— Вот этого-то я и опасалась. Тогда я уповаю на ваше милосердие, милорд.
От ее хрупкости и почтительного смирения что-то в его душе перевернулось. Она обратилась к нему, использовав древнюю фразу, с помощью которой слабые испокон веков защищали себя перед сильными, но ему было невыносимо больно слышать ее из уст гордой женщины.
— Что заставляет тебя думать, будто я хочу сделать тебе что-то дурное, Мойра? Я ведь никогда не обижал тебя раньше.
Она провела рукой по глазам, словно испытывая неловкость от собственной уязвимости:
— Может быть, дело в том, что я здесь, перед вами, по вашему требованию, без одежды, укрытая только одеялом. Джейн сожгла мое платье и отказалась дать свою сорочку.
Поглощенный созерцанием, он поначалу просто не сообразил, что она стоит совсем без одежды, не задумался, почему теплым летним днем она завернулась в одеяло.
— Твою повозку скоро доставят. Там есть одежда?
— Одно платье еще осталось. За время между сегодняшним днем и тем, когда те трое… одним словом, другая одежда пришла в негодность, но у меня есть немного денег, и я куплю все необходимое.
Учитывая стоимость ткани, на одежду ей придется потратить все сбережения, сколько бы денег у нее ни было. Он подошел к стоящим у стены сундукам и открыл один из них:
— Иди сюда.
Помедлив немного, она все-таки повиновалась и вышла из тени.
— В этих сундуках кое-какие вещи моей матери. Возьми, что тебе нужно. Забирай все.
Опустившись на колени рядом с ним, она с любопытством приподняла край сложенной в стопку одежды, затем склонилась и принялась методично пересматривать платья, одно за другим откладывая их в сторону. От движения одеяло слегка сползло с ее плеча, приоткрывая верхнюю часть белоснежной спины в дюйме от его колена.
— Они слишком роскошные. Сплошной шелк и все такое.
«Я готов видеть тебя в шелках и драгоценных каменьях каждый день».
— Пусть лучше кто-то будет носить их, чем они истлеют в сундуках.
— Они не истлеют, если ухаживать за ними, как положено. Когда вы женитесь, ваша леди обрадуется таким платьям, — она начала аккуратно складывать их назад. Одной рукой она по-прежнему придерживала одеяло, но другая двигалась вперед-назад, и между открывающимися полами одеяла, распаляя Аддиса, на короткие мгновения мелькали ее грудь и бедра.
— Если я женюсь, все добро Барроуборо будет в моем распоряжении, чтобы купить новую одежду. Забирай это. Я не хочу тратить лишние деньги на покупку простых вещей, если мы можем использовать то, что есть.
Она выпрямилась, не вставая с коленей, задумчиво глядя на длинную полотняную тунику в руке. Одеяло сползло еще ниже, обнажая плечи. Белоснежная кожа и облако каштановых волос у его ног завораживали его. Он осторожно прикоснулся к обнаженному плечу кончиками пальцев.
— Я не собираюсь ни наказывать тебя, ни распоряжаться тобой, ни причинять тебе боль, Мойра. Я хочу, чтобы ты находилась рядом со мной днем и в моих объятиях ночью.
Она напряглась, затем встала и повернулась к нему, уронив тунику.
— Лучше наказание, милорд. Петля — она и есть петля.
— Ты говоришь чересчур холодно для женщины, которая совсем недавно была страстной любовницей. Неужели единственный день свободы столь сильно изменил твое сердце?
— Нет, потому что в сердце я всегда была свободна. Наоборот, меня охладили несколько часов несвободы.
Его рука все еще покоилась на ее плече. Он притянул ее к себе.
— Тогда позволь мне согреть тебя.
Что-то в его душе застонало от облегчения, когда она оказалась в его объятиях. Ее мягкая женственность, казалось, поглощала его гнев и обиду, изводившие его на протяжении дня. Он проводил руками по выпуклостям и впадинам ее тела, пробовал на вкус чистую свежесть ее обнаженного плеча.
Мойра вздрагивала, и ей было холодно — то ли от купания, то ли от истощения, — она не знала сама. В силе и теплоте его рук крылось искушающее обещание защиты и умиротворенности. Она попыталась вывернуться из крепких объятий, но движение неожиданно для нее самой изменило направление, в результате чего она уютно устроилась в плотном кольце его сплетенных рук и приникла к широкой груди.
