Аддис не придавал особого значения грядущему визиту. Мойра же, наоборот, не забывала о нем ни на миг. Она желала подготовить все для приема в лучшем виде. Она торговалась с ним до последней монеты, желая приобрести лучшую еду, лучшие сервировочные приборы и нанять опытных людей для обслуживания обеда, на котором он должен был познакомиться с представительницей благородного семейства. Она экономила, на чем можно, и тратила деньги без сожаления, когда это было необходимо. Из своего опыта в Хоксфорде она знала, что в таких случаях не следует скупердяйничать. Каждая деталь имела значение и добавляла чести ее хозяину. Она обозревала плоды своих трудов и с нетерпением ожидала, оценит ли девочка, которой суждено быть рядом с ним, приготовления и усилия, приложенные в ее честь.

Мойра опять оставалась в тени. Она ни за что не показалась бы перед гостями, распоряжаясь на кухне, так он полагал. Или отдыхала в своем саду, теперь, когда все было готово для встречи.

Ему хотелось, чтобы она была рядом. Но если бы Томас увидел ее пьянящее тело и чистые глаза, он наверняка заинтересовался бы Мойрой, непременно стал бы задавать вопросы и наводить справки. Тогда Аддису пришлось бы сообщить отцу невесты не совсем приятную новость о том, что, какое бы решение ни приняла его дочь, эта крепостная, которая прислуживала ему в Лондоне, навсегда останется ч с ним. Когда он искал дружбу и успокоение, то находил все это лишь у Маленькой Тени.

Горькая сладость окутывала их последнюю неделю. Она приходила в дом в Саутворке каждый день, пока он оставался там и поправлялся. Но между ними больше никогда не было интимной близости. В ту ночь, когда он возвратился в Лондон, он ждал и надеялся, что она вот-вот придет к нему, заранее зная, что этого не произойдет. Он знал и отдавал себе отчет в том, что даже в те мгновения, когда они были близки, эта страсть была обречена. Она только напоминала ему о том, что он теряет, и о том как много им уже потеряно.