– Я понимаю, конечно, что ты предпочитаешь беситься со сверстниками, – заметила она. – Что ж, пусть тебе будет хорошо. Ведь, в конце концов, это – твои каникулы. Но неужели ты совсем не думаешь обо мне?

– Конечно, думаю. Если спросишь меня, я скажу, что ты можешь спокойно ехать на экскурсию. Я уж как-нибудь проведу день самостоятельно.

– А если со мною что-нибудь случится?

Даниэла широко раскрыла свои черные глаза.

– Случится? Что, например?

– Разве ты не будешь в этом случае всю жизнь жалеть, что не поехала со мной?

– Ты говоришь так, словно собираешься в экспедицию куда-то в дикую землю. А речь-то идет всего лишь о безобидной экскурсии.

– Я ведь и не утверждаю, что подвергаю опасности свою жизнь. Но я могу, скажем, поскользнуться и сломать или вывихнуть ногу.

– А если я буду с тобой, то этого случиться не может?

– Тогда ты бы могла обо мне позаботиться.

– Гораздо лучше меня это может сделать наш милый Карлос.

Карлос был шофером автобуса.

Хельге пришлось признать, что без строгих приказов она от девочки ничего не добьется. Но ей все же удалось испортить внучке целый день отдыха. Даниэла была достаточно чувствительна, чтобы забеспокоиться, как бы с бабушкой чего-то не случилось. А когда автобус не прибыл в назначенный срок, Даниэла почти впала в панику. Ее настроение ухудшилось еще и от того, что приходилось скрывать тревогу от Маркуса и других сверстников, которые определенно подняли бы ее на смех, узнай они о ее опасениях.

Автобус пришел с получасовым опозданием, остановился перед главным входом отеля, и все экскурсанты, целые и невредимые, болтая и смеясь, стали выходить. Даниэла так обрадовалась, испытала такое облегчение, что готова была броситься бабушке на шею. Таково было первое ее побуждение. Второе же наступило совершенно неожиданно. Это была безудержная ярость, реакция на напрасное беспокойство. Ей казалось, что ее одурачили.

Хельга и не догадывалась о том, чем взволнована девочка. В данный момент это ее вовсе не интересовало. Во время поездки в Сьерру она разговорилась с одной пожилой супружеской четой по фамилии Тербрюгге. Муж и жена были уже на пенсии и, подобно Хельге, проводили время на Майорке с внуками, которые тоже не проявили желания участвовать в экскурсии. Дед и бабка находили это вполне нормальным, что несколько смягчило неудовольствие Хельги.

– Мы ежегодно ездим в летнее время с внуками на отдых, чтобы у наших детей появилась возможность делать, что им хочется, – рассказывала госпожа Тербрюгге. – Это благотворно влияет на мир в семье.

– При этом наш собственный отдых еще впереди, – добавил ее муж. – Осенью мы снова отправимся путешествовать по свету.

– Не хотите ли присоединиться, госпожа Гросманн?

– Не могу. Даниэла живет со мной.

– Жаль.

Впервые Хельга ощутила, что ответственность за Даниэлу слишком сильно связывает ее.

В остальном отдых проходил без особых столкновений между бабушкой и внучкой. Каждый пользовался им по своему желанию.

А главный скандал разразился через четырнадцать дней после возвращения в Гильден.

Однажды днем Даниэла пришла из школы в крайне подавленном настроении. Хельга пыталась выяснить причину, но девочка помалкивала.

После обеда она отказалась помогать при уборке.

– Прости, бабушка, у меня сегодня просто нет желания вытирать посуду.

– Ты заболела? – Чтобы проверить это предположение, Хельга положила ладонь ей на лоб. – Высокой температурой тут и не пахнет.

Даниэла быстро отдернула голову.

– Я ведь не говорю, что больна, – угрюмо произнесла она. – Просто мне не хочется.

– Как это понимать? Домашняя работа от желаний не зависит. Это – обязанность.

– Я ведь не говорю, что вообще никогда не буду помогать. Только вот сегодня не хочется.

– Что же ты собираешься делать?

– Хочу немного прилечь.

– Среди бела дня? Ты ведь уже не малое дитя.

– Но я устала.

