– Я обещаю.

Он зарылся лицом в ее волосы, с трудом сдерживая слезы.

– Мы вместе поедем к моим родителям.

– Скажи моей маме, Харриет и Фанни, что я их люблю и понимаю, почему они поверили Мейсону. Ему верили все в Уиклоу. Как бы мне хотелось с ними увидеться! Так трудно было покидать Ирландию с мыслью, что я никогда их больше не увижу. Ты скажешь им это?

– Ты сама им это скажешь! Ты должна жить, Ханна. Позволь мне заботиться о тебе. Я осуществлю все твои мечты.

Она подняла руку и дотронулась до его щеки, мокрой от слез.

– Остен...

– Что, любовь моя?

– Я никогда ни о чем не мечтала до тебя.

Казалось бы, Остен должен был радоваться. Ханна сидела в залитом солнцем саду и читала вслух, на ее щеках снова появился румянец. Остен буквально не отходил от Ханны, пока она находилась между жизнью и смертью. Он покинул ее спальню единственный раз, когда отправлял Уильяма Аттика в тюрьму.

Аттик молил о милосердии. Остен мог бы простить кузена, если бы он только обкрадывал его.

Но простить ему свой разрыв с родителями, то, что он сжигал письма отца, сломанную ногу Энока Дигвида и весь тот ужас, который пережила Ханна, было бы в высшей степени несправедливо. За подобные злодеяния Аттик заслуживал суровой кары.

Аттик исчез навсегда. Мейсон Буд был мертв. Остен больше не страдал от одиночества, его любила самая замечательная женщина в мире.

Пип бросал Лиззи каучуковый мячик, за ним шел по пятам Кристофер Дигвид. Ханну и Пипа никто больше не преследовал. Но появилась новая непредвиденная угроза. О ней знал только Остен.

Майкл Феррарз, полицейский, принес извинения через несколько дней после того, как Мейсон отправился в ад. Он услышал, как Мейсон угрожал Ханне убить ее. С Ханны сняты все обвинения. Но не прошло и несколько дней, как Майкл Феррарз принес им страшную новость:

«Мистер Данте, я сделал все, что в моих силах, чтобы избежать этого, но не помогло. Мы должны связаться с законным опекуном ребенка. Он является наследником титула баронета, своего отца, и сэр Мейсон оставил в завещании подробные указания относительно человека, которому хочет поручить воспитание сына. Никто лучше меня не знает, скольким леди пожертвовала ради мальчика, но юный Пип не является ее собственным ребенком. Вам придется отдать мальчика...»

Отдать Пипа совершенно чужому человеку, тому, кто его не любит и даже не знает? Опекуну, какому-то дальнему родственнику, который осиротел, воспитывался в Буд-Холле, а потом сбежал на море? Доверенному лицу Буда? Не приведи Бог, он может оказаться еще хуже самого Буда.

Остен молился, чтобы получить хотя бы временную отсрочку на передачу Пипа опекуну. Он должен найти способ как-то обойти проклятое завещание Буда.

Даже когда Феррарз известил его о том, что капитан Джон Берк уже находится в порту, Остен был не в состоянии сделать то, что подсказывала интуиция, – заняться этим самому и предложить любую цену за согласие капитана отказаться от опекунства.

В эти мрачные дни Ханна находилась между жизнью и смертью, все еще сражаясь во сне с Мейсоном Будом.

Успокоить ее мог только Остен.

И Данте решил обратиться за помощью к отцу. Только ему Остен мог доверить это дело. Трудно выразить словами, каких усилий это стоило Остену, но он смирил свою гордость, позвал Мэтью Симмонза и попросил его написать отцу письмо.

Остену так много хотелось сказать отцу, излить ему душу, но в письме это невозможно, и он лишь написал: «Я знаю, что не имею права просить тебя об этом, но только тебе я могу доверить это дело. Найди капитана Берка и привези в Рейвенскар, чтобы я смог спасти сына Ханны».

Остен прислушивался к ее выразительному голосу – такому мягкому и исполненному радости, когда она читала ему вслух. Однако мысль о том, что предстоит последняя битва за Пипа, не давала покоя и мешала сосредоточиться.

Он узнал, как опасно хранить тайны, узнал, что любовь – это честность и доверие. Но как он может рассказать ей, что некий капитан Берк претендует на Пипа в качестве опекуна? Ведь это убьет ее.

