– Тут ты, видимо, права.

– А тот, который все время присылает тебе пестрые открытки, что у тебя с ним?

– Да! Ты ничуть не любопытна!

– Я только одно спрошу: Жан-Поль Квирин, верно? Он ведь женат?

– Да, – призналась Катрин, – но это никогда ничему не мешало. Вот разве только мы не могли встречаться в выходные.

– Не могли? – переспросила внимательно слушавшая Тилли. – А теперь что-то изменилось?

– Да. – Как бы пересиливая себя, Катрин добавила: – Теперь он собирается разводиться.

– Из-за тебя?

– Нет-нет. Правда, нет. Я тут ни при чем.

Тилли откинулась на спинку стула.

– Ну это все-таки кое-что.

– Что ты имеешь в виду?

– Не очень-то сходи с ума от веры в то, что он говорит.

– Я и не думаю.

– Я это знаю по собственному опыту. То скажет: «Я развожусь», а в следующий раз: «Мне жаль, но я не могу причинить жене такое зло». А потом снова: «Конечно, сдержу слово, коли обещал». Просто с ума сойти. Я счастлива, что с этим покончено. Сегодня я его уже не приму, даже если на четвереньках приползет. И знаешь, что меня сердило больше всего? У них ведь и детей-то нет.

– У Жан-Поля тоже нет.

– От этого ничего не меняется. Ты всегда должна быть готова ко всяким фокусам.

– Ну, я так не думаю.

– Увидишь!

– Нет, нет. Определенно нет. Тут дело такое… – Катрин помедлила, не желая допустить бестактности. – Это жена от него ушла.

– Ничего не значит. Еще вернется.

– Поживем – увидим, – сказала Катрин примирительно.

– Правильно. Будешь держать меня в курсе, да? – Тилли встала. – Пойду посмотрю, как там Евочка.

– Думаешь, она еще не спит?

– У нее последнее время плохой сон. Неприятно, правда?

Катрин поняла, к чему клонит Тилли.

– Это не твоя вина, – спокойно сказала она.

– Верно, не моя, – энергично подтвердила Тилли. – Я знаю, все возмущаются, что я не работаю. Но я не могу отдать Евочку в ясли: я бы вся издергалась, а уж она… Даже подумать страшно.

– Никто тебя не упрекает, Тилли.

– Вы мне этого не говорите, но так считаете.

Катрин не хотелось этого отрицать только ради того, чтобы успокоить Тилли.

– Ничего, скоро она сможет посещать детский сад, – заметила она. – Тогда и вопрос сам собой отпадет. – Катрин встала. – Ты уже решила, чем будешь заниматься тогда?

Тилли откинула волосы назад.

– Может, пойду работать в бар. Ведь это для меня самое подходящее, правда? При моем-то легкомыслии.

– Не говори глупостей, дорогая. Ты – одна из самых ответственных матерей из всех, кого я знаю.

Когда Тилли ушла, Катрин убрала посуду на кухню, сполоснула ее и вытерла полотенцем. Посмотрела на часы. Было еще довольно рано, можно было бы и отправиться в Винтерберг. Но, с другой стороны, она бы с удовольствием провела совсем спокойный вечер в одиночестве, посвятив его «большой косметике».

Она решила позвонить в «Пансион Газельманн». Через некоторое время в трубке послышался голос матери.

– Катрин, это ты? – произнесла Хельга Гросманн с наигранным удивлением, словно рассталась с дочерью не пару дней, а несколько месяцев тому назад. – Как мило с твоей стороны дать о себе знать.

– Я звоню из Гильдена.

– Ты одна?

– Да, мама. Вот раздумываю, ехать к вам уже сегодня или завтра с утра пораньше.

– Как тебе больше по душе, дорогая. Конечно, никто не знает, какая завтра будет погода. Но уж определенно не лучше, чем сегодня. У нас здесь снег перестал.

– Ты права, мама. Лучше уж сразу.

– Но, конечно, если ты утомлена или есть другие планы…

– Да уж ладно, мама. Я приеду. Но вы не ждите меня, ложитесь спать.

– Надеюсь, ты будешь здесь не очень поздно.

– Буду ехать возможно быстрее.

– Но будь внимательна. Ради нас торопиться не надо.

– До скорого, мама! Не беспокойся. Ничего не случится.