– Я тоже иногда устаю, дорогая. Но все же я делаю все то, что необходимо.

Даниэла прислонилась к двери.

– Можно мне прилечь?

– А как бы тебе понравилось, если бы в один прекрасный день на столе не оказалось обеда?

– Я бы сделала себе бутерброд или пососала тюбик с яблочным желе.

– Даниэла, – сокрушенно промолвила бабушка, – такой я тебя вообще еще никогда не видела. Какая муха тебя укусила?

– Ну, ладно, если хочешь знать… – Даниэла утратила контроль над собой. – Я получила шестерку[37] за письменную работу по математике! – Она бросилась в свою комнату, хлопнув дверью.

Хельга пришла в ужас.

Но пока она мыла посуду, было время успокоиться и поразмышлять. Плохая оценка – это ведь еще не сломанная нога. Волнение Даниэлы по такому поводу говорит даже в ее пользу. Хельга убрала посуду, намазала руки кремом, постучала в дверь внучкиной комнаты и вошла.

Она предполагала, что Даниэла лежит, рыдая, на своей кушетке. Но та сидела на постели, подвернув ноги по-турецки. Надев на голову наушники, она слушала музыку.

Хельга решительно выключила приемник. Даниэла вздрогнула от испуга.

– Что случилось?

Хельга села на край кушетки.

– Думаю, нам следует все спокойно обсудить.

– Зачем?

– Нужно подумать, какие принять меры.

– Это же бесполезно.

– Ты провалила одну письменную работу. Тут, конечно, уж ничего не поделаешь. Но мы можем позаботиться о том, чтобы это не повторилось.

– Как же?

– Покажи мне, что вы проходите по математике. Может быть, я смогу тебе помочь.

– Только этого еще не хватало!

Хельга вспылила.

– Ты бесстыдница!

– Не могу с тобой согласиться.

Хельга встала.

– Теперь слушай меня. Я всем для тебя жертвую…

– Ты во все вмешиваешься, бабушка. Теперь вот и в мои школьные дела.

Хельга вынуждена была признать, что этот упрек не так уж безоснователен. Со времени закрытия лавки она занималась Даниэлой больше, чем когда-либо. Она даже пыталась ограничить свою опеку, но, видимо, ей это плохо удавалось.

– Мне жаль, что ты все это так принимаешь, – промолвила она и сама почувствовала, сколь неубедительно это звучит, – но ты же еще слишком мала, чтобы быть совершенно самостоятельной во всем.

– Во всем я и сама не хочу. Но хотя бы в школьных делах. Я сразу поняла, что устроишь страшный тарарам из-за моей шестерки.

– Может быть, тебе следует назначить дополнительные занятия?

– Из-за одной проваленной работы? Чепуха.

– Не говори со мной в таком тоне! На это ты не имеешь права.

– А ты не имеешь права топать на меня ногами только потому, что я дала маху с одной работой.

– Твоя мать поручила воспитывать тебя именно мне.

– Разве? Поручила? Я что-то этого не припомню.

Хельга невольно охнула.

– Ну, дорогая, что же мне с тобой делать?

– Оставь меня в покое. Это с моей стороны не такая уж большая претензия.

– Но ведь школа – такое важное дело!

– Для меня нет, – строптиво отозвалась Даниэла. Хельга подумала, что ослышалась.

– Что ты сказала?

– Ты прекрасно меня поняла, бабушка. Я хочу стать актрисой.

У Хельги подкосились колени. Она пододвинула к себе стул и тяжело опустилась на него.

– Актрисой?! – повторила она в полном недоумении. – Как только могла прийти тебе в голову такая сумасшедшая мысль?

– Я знаю, что могу выступать. Такую, как Элиза из «Пигмалиона», могу сыграть и я. Не хуже других. – Даниэла спрыгнула с кушетки и приняла позу продавщицы цветов.

У Хельги не было ни малейшего желания все это терпеть.

– Ты страдаешь манией величия! – прервала она внучку. – Манией величия, как твой отец.

Даниэла сразу же замолкла, глядя на Хельгу расширившимися глазами.

Хельга снова овладела собой.

– Прости, что я это сказала, дорогая. Но твой отец был действительно таким мечтателем. Ты должна следить за собой, чтобы не впасть в такое же состояние.