Губы прикасались к ее волосам, вискам, щекам; удивительно нежные губы. Казалось, он стремится доказать, что опасности, которую она в нем рассмотрела, на самом деле не существует. Стремление соединиться с родственной душой криком отдалось внутри нее, когда он сильнее прижал ее к себе. Твердые ладони ласкали ее голую спину; они искали контакта с ее кожей, проникая под одеяло, а он тем временем запечатлевал поцелуи сначала на шее, а потом на губах Мойры.
Она не противилась, купаясь в наслаждении восхитительного вкуса страсти. Она позволяла волнам чувств омывать тело, пробуждая эмоции, которыми обычно сопровождается расставание.
— С тех пор как я въехал через ворота в город и обнаружил твою пропажу, я, не переставая, задавал себе один и тот же вопрос: может быть, я что-то неправильно понял? — пробормотал он в ее волосы.
Она прикрыла глаза, чтобы ничто не мешало наслаждаться прикосновением его рук, от которых исходило удивительное тепло, распространяющееся по бедрам и ягодицам. Жаль, что он так скоро нарушил молчание.
— Нет, ты все правильно понял, но я хочу положить этому конец, — прошептала она, смаргивая слезы.
Он отстранился от нее, но не выпустил.
— Неужели ты считаешь, что эти руки способны причинить тебе зло, Мойра; неужели ты скажешь, что ты этого не хочешь?
Она заставила себя высвободиться из его объятий, отступила на шаг, подтянула одеяло и плотнее закуталась в него, пряча плечи.
— Я поддаюсь наслаждению, но то, что ты мне предлагаешь, в один прекрасный день превратится в огромное несчастье, и этого я не перенесу. Еще девочкой я поклялась, что никогда не буду чьей бы то ни было содержанкой, и в первую очередь — рыцаря или лорда.
Вспыхнули золотистые огни. Опасные огни, свидетельствовавшие не только об обузданных желаниях.
— Ты слишком часто повторяешь одно и то же, и этим оскорбляешь меня. Это ты неправильно истолковываешь некоторые вещи, ты думаешь обо мне только плохо без всяких на то оснований. Одежда, которую я тебе предлагал, не предназначена в качестве взятки за то, чтобы купить себе постель на несколько ночей. Я не собираюсь делать из тебя содержанку!
Именно такие мысли пришли ей в голову, когда она увидела его в двери покоев. В том-то и вся беда. Было бы лучше, если бы он просто хотел получить ее для кратковременного удовольствия.
— Неважно, какое название вы этому придумаете. Все остальные женщины такого рода являются теми, кто они есть на самом деле.
Он рассерженно заходил по комнате; на его лице проступило выражение растерянного раздражения. Аддис оглянулся через плечо и метнул в ее сторону взгляд, в котором горели те же чувства, что и в тот момент, когда он входил в комнату.
— А как же Эдит? Она жила со своим лордом в счастье и согласии. Все видели, какие между ними отношения. И ты хочешь сказать, что знала собственную мать именно так? Как шлюху Бернарда?
— Вы говорите о моем восприятии, согласитесь. А вспомните, как вы и остальные называли ее, если не в лицо, то между собой? Моя мать испытывала не просто привязанность к Бернарду, она познала с ним любовь. Да, он содержал ее, но в сердце этого человека она занимала большее место, нежели большинство жен в сердцах своих мужей. Она получила лучшее из того, на что только может рассчитывать женщина, и все же ей в спину нередко летели обидные словечки.
— Никто не скажет в твой адрес ни слова, если не захочет лишиться языка.
— А разве обязательно слышать произнесенные вслух слова, чтобы понимать, что у людей на уме? Пожалуйста, послушайте меня, услышьте, что я хочу сказать, и попытайтесь меня понять. Вы не можете дать мне даже того, что Бернард дал моей матери. У Бернарда был сын, сам Бернард был уже в возрасте. Он отдал должное и семье, и чести, и принял решение больше не жениться. Он мог относиться к моей матери как к леди, потому что в Хоксфорде не было настоящей леди. С вами такого быть не может, и вы это прекрасно понимаете. Лорд Барроуборо — не просто лорд Хоксфорда, а человек короля, находящийся на очень высокой ступеньке социальной лестницы, и за вашим высоким столом не может сидеть рожденная в крепостничестве женщина. К тому же вы еще молоды. Если не для того, чтобы произвести на свет новых сыновей, то хотя бы для союза, который укрепит ваши имя и род, вы все равно женитесь снова, Аддис.
