— Если я права насчет того, что убийца старался дистанцироваться от преступления, тогда дело не в том, что он не хотел. Наоборот, он предпочел бы скорее избавиться от девочки. Раз он ее держал, значит, у него не было выбора.

— Он живет не один, и ему пришлось ждать, когда все уйдут?

— Не исключено. Но я вот думаю, а случайно ли преступник выбрал именно раскопки? Вдруг ему надо было оставить ее там? Например, потому что таков был его великий план или у него просто нет машины, а это место самое удобное. Версия совпадает с показаниями Марка, что он не видел ночью автомобилей, — значит, убийство произошло где-то недалеко, скажем, в одном из домов в конце поселка. Может, он собирался избавиться от трупа еще в понедельник, но заметил Марка и его костер. Убийца испугался и спрятал труп на сутки.

— Если только убийца не сам Марк, — заметил я.

— У него есть алиби на ночь вторника.

— От девушки, которая от него без ума.

— Мел не какая-то безвольная дурочка. У нее есть мозги, и она понимает, как все серьезно. Если бы Марк прямо посреди любовных игр выскочил из постели и пошел прогуляться часа на два, она бы нам об этом рассказала.

— У него мог быть сообщник. Та же Мел или кто-нибудь другой.

— И что, они прятали тело за ближайшим холмиком?

— А какой мотив у Марка? — спросил меня Сэм. Он ел вишню и с интересом наблюдал за нами.

— Мотив? У него не все дома, — ответил я. — Ты бы его послушал. С виду нормальный человек — достаточно нормальный, чтобы внушить доверие ребенку, — но стоит ему заговорить о раскопках, и он начинает нести бред про служение и богохульство… Сейчас раскопки под угрозой из-за строительства шоссе; может, Марк решил, что человеческая жертва умилостивит богов и они, как в старину, сойдут небес и все уладят.

— Если это окажется языческим жертвоприношением, — проговорил Сэм, — не хотел бы я быть тем, кто сообщит о нем О'Келли.

— Пусть он лучше сам ему расскажет. А мы возьмем билеты в первый ряд.

— Марк не чокнутый, — заявила Кэсси.

— Неужели?

— Нет. Работа заполняет всю его жизнь.

— Жаль, ты их не видел, — обратился я к Сэму. — Это больше напоминало свидание, чем допрос. Мэддокс постоянно кивала и хлопала ресницами, говорила, что прекрасно понимает его чувства…

— Так оно и есть! — перебила Кэсси. Она бросила записи Купера и вернулась на диван. — И я не хлопала ресницами. Когда это случится, ты сразу заметишь.

— Ты понимаешь его чувства? Тоже молишься богу археологии?

— Нет, дуралей. Замолчи и слушай. Насчет Марка у меня есть версия. — Она сбросила туфли и подобрала под себя ноги.

— О Боже! — воскликнул я. — Сэм, надеюсь, ты не торопишься?

— У меня всегда найдется время для хорошей версии, — улыбнулся Сэм. — Может, я заодно выпью, раз мы уже закончили работу?

— Мудрая мысль, — одобрил я.

Кэсси пихнула меня ногой.

— Найди виски или что-нибудь еще.

— Так вот, — сказала она. — Мы должны во что-то верить…

— Зачем? — усмехнулся я.

Такое вступление показалось мне интригующим и неожиданным. Сам я не религиозен, и Кэсси, насколько мне известно, тоже.

— Потому что должны. В каждом обществе была своя система верований. Но сейчас… много ли ты знаешь настоящих христиан? Не тех, кто просто ходит в церковь, а настоящих — людей, которые пытаются идти по стопам Иисуса? Я уже не говорю про веру в какие-то политические идеалы. У нашего правительства вообще нет идеалов, насколько я могу судить…

— Большие откаты для друзей! — бросил я через плечо. — Чем не идеалы?

— Эй! — с упреком сказал Сэм.

— Извини, — отозвался я. — Я не имел в виду кого-то конкретно.

— И я тоже, Сэм, — добавила Кэсси. — У государства нет никакой идеологии, поэтому каждому приходится создавать свою веру.

Я нашел виски, кока-колу, лед и три стакана и перетащил все это на кофейный столик.

— Ты говоришь о суррогатных религиях? Всех этих яппи, которые увлекаются нью-эйджем, практикуют тантрический секс и «фэншуют» свои внедорожники?

— Их тоже, но я больше думаю о людях, выстраивающих свои религиозные воззрения на иных основаниях. Например на деньгах — чем не идеология для государства? Я не про откаты. Сэм. Сегодня, если ты мало получаешь, это уже не просто твоя личная проблема, а безответственность. Раз у тебя нет большого дома и дорогой машины — значит, ты несостоятельный член общества.

— Зато когда просишь прибавки, — вставил я, вытаскивая лед из холодильника, — ты тоже несостоятельный член общества, поскольку пытаешься урвать часть прибыли у шефа, работающего на благо экономики.

— Верно. Если ты не богат, то сиди и помалкивай, как ничтожество, и нечего рассчитывать, что приличные люди станут за тебя трудиться.

— Ну, — сказал Сэм, — не думаю, что все так уж плохо.

Мы вежливо промолчали. Я собрал со столика рассыпавшиеся льдинки. Сэм от природы был неисправимым оптимистом, и, что еще важнее, его семья владела несколькими домами в Болсбридже. В общем, не стоило ждать от него объективности в социально-экономических вопросах.

— Существует еще одна важная религия в наши дни, — продолжила Кэсси, — культ тела. Вся эта нравоучительная реклама и лавина информации о вреде курения и алкоголя, о фитнесе…

Я стал наливать виски, поглядывая на Сэма, чтобы вовремя остановиться. Он поднял руку, улыбнулся и взял стакан.

— После этого мне всегда хочется проверить, сколько сигарет я смогу выкурить за раз, — заметил я.

Кэсси вытянула ноги на диване; я приподнял их, чтобы усесться рядом, положил себе на колени и стал смешивать ей напиток — много льда и много колы.

— Мне тоже. Но речь идет не только о вреде для здоровья — нам стараются внушить, будто это плохо и с моральной точки зрения. Словно, занимаясь физзарядкой по утрам и потребляя меньше жира, ты становишься совершенной личностью. Я уже не говорю про кошмарную рекламу, где курение не просто глупость, а прямо мировое зло. Людям нужны хоть какие-то правила для принятия решений. А все эти йогуртовые добродетели и финансовое фарисейство лишь заполняют вакуум. Но главная проблема в том, что у нас все шиворот-навыворот. Мы не совершаем правильные поступки, надеясь, что нас за это вознаградят; само по себе вознаграждение и есть правильная штука.

— Не забудь про выпивку, — напомнил я. Кэсси разошлась и размахивала руками, не обращая внимания на свой стакан. — А какое это имеет отношение к нашему чокнутому Марку?

Она вздохнула и отхлебнула виски.

— Вот какое. Марк верит в археологию и в наследие прошлого. Такова его вера. Это не абстрактный набор принципов, не тело и не счет в банке, а вполне конкретная часть его реальной жизни, каждодневный труд, и не важно, оплачивается он или нет. Марк этим живет. Он не чокнутый, а нормальный, и что-то неладно должно быть с обществом, где подобных людей считают странными.

— Этот парень совершал воздаяния какому-то языческому богу! — воскликнул я. — Не думаю, что со мной что-то неладно, если такие вещи кажутся мне немного странными. Поддержи меня, Сэм.

— Кто, я? — Сэм удобно устроился на диване и слушал нашу беседу, трогая рассыпанные на подоконнике камни и ракушки. — Ну, я бы сказал, он очень молод. Вот когда заведет жену и детей… его это образумит.

Мы с Кэсси переглянулись и разразились смехом.

— А что? — спросил Сэм.

— Ничего, — ответил я. — Не обращай внимания.

— Я бы с удовольствием пригласила тебя и Марка на пару кружек пива, — произнесла Кэсси.

— Там бы я его быстро расколол, — заметил Сэм, и мы снова рассмеялись.

Я откинулся на спинку дивана и глотнул виски. Мне нравился разговор. Вообще это был хороший, уютный вечер. По стеклу стучал мелкий дождь, в комнате негромко пела Билли Холидей, и даже присутствие Сэма пришлось мне по душе. Я находил его все более приятным. Общество Сэма, подумал я, в любой компании не будет лишним.

— Ты полагаешь, мы должны исключить Марка? — обратился я к Кэсси.

Она отхлебнула виски и промолвила: