Литмир - Электронная Библиотека

Изабель все еще говорила голосом человека, с трудом сохраняющего самообладание. Ее всхлипывания, между тем, прекратились, и теперь она терзала бумажный носовой платок, которым до того промокала глаза.

Она рассказывала о двух телефонных звонках, первый из которых вытащил Роберта из постели сразу после двух часов ночи. Он поднял трубку в спальне, потом оделся и сказал ей только, что должен еще раз уехать. Второй раз позвонили, когда Роберт спускался вниз. Это был телефон в его кабинете, подключенный к другой, служебной линии.

В доме было много телефонов и две линии подключения — для личного и для служебного пользования. В зале была главная точка подключения линии личного пользования, которая обслуживала еще четыре параллельные точки. Одна была в спальне Роберта, другая в моей комнате, потом еще одна в кухне и, наконец, в моем Ателье. К служебной линии был подключен только один аппарат — телефон на письменном столе Роберта. Он был оснащен автоответчиком, который Роберт включал всякий раз, выходя из комнаты.

При закрытой двери, когда звонил этот телефон, не было почти ничего слышно, если только не проходить непосредственно перед дверью в этот момент. Уже поэтому то, что утверждала Изабель, было абсолютно невозможно. То, что она могла что-то слышать, находясь на втором этаже, было полностью исключено. В лучшем случае, Роберт обратил внимание на звонок, проходя через зал.

Она утверждала, что он прошел в кабинет и поднял трубку. Кто звонил, она якобы не знала, Роберт уехал без объяснений.

Волберт находил это необычным, он хотел знать, часто ли такое случалось, что Роберта вызывали ночью из дома, и на следующее утро он еще не возвращался.

«То, чтобы утром его еще не было, никогда до сих пор не происходило», — сказала Изабель. «Я думала, это связано со вторым звонком, что это должно быть с делами связано, а о делах мой муж со мной не говорил. Что касается первого звонка — да, такое часто случалось, и Роберт сразу же уезжал. Куда, он не говорил, но этого и не требовалось».

На последней фразе она немного повысила голос и, чтобы это еще подчеркнуть, бросила на меня взгляд, из чего Волберт, если хотел, мог делать свои заключения.

Мне было так плохо. Было так утомительно все это переваривать и собирать мысли в кучу. Это был акт по испытанию нервов на прочность. Они были натянуты до последнего предела, и струна вот-вот должна была лопнуть, но каким то образом мне удалось сохранить равновесие.

Первый звонок я взяла на себя. Я объяснила, что провела вчерашний вечер в «Сезанне» — нужно было обсудить кое-что с управляющим. Это было правдоподобно, они всегда могли проверить, что бар наполовину принадлежал нам. Я сказала также, что это я попросила управляющего позвонить моему брату, чтобы получить его одобрение в одном небольшом вопросе по изменению в составе персонала. И поскольку я чувствовала себя не совсем хорошо, Роберт предложил, что он сам быстренько подъедет и заодно отвезет меня домой.

Все остальное полиции не касалось. С кем я ложилась в постель, было моим личным делом, об этом даже Роберт ничего не знал. А на Сержа я могла положиться, он бы ни за что не признался, что все в жизни имеет свою цену.

Молочный мальчик не спускал с меня глаз, но всякий раз, как я пыталась поймать его взгляд, он смотрел в пол, как будто стыдился. Волберт был дружелюбный, чуткий, но, в то же время, напористый. Он констатировал, что вопрос о персонале не обязательно должен решаться ночью, даже если речь идет о персонале ночного клуба, так что, вероятно, у меня была другая причина побеспокоить моего брата вместо того, чтобы вызвать такси.

Да, проклятье! Тошнота и головная боль. В таком состоянии я не особенно хорошо переносила езду на машине, и мне не улыбалось объясняться с посторонним и просить ехать помедленнее. Кроме того, у моего брата был медикамент, в котором я нуждалась при сильных головных болях. Этого объяснения ему было достаточно.

«Говорил ли ваш брат во время поездки что-нибудь о втором звонке?», — хотел он знать.

«Нет», — сказала я.

