Помимо прозорливости отец Лев обладал даром исцеления. Особенно успешна была его помощь тем, у кого телесные недуги тесно переплетались со страданиями душевными. Облегчение наступало мгновенно, стоило старцу помазать больного елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келье перед Владимирской иконой Божьей Матери. Эта икона следовала за ним из кельи в келью при всех его переселениях. Где икона, там он и дома. Иногда он отсылал больных людей в Воронеж к святым мощам святителя Митрофана. Однако обычно они в дороге исцелялись и возвращались в Оптину благодарить старца.

Особую славу целителя принесло отцу Льву излечение бесноватых. Кстати, известно множество случаев исцелений им людей, которые даже не догадывались, что одержимы бесом. Обычно это были те, которые для спасения своей души тайно носили тяжелые вериги или изобретали для себя другие суровые подвиги, но при этом совершенно не помышляли об очищении, избавлении от страстей. Отец Лев снимал со страдальцев вериги, накрывал голову епитрахилью, читал краткую заклинательную молитву и помазывал елеем. Бес был посрамлен, а человек после беседы со старцем избавлялся от своих заблуждений и более плодотворно заботился о спасении души.

Но были и по-настоящему тяжелые случаи. Современники оставили воспоминания о бесноватой женщине, которую, когда привели ее к старцу в келью, с трудом удерживали шестеро крепких мужчин, – так она рвалась и металась. Увидев отца Льва, она тут же упала перед ним навзничь, а бес нечеловеческим голосом закричал в ней: «Вот этот-то седой меня выгонит. Был я в Киеве, был в Москве, Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!»

После молитвы старца и помазания елеем женщина осторожно встала и медленно вышла из кельи. С тех пор она совершенно выздоровела и каждый год приходила в Оптину благодарить старца. Не прекратила она свои посещения и после кончины отца Льва, брала горсть земли с его могилы и помогала другим страдающим.

Старчество отца Льва (Леонида) продолжалось двенадцать лет, с 1829-го по 1841 год. В «Жизнеописании отца Леонида», составленном иеромонахом Климентом (Зедергольмом), говорится, что этот «подвижник великого сердца» оставил свое безмолвие, «движимый духовной любовью к страждущим и немощным братьям», а его жизнь в монастыре была «служением страждущему человечеству». Лучше, пожалуй, и не скажешь.

Настоятель отец Моисей, которому и самому приходилось несладко, был всегда на стороне отца Льва. Но защита старца от гонений, столь частых в последние годы его жизни, вряд ли была бы успешной, если бы не заступничество митрополитов – Филарета Киевского и Филарета Московского. Киевский митрополит заступился за старца в Синоде, а при посещении Оптиной пустыни в присутствии епархиального духовного начальства оказывал старцу Льву знаки особого уважения. Митрополит Филарет Московский лично написал калужскому епископу: «Ересь предполагать нет причины».

Приближение своей кончины старец Лев предчувствовал или, может быть, знал о сроке своего ухода. Во всяком случае, когда в июне 1841 года он посетил Тихонову пустынь, где по его благословению начали строить новую трапезную, сетовал: «Не увижу я, видно, вашу новую трапезу – едва ли до зимы доживу, здесь уже больше не буду».

В сентябре того же года он начал заметно слабеть, его мучила какая-то тяжелая болезнь, но он отказался от врачебной помощи, перестал есть и ежедневно причащался Святых Христовых Тайн. Посещавшим его в эти последние дни, спешившим получить его последнее благословение, казалось, что горячая душа старца, угасая, уже не может согреть его тело: руки и ноги были ледяными. Однако он обещал: «Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое».

Он скончался 11 октября 1841 года. Тело старца Льва было перенесено в соборный храм, куда на погребение стекались сотни людей со всей России. Все они были свидетелями, как за три дня, пока тело старца стояло в соборе, оно согрело всю одежду и даже нижнюю доску гроба. Руки были мягки, как у живого. При виде этого чуда, многие вспомнили прощальные слова учителя: «Если получу милость Божию…»

Старец Лев был погребен у восточной стены Введенского храма Оптиной пустыни.

