Джорджи подтолкнула Брэма локтем.

— Похоже, это и есть сюрприз, обещанный Поппи. Тот самый, на который ты дал свое благословение.

— Тебе следовало хорошенько дать мне по голове, — прошипел Брэм. — Мне все это не нравится.

Джорджи происходившее нравилось еще меньше, тем более что официанты поставили беседку у входа в бальный зал, Брэм тихо выругался.

— Эта женщина может считать себя уволенной.

— Как рукоположенный священник церкви Всеобщей Жизни… — Дирк для пущего эффекта сделал паузу, — считаю большой честью… — еще одна пауза, — просить наших невесту и жениха выступить вперед и… — громко: — повторить свои обеты для всех нас.

Гости пришли в полный восторг. Даже отец Джорджи.

Блестящие пухлые губы Поппи сложились в торжествующую улыбку. На щеке Брэма нервно дернулся мускул. Поппи не имела права устраивать подобное представление, не посоветовавшись предварительно с ними.

Брэм стиснул зубы и встал.

— Срочно нацепи улыбку, — велел он.

Джорджи сказала себе, что это не важно. Подумаешь, очередной публичный спектакль. Разве мало их было?! Сверкающее платье зашуршало, когда она поднялась.

Дирк растягивал гласные, как ведущий игрового шоу:

— Отец невесты! Подойдите к новобрачным. Мистер Пол Йорк. Брэм, выбирайте шафера.

— Он выбирает меня! — вскочил Трев. Гости снова рассмеялись.

Джорджи чувствовала, что сейчас задохнется.

— Джорджи, кто будет вашей подружкой?

Она взглянула на Сашу, Мег, Эйприл и подумала, как же ей повезло иметь таких замечательных подруг.

— Лора, — решила она, вскинув голову.

Лицо Лоры потрясенно вытянулось. Она поспешно встала, едва не споткнувшись о стул.

Дирк предусмотрительно повернулся спиной к залу и, прикрыв микрофон, шепотом спросил у стоявших лицом к гостям Брэма и Джорджи:

— Все готово?

Новобрачные переглянулись и без слов поняли друг друга. Он вскинул бровь. Она глазами высказала ему все, что думала. Брэм улыбнулся, сжал ее руку и отобрал у Дирка микрофон.

— Священник, раввин и пастор вошли в бар…

Все рассмеялись. Брэм ухмыльнулся и поднес микрофон поближе к губам:

— Спасибо за ваши добрые пожелания. Мыс Джорджи благодарны вам куда больше, чем можно передать словами.

Поппи нервно прикусила нижнюю губу. Речь Брэма не входила в ее программу. Очевидно, ей не нравились слишком бойкие клиенты, не считающиеся с ее планами.

Брэм выпустил руку Джорджи и показал на беседку:

— Как вы, возможно, догадались, эта церемония — сюрприз для нас. Но правда заключается в том, что хоть все понимают, насколько заманчива идея стать свидетелями свадьбы Скипа и Скутер, мы с Джорджи — совершенно другие люди. Не эти персонажи. И сейчас не хотим их изображать.

Джорджи взяла его под руку и широко улыбнулась, давая понять, что поддерживает мужа. Он накрыл ее ладонь своей.

— Мне сейчас очень хочется быть сентиментальным. Сказать о Джорджи много всего хорошего. О том, какое доброе и благородное у нее сердце. Какая она милая и смешная. Что она стала моим лучшим другом. Но мне не хочется смущать ее.

— Ничего. — Она наклонилась к микрофону. — Смути меня.

Брэм рассмеялся. Собравшиеся громко их поддержали. Они одарили друг друга долгим, любящим взглядом, после чего поцеловались.

И тут, неизвестно почему, у Джорджи затряслись ноги. Действительно затряслись. Как будто случилось землетрясение. Только землетрясение происходило в ней. Она влюбилась в Брэма?!

Кровь отлила от ее лица. Джорджи пыталась осознать чудовищную правду. Несмотря на все, что она знала о Брэме Шепарде, все же влюбилась в него, в этого эгоиста, себялюбца, наглого типа, охваченного страстью к саморазрушению, который украл ее девственность, погубил сериал и едва не уничтожил себя.

Волосы Брэма сверкали в свете люстр. Его чеканная красота и мужественная элегантность так и просились на экран.

Джорджи невольно загляделась на мужа. Жаль, что как раз в тот момент, когда нужно учиться быть самостоятельной, она сама поставила все под удар, влюбившись в мужчину, которому нельзя доверять, в мужчину, который остается рядом, пока она ему платит. От сознания такого ужаса кружилась голова.

Брэм закончил речь, и в зