— Вы не передумаете, правда? — спросил Дэн. Джин понравилось, как он произнес «придумайте» вместо «передумаете», — и то, что он всегда говорит «дачи» вместо «удачи».

— Нет, не передумаю, — пообещала она. — Теперь мне можно поехать домой?

Дэн сунул два пальца в рот и издал могучий свист, заставивший проезжавшее мимо такси остановиться прямо перед ними.

— Было очень хорошо, — сказала Джин, продолжая смотреть ему в глаза и усаживаясь в такси, меж тем как он придерживал дверцу открытой. Она опустила окно и сказала: «Спасибо», — имея в виду именно то, что сказала, и держа свои лапки на стекле, словно стоящий кролик. 

Когда она приехала, Вик стояла у входа, опершись на ограду. Джин, вынимая третью за день двадцатифунтовую купюру, была потрясена.

— Дорогая, извини, ради Бога, — сказала она. Дэн со своим оранжевым зонтом и черной кожаной курткой, развеялся, как голливудская греза. — Где твой ключ, милая? — Целуя ее, она уловила запах табачного дыма. Значит, Вик курит. Спрашивать нет смысла.

— Ключ у Викрама. Я думала, ты будешь здесь. Да не беспокойся, мама.

— Ты не возражаешь, если мы останемся дома? — Она слепо рылась в хламе на дне своей промокшей сумки. — Мы можем заказать обед с доставкой. Я так устала после всей сегодняшней беготни. Да и разница в часовых поясах начинает меня донимать. — А еще — это второе шэнди, подумала она, когда распахнулась дверь, ударившись о стену. Завывала Элизабет, и ее кошачьи вопли звучали почти по-человечески. Она определенно не пойдет на «Облако дымки» в НКТ, подумала она, вспомнив о своем смехотворном обещании. Она представила себе, как изумился бы Марк тому, что она отправилась на юг от реки, причем ради китайского фильма, и подумала, не звонил ли он. В тот же миг она увидела его мобильник, забытый на столе в прихожей.

— Ничуть не возражаю. Может, рамен[49], или лапшовый обед приводит тебя в уныние? Мяса я больше не ем.

— Правда? Здорово. Наверное, впечатляет. Выбирай сама, дорогая, — сказала Джин, сбрасывая сапожки и встряхивая головой, как собака. — Я просто хочу нырнуть в ванну. Боже, как я рада оказаться дома. Чур, я первая, ладно? Как у тебя прошел день?

— Все хорошо, — сказала Вик, уже у поворота лестницы, спускающейся в кухню. — Покормлю Элизабет. Мне надо тебе кое о чем рассказать, когда ты спустишься.

О чем это — кое о чем? Курение в сочетании с вегетарианством — новостей для одного дня вполне достаточно. Раздевшись, она ждала, когда наполнится ванна, и вдруг заметила свое отражение в зеркале. На правой груди был кровоподтек, краснота по кругу распространялась от той точки, где была взята биопсия; она на мгновение подумала о Дэне и о его кампании против домашнего насилия.

Беломраморное окружение ванны было уставлено незнакомыми продуктами — розово-глянцевыми флаконами с гелями для ванны, купленными со скидкой шампунями и переливчатыми кремами для полоскания в упаковках объемом в два галлона. Даже Вик не стала бы покупать всю эту всячину, подумала Джин. Это следы Майи Стаянович, сердце которой разбито. И этими следами, которые она видит, озираясь вокруг, ей придется воспользоваться.

Погоди, здесь есть тюбик с чем-то, может быть, немного лучшим. Джин открутила крышку — тот самый гель со слабым медицинским запахом, что был у Марка на волосах этим утром. Она как можно дальше вытянула руку и сквозь пар, поднимавшийся над ванной, прочла надпись на этикетке: гель «Орто-гинол». Она улыбнулась. Марк приобрел влажный вид с помощью противозачаточного крема Майи. Вик будет в восторге, подумала она, радуясь тому, что наконец оказалась дома, и ни на миг не предполагая, что этот тюбик мог принадлежать ее дочери. Вступив в ванну, она вся в ней распростерлась, твердо намереваясь смыть Надежду и Якорь Спасения и погрузиться ниже ватерлинии. 

Джин понятия не имела, сколько времени уже пробыла в ванне, когда услышала, как завопила Вик. Обычно то, что ее домашние всегда предпочитали кричать, а не пройти в соседнюю комнату, одолев десять футов, приводило ее в бешенство. Сейчас этот крик наполнил ее счастьем.

— Мама!

— Да?! — Она не смогла быть выше и выйти, а не крикнуть в ответ, — не готова была покинуть свое водное прибежище.

— Папа звонит!

— Я в ванне! Запиши номер! — Молчание. Из-за звонка Марка вода словно бы стала остывать. Она вытерлась хипповым пляжным полотенцем с изображением Барби — то был еще один след, оставленный Майей. Ей очень понравилось, как выглядит шкафчик с косметикой, хотя — дюжина розовых и лиловых теней, расставленных в ящиках хромированного бюро, годилась только для куклы. Джин быстро оделась. Глянув в зеркало, она подняла брови, чтобы вернуть нахмуренность, ставшую ее нейтральной передачей, и пошла вниз по лестнице.

— У папы, судя по голосу, все в порядке, — сказала Вик, сидевшая на разделочном столе, поигрывая пустым винным бокалом. Кажется, не очень-то давно она и ее подруги стояли прямо здесь на ящиках, раскатывая тесто для печенья.

— И? — сказала Джин. — Ты записала номер? — Джин была уверена, что ответ будет отрицательным; насколько она понимала, звонил он из отеля в Мэйфэре[50].

— Он сказал, что они собираются на обед, но потом он перезвонит, а еще — что он пока никого не подстрелил. И, да, что все, включая его, выпивают целые озера рислинга.

Когда она доставала тарелки и ложки-вилки, щеголяя в свободных штанах для занятий йогой и в огромных, с изображением Гарфилда[51], шлепанцах Майи, то чувствовала, что дочь не сводит с нее взгляда.

— Слышь, мам, а они тебе очень идут.

— Эти милые панталоны? — Джин вытянула их до наибольшей, клоунской ширины. — Они идеально подходят для пантисократии[52], как ты думаешь? Все получают по паре.

— Нет уж, спасибо, — сказала Вик, — ни за какие коврижки. Но, с другой стороны, вот эти, здесь я молчу. — Вик улыбалась, глядя на ступни Джин.

— Ах да, понимаю, — сказала Джин, нахмурившись. — Великолепны, не правда ли? Мне надо обзавестись своей собственной парой, черной. И — с пантерами, понимаешь, чтобы надевать их по вечерам. — Она выставила выпуклый оранжевый носок одного из шлепанцев. — Как ты думаешь, Элизабет не ревнует? — Джин подняла кошку и погладила ее по шелковистой серой шубке. Потом рассказала Вик об еще одном вкладе Майи в их семейный стиль, о неортодоксальной прическе в стиле «помпадур».

— Поверить не могу, чтобы папа нанес себе на волосы эту дрянь, — сказала Вик, снова наполняя свой бокал.

Джин, надеясь, что эта история не будет прокручиваться слишком уж часто, сомневалась, что могла бы вот так же позабавиться с сыном. В такие моменты она положительно завидовала матерям-одиночкам. Вот она, основная родственная связь: даже биологически они на одной и той же стороне.

— Не бери в голову, — сказала она. — Ты ничего не ела. — А потом, не желая продолжать в том же духе, добавила: — Бедный папочка. Мы ему ничего не расскажем. Ему бы стало не по себе.

— Нет, конечно же, расскажем! Я вообще думаю, что надо позвонить туда прямо сейчас и сделать объявление по системе общественного оповещения в Biergarten[53].

Biergarten. Джин улыбнулась. Она сама рисовала себе длинный и темный обеденный зал, увешанный связками колбас и украшенный прикрепленными к стенам кабаньими головами, где прислуживали фрейлейн с желтыми косами и вздымающимися грудями, запакованными в крестьянские блузы с глубокими вырезами. А где в этой праздничной сцене находится фрейлейн Джиована? Наверху, предположила она, стоит на коленях возле кровати и молится. После двадцатилетнего молчания дверной звонок прозвучал так громко, что Джин подпрыгнула.