— Молоко скисло! — крикнула оно через кухонное окно. — Чай с лимоном? Или будем черный?
— Черный пойдет, — отозвался Марк, откусывая большой кусок хлеба, обильно намазанного черничным джемом, и начиная ворошить журналы. Здесь находилось все то, чего нельзя было передать по e-mail вместе с почтой с Альберт-стрит, которую отправляла им не очень разборчивая секретарша Марка, Нолин. Все же, учитывая, что на Сен-Жаке можно раздобыть только размокшие экземпляры «Paris Match» за прошлый сезон — нет, за прошлый год, — эта доставка излучала праздничное предвкушение пиньяты[2], и ни Джин, ни Марк не оставались равнодушны к ее чарам.
Ожидая, пока профильтруется кофе, Джин через окно смотрела, как Марк сортирует журналы. Он был без очков, но они оба знали, что найдут: «Atlantic Monthly» и «New Yorker» (ее), «Spectator» (его и, кроссворда ради, ее), «Private Eye» (его), «New Statesman» (ее, ради еженедельных конкурсов) и стопка «The Week» (их обоих). Она знала, что он сразу примется за «The Week», в частности, за сообщения о погоде в Великобритании — надеясь на дождь. «В чем и состоит смысл пребывания каждого англичанина за границей», — говаривал он. Оставив нетронутыми ее экземпляры «American Health» и «Modern Maturity», журналов по гериатрии, которые она прочесывала в поисках идей для своей колонки, он вернулся в дом для каждодневных поисков своих очков для чтения.
Джин была тщательно одета — на то утро у нее было назначено посещение женской клиники. Позже она удивлялась этому инстинкту — оказаться на высоте во время кризиса. Клетчатая широкая юбка в складку, блестящий изогнутый пояс, безрукавка с идеально чистым воротничком. Здесь, если не прилагать усилий, вскоре можно привыкнуть обходиться скатертью. Как говорил Марк, саронг — это тренировочный костюм для тропиков.
— М-м-м-м. И куда же вы собрались этим утром, Лоис Лейн[3]? — спросил он с довольным видом, приостанавливаясь у французского окна, чтобы дать ей пройти. Джин осторожно скользнула мимо него, балансируя подносом с кофе. Слегка его коснувшись, подмигнула ему. Он, заметила она, был небрит, а пояс его синего хлопчатобумажного халата был едва-едва завязан. К уголку его рта пристала капля черного джема. К концу завтрака он часто измазывается, подумала она с любовью, а вот за обедом — никогда, как будто каждый день ему приходится учиться есть заново, с чистого листа.
— На свидание, — сказала она с непроницаемым выражением лица, радуясь тому, что он забыл об этой рутинной маммографии. Достаточно паршиво и то, что твои груди намеренно мнут, не надо, чтобы кто-то еще представлял себе, как это происходит.
Ее внимание сразу же привлек опечатанный лентой конверт с именем Марка на нем. Она вскрыла его не украдкой и не по ошибке, даже не из особого любопытства касательно его содержимого; то была простая и жадная потребность вскрыть единственное настоящее письмо из пакета. Но, вскрыв его, Джин немедленно встревожилась, потому что листок бумаги внутри был обращен не к Марку, во всяком случае, не к тому Марку, которого она знала. Паршивый почерк, успела она подумать, бросив взгляд на неумелую мешанину курсива и заглавных с наклоном, свойственным для левшей.
Дорогое Существо 1,
ПРИВЕТИКИ С ТОЙ СТОРОНЫ ЗЕМЛИ! Уже скучаю по тебе, Сексуальный Звереныш. Ты выглядел старше. Лицо такое загорелое! Но я тоже старше. На этой неделе — 26! Но все же предложений больше, чем когда-либо, если только такое возможно. Показалась ли я тебе старше и умнее? Возраст — самое то, зрелость такая, что пора съесть? Или про100 старше и ГРЯЗНЕЕ?
Собираюсь выслать тебе напоминание, чтобы ты, невероятно грязный старикан, пускал над ним слюнки, если не впал в маразм на100лько, чтобы не суметь открыть присоединенные файлы. Но на эти сладкие бедра должен СМО1/3 ТОЛЬКО ТЫ САМ, и я создала для тебя чудненький новый аккаунт (не думаю, что пользоваться офисным было бы разумным). Вот он, твой адрес блаженства: [email protected]. Адрес naughtyboy[4], разумеется, уже был занят… но, клянусь тебе, не мной! Темой будет 69. Как могла я у100ять? Грандиозный Гаргантюа, не забудь вымыть руки, прежде чем вернуться к работе. Ciao bello[5]!
XXX Существо 2
P.S. Пароль: М—. Проверка — сможешь ли ты догадаться. Со-су-куль-ентное[6] растение, семена которого употребляются в пищу, помнишь? ММ-мммм.
Оторвавшись от письма, Джин встретилась взглядом с черным глазом хамелеона, застывшего на стене дома. Его длинный хвост был распущенной спиралью, в точности как у той ящерицы, которую их дочь, Виктория, недавно вытатуировала во впадине своего таза (значит, будет казаться, что эта ящерица выглядывает у нее из трусиков?). Тускло-серое существо на стене было совершенно неподвижно, в нем было не больше жизни, чем в броши, которая была бы в масть татуировке. Но по мере того как Джин продолжала его разглядывать, чтобы во всех подробностях рассказать о нем дочери, она заметила, что оно дышит — делает быстрые, неглубокие вдохи-выдохи. Потом, с удивительной и отталкивающей внезапностью и быстротой, оно бросилось к щели и исчезло в ней. Это оказалось в той же мере удивительно и отталкивающе, подумала она, а ведь подошло всего только время завтрака.
Стараясь сохранять спокойствие, она заново прошлась по своему дню вплоть до настоящего момента. Тщательная экипировка, доставка почты, скисшее молоко. Парясь в своих городских одеждах, она чувствовала себя подавленно и глупо. Как же это было жалко — нежиться в лучах внимания Кристиана. Теперь наконец она осознала: тот ждал чаевых. Конечно! Когда почтальон приезжал в прошлый раз, Марк вручил ему несуразно много. И с чего это она подмигнула? Если какой-то из жестов она и ненавидела, то именно этот, его расчетливую привлекательность. Джин понимала, что откладывает на потом любые подлинные раздумья относительно того, что могло означать это письмо, но навскидку, со своей точки зрения, способна была набросать приблизительное суждение. Марк, по-прежнему находившийся в доме, уже представал в ином свете; например, эта капля джема: внезапно она сделалась чем-то противоположным тому, что способно внушать теплые чувства.
Сидя на террасе и слушая попугаев, орущих в эвкалиптовых деревьях, Джин думала о другой миссис Хаббард — о матери Марка. О женщине, которая обожала своего сына, все ему позволяла и, вероятно, так часто вытирала ему рот, что у него самого так и не возникло склонности это делать. Была в нем какая-то беспомощность, безразличие к другим — например, эта его манера оставлять свои трусы на полу ванной, в нескольких дюймах от корзины для белья, — что всегда заставляло Джин думать о миссис Х. Старая выскочка с этим своим беспочвенным чувством превосходства… По-настоящему она так никогда и не признала своей американской невестки и фыркала, Джин это знала, при мысли о том, что Марк мог бы сам покупать себе одежду, — что, с точки зрения миссис Х., лишь свидетельствовало о лености его жены или, что еще хуже, о ее претенциозном феминизме.
Так что оказалось, что в этом письме Джин винит и миссис Х. Хотя, конечно, она понимала, что — трусы, корзины и испачканные рты в счет не идут — дряхлая матушка Марка, какой бы ограниченной она ни была, не несет ответственности ни за одну из сторон их брака. И, на ощупь отыскивая объяснение, она обнаружила внутри себя существенную, глубинную перемену, лежавшую вне области простого разочарования. Этот день длился всего несколько часов, а она уже створаживалась внутри и ничем не могла воспрепятствовать распространению порчи. Ей надо было избавиться от этих смехотворных одежд, убраться из-за стола, от Марка, остаться одной.