Он почитается первым оптинским старцем, но, наверное, справедливее говорить о триаде первых старцев – игумене обители Моисее, скитоначальнике Антонии и отце Льве, – помогающих друг другу, поддерживающих в трудные времена, с глубокой верой созидающих крепкий фундамент оптинского старчества.

Старайся более внимать себе, а не разбирать дела, поступки и обращение к тебе других, если же ты не видишь в них любви, то это потому, что ты сам в себе любви не имеешь.

Где смирение, там и простота, а сия Божия отрасль не испытывает судеб Божиих.

Бог не презирает молитвы, но желания их иногда не исполняет единственно для того, чтобы по Божественному Своему намерению устроить все лучше. Что бы было, если бы Бог – Всезнающий – совершенно исполнял наши желания? Я думаю, хотя не утверждаю, что все земнородные погибли бы.

Живущие без внимания к самим себе, никогда не удостоятся посещения благодати.

Когда не имеете спокойствия – знайте, что не имеете в себе смирения. Это Господь явил следующими словами, кои вместе с тем показывают, где искать спокойствия. Он сказал: Научитесь от Меня, яко кроток есть и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:29).

Макарий Оптинский

Преподобный иеросхимонах Макарий, в миру Михаил Николаевич Иванов (20 ноября/3 декабря 1788 – 7/20 сентября 1860)

Скромная келья с левой стороны от входа в оптинский скит, у самых скитских ворот. Коридор делит помещение на две половины: для старца и келейника. «Владения» старца – приемная и маленькая спальня, мебели в которой – узенькая койка и письменный стол с аккуратными стопками писем, приготовленными для ответа, духовными журналами и святоотеческими книгами. Да еще возле стола – кресло с подушкой. В восточном углу среди икон – особенно чтимый старцем образ Владимирской Божьей Матери с неугасимой лампадой. Стены увешаны видами монастырей и портретами подвижников. В этой келье старец Макарий прожил много лет.

Михаил Николаевич – будущий великий старец Оптиной пустыни, иеросхимонах Макарий – родился 20 ноября 1788 года в глубоко религиозной многодетной семье Ивановых, орловских дворян. Семья жила в окрестностях Калуги, красивых живописных местах возле Лаврентьева монастыря. И детские годы Михаила прошли под звон монастырских колоколов, ежедневно созывавших иноков к молитве.

В пятилетнем возрасте Михаил остался без матери, рано умершей от чахотки. Она горячо любила маленького сына и предчувствовала, что у него будет необычная судьба. Она так и говорила: «Чувствует мое сердце, что из этого ребенка выйдет что-то необыкновенное».

Школу мальчик окончил в городе Карачеве и уже в четырнадцать лет поступил на службу бухгалтером в финансовое ведомство. Даже в столь юном возрасте он отлично справлялся с непростыми обязанностями, обращая на себя благосклонное внимание начальства, и через три года, в семнадцать лет, получил должность начальника стола счетной экспедиции в городе Курске.

Несмотря на успехи по службе, подросток жил в своем обособленном мире. Любил книги, много читал, отыскивая ответы на вопросы ума и сердца. Разбирался в музыке, прекрасно играл на скрипке.

Служба и мирские хлопоты тяготили его. В восемнадцать лет он потерял отца, поделил наследство с братьями, и, к недоумению многих, вышел в отставку. Михаил Николаевич сразу же уехал из города и, поселившись в тиши собственной деревни, занялся хозяйством. В скором времени оказалось, что добросовестный государственный служащий к управлению хозяйством собственного поместья относится достаточно равнодушно. Не увлекает его этот процесс. Родня только руками разводила, взирая на методы управления новоявленного помещика.