Как бы сильно Ханна ни любила его, он не сможет заполнить пустоту в ее сердце, если у нее заберут Пипа. Не сможет исцелить рану в измученной душе Пипа, если мальчику придется расстаться с Ханной.

– Остен, ты чем-то встревожен?

Остен взглянул на нее. У Ханны все еще был болезненный вид. И он с ужасом подумал о том, что мог потерять ее.

– Я укоротила последнее приключение бедного Одиссея так сильно, что Гомер, должно быть, перевернулся в гробу. Но ты, по-моему, не слушал. Предпочел бы что-нибудь другое?

Остен покраснел и коснулся ее руки.

– Прости, любимая, я просто...

– Тебе уже не нужно ухаживать за мной. Врач говорит, что я быстро поправляюсь. Это настоящее чудо. – Она улыбнулась. – Может быть, это Лиззи мне помогла?

Господи, сделай так, чтобы Лиззи сотворила еще одно чудо ради Ханны и малыша.

– Вспомнил об Аттике?

– Нет. Ты знаешь, я готов сдвинуть землю ради вас с Пипом, правда.

«Хотя и это не поможет».

– Конечно, знаю.

Ханна нахмурилась.

– Остен, в чем дело?

– Мистер Данте! Сэр! – Это был голос Мэтью Симмонза.

Остен обрадовался его появлению.

– Простите, сэр, но кое-кто хочет вас видеть. Пришел мистер Джозеф Данте.

– Твой отец!

Лицо Ханны расцвело улыбкой, глаза засияли. У Остена сжалось сердце.

Остен встал и чмокнул ее в щеку. Он увидел, как Пип нырнул под куст азалии, чтобы достать из-под него щенка. Мгновение он раздумывал, не оставить ли Ханну в саду вместе с Пипом.

Но это ничего не изменит.

Что бы ни сулило будущее, они с Ханной встретят его вместе.

– Ханна, мне нужно тебе кое-что сказать. Это касается Пипа.

– Пипа?

– Через несколько дней после твоего падения прибыл полицейский и сказал, что они начали поиски законного опекуна мальчика. Этот опекун назначен согласно завещанию Буда.

Ханна побледнела.

– Но Лиззи отдала его мне. Она... – Голос ее дрогнул. Ханна замолчала, и Остен ощутил ее боль.

Ханна слишком умна, слишком рассудительна, чтобы не смотреть правде в глаза. Она всю жизнь пыталась спасти свое небольшое семейство от катастрофы, предвидя любую угрозу его безопасности. Неужели ее так изменила любовь? Неужели она не понимала, что гибель Буда не останется незамеченной и повлечет за собой определенные последствия?

– Господи, Остен, они не могут забрать Пипа! Мы не должны этого допустить!

– Я написал отцу и попросил его встретиться с этим капитаном Берком, рассказать ему историю Пипа и предложить любую цену.

– Почему ты мне ничего не сказал?

– После всего, что ты выстрадала? К тому же это ничего не изменило бы.

Она судорожно сглотнула и оперлась о его руку. Им казалось, что они шли до дома целую вечность. Остен услышал отца раньше, чем увидел, – это были звуки рояля.

Неужели это та самая тарабарщина, которую записала Ханна в те дни, когда они полюбили друг друга?

Остен сжал руку Ханны, когда шел навстречу человеку, которого не видел так много лет, – навстречу отцу, в чьих руках сейчас находилось будущее Пипа.

При виде отца у Остена болезненно сжалось сердце. Казалось, время повернуло вспять, Джозеф Данте почти не изменился. Он склонился над клавиатурой, глаза сверкали, темная прядь упала на лоб, только виски посеребрила седина.

На лице Джозефа Данте отразились чувственность, страсть, боль художника, а также тоска по родной стране, от которой он отказался ради жены и сына. И надежда. Сердце Остена взволнованно забилось.

– Отец!

Джозеф Данте встал и медленно повернулся. В это мгновение исчезли годы, омраченные обидой, горечью и неприятием, в отцовских глазах осталась лишь любовь. Джозеф Данте внимательно смотрел на Остена. За те годы, что они не виделись, сын превратился в настоящего мужчину.

Отец с трудом сдерживался, чтобы не заключить Остена в объятия. Видимо, боялся, что тот не ответит на его порыв. Остен хорошо его понимал.