Последние дни зимнего отпуска Катрин провела с матерью и дочерью – весело и с удовольствием. Только вот снова начались боли в желудке, что омрачило настроение. Катрин пыталась не обращать на них внимания, но окружающим бросалось в глаза, что она почти ничего не ест.

– Здешний стол не по тебе, – констатировала Хельга Гросманн, – чуточку потерпи, пока приедем домой: там я тебе буду готовить.

Но и когда они вернулись в Гильден, лучше Катрин не стало. Она питалась в основном молоком и бананами: эта пища доставляла ей меньше неприятных минут, чем любая другая.

– Просто смешно! – комментировала мать. – Язвы желудка у тебя нет, это установлено. Значит, и питаться ты могла бы нормально.

Катрин отказалась от своей щадящей диеты и приучила себя долго-долго пережевывать каждый кусочек, прежде чем проглотить. Однако, несмотря на это, тяжесть в желудке не проходила, а порции, которые она могла проглотить, были крошечные. Катрин продолжала пить цельное молоко. Давать ей советы было бесполезно, и мать перестала обращать внимание на питание Катрин.

Из Гамбурга пришло извещение о том, что ее работы получены и будут рассматриваться. Катрин была разочарована: вопреки всему прежнему опыту, она надеялась на быстрый положительный результат.

Внешне она оставалась непринужденно-веселой, обслуживала клиентов со своей обычной приветливостью. Она вязала изделия для себя и для лавки, обдумывала статьи и эскизы для следующего выпуска журнала «Либерта» и время от времени играла в карты с матерью и дочерью. Но единственное, что действительно поддерживало ее тонус, была перспектива встречи с Жан-Полем в Риме. Однако из осторожности она пока что ничего не говорила об этом матери.

Только когда приблизился срок, она спросила как бы между прочим:

– Ты, конечно, не будешь возражать, если я уеду на выходные, правда, мама?

Лавка уже закрывалась, в помещении они были одни. Хельга Гросманн чуть заметно вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки.

– Ну конечно, нет, дорогая. Куда же ты собралась?

– В Рим.

– В разгар зимы? Как это тебе пришло в голову?

– У Жан-Поля там дела, мы хотим встретиться.

– Так, значит, у тебя эта поездка все время была на уме, а мне ты не обмолвилась ни словом?

Катрин избегала взгляда матери.

– Но ведь не исключено, что за это время обстоятельства могли бы измениться.

– И все же такие вещи следует друг с другом обсуждать. Ты знаешь, что я предоставляю тебе полную свободу.

– Да, конечно. Просто не хотела тебя зря волновать.

– Ты полагаешь, что я приду в волнение, узнав, что ты хочешь совершить путешествие?

– Я имела в виду, – растерялась Катрин, – что и радоваться тоже не будешь.

– Плохо же ты меня знаешь, дорогая дочь. Всякую твою радость я полностью разделяю.

– Мне было бы достаточно, если бы ты принимала ее хотя бы без огорчений.

– Разве когда-нибудь было иначе?

– Мама, прошу тебя! Не надо обманывать ни себя, ми меня. Я же понимаю, что тебе и Даниэле не по душе, когда я вас покидаю!

– Нет проблем! Мы уж как-нибудь обойдемся.

Катрин была рада, когда приход какой-то поздней посетительницы прервал этот разговор. Теперь она считала, что худшее позади. Во всяком случае, мать уже знает о предстоящем отъезде.

Однако вечером, когда Катрин уже собиралась пожелать матери спокойной ночи, а Даниэла спала, Хельга ее остановила:

– Подожди, дорогая.

Катрин демонстративно зевнула.

– Я ужасно устала.

– Всего один короткий вопрос: как это получилось, что именно в выходные у Жан-Поля нашлось для тебя время?

– Я тоже не знаю, мама, – произнесла Катрин, чувствуя себя не в своей тарелке от этой прямой лжи.

– Раньше ведь такого никогда не бывало.

– Это верно.

Хельга не спускала с Катрин глаз, спрятанных за поблескивающими от света стеклами очков.

– А ну, давай, выкладывай, дорогая. От меня тебе скрывать нечего.

Катрин, до этого стоявшая около двери, села рядом с матерью, как бы признавая свою неправоту.