Возможно, Роберт что-то сказал, но я об этом не помнила. Конечно, это так и было, он рассказывал мне обо всем необычном, и звонок по служебной линии в два часа ночи был более чем необычным. По существу, это было просто исключено.

«Что вы делали, когда вернулись?», — спросил Волберт.

Откуда я должна была это знать? Я даже не знала, как мы доехали. «Я сразу же легла», — сказала я.

Изабель округлила полные протеста глаза и уставилась на меня, сжав губы и качая головой. Но, по крайней мере, она молчала, а оба мужчины были сосредоточены на мне.

«А ваш брат, — спросил Волберт, — что делал он?»

Обычно Роберт, когда ему приходилось забирать меня от Сержа, укладывал меня в постель и оставался со мной до тех пор, пока не был уверен, что я заснула. Только вот сегодня я проснулась не в своей постели. Но, возможно, это ничего не означало. Возможно, Роберт только подумал, что в Ателье мне будет спокойней.

«Он оставался еще несколько минут со мной», — сказала я. «Потом он поднялся наверх». Он должен был подняться наверх, куда же еще в середине-то ночи?

Изабель снова покачала головой и объяснила: «Мой муж не вернулся в спальню, он снова уехал. Это было около половины третьего. Когда он уехал из дома в первый раз, я снова заснула и проснулась, когда они вернулись. В зале они еще продолжали разговаривать друг с другом».

Она снова уставилась на меня, как будто хотела загипнотизировать своим взглядом. На что намекала эта мерзавка?

Молочный мальчик разглядывал обложку книги. Она лежала прямо посередине стола. «Душевные болезни, их симптомы и возможности лечения».

Я не была душевно больной, только мои нервы были на пределе. Они справились с этим: довести меня до такого состояния — она и ее (ах!) такой беспомощный братец.

Волберт делал пометки… Еще продолжали разговаривать друг с другом! Если она это слышала в спальне, да еще и проснулась от этого, мы должны были очень громко разговаривать. Получается, я устроила Роберту сцену, поскольку он не хотел мне сказать, зачем он ездил во Франкфурт, что он до полудня в городе делал, и о чем после с Олафом Вехтером разговаривал. Этого я не могла себе представить.

«Возьми себя в руки, Миа. Господи, ну будь же благоразумна, прекрати представление и послушай меня». Это был голос Роберта, блуждающий в моей голове. Когда он потребовал, чтобы я его слушала? Уж это-то я не могла себе только вообразить.

«О чем же вы разговаривали?», — спросил Волберт.

В этот момент до меня дошло, что Роберт еще раз ко мне заходил, и не один. Я помнила это отчетливо. Его рука на моем плече — никакого встряхивания, только легкий нажим, и его шепот над моим ухом. «Миа, ты спишь?» Потом слабый гортанный смешок: «Она спит, как сурок».

Я уже немного протрезвела и постепенно выныривала на поверхность. Я была еще не совсем наверху, и было слишком утомительно раскрывать глаза и ему отвечать.

Ответ дала Изабель от двери каким-то хриплым торопливым шепотом. «Ты с ума сошел? Хочешь ее разбудить?»

Он снова рассмеялся, на этот раз немного громче и глуше, удаляясь при этом от меня. «Не беспокойся, так быстро она не проснется, не в таком состоянии. С того, чем она вчера накачалась, мы оба могли бы целую неделю праздновать».

После этого дверь закрылась. Я один раз моргнула, заметив первую бледную полоску дневного света, и сразу снова провалилась. Это должно было быть между четырьмя и пятью.

Вспоминать об этом было больно. В его голосе было столько пренебрежения, столько равнодушия, обычно он никогда так со мной не разговаривал. Может быть, он так поступил потому, что она была рядом и хотела это слышать. Может быть, ведя себя таким образом, как будто он был на ее стороне, он хотел мне обеспечить немного покоя от ее придирок.

А теперь он был мертв. Это все еще было так абстрактно, никоим образом не реально.

Они все еще разговаривали об этой ночи. Почему Изабель утаила, что Роберт был еще раз, вместе с ней, у меня рано утром? Для этого могла быть только одна причина. Понимание пришло так внезапно, что у меня перехватило дыхание.

5
{"b":"138740","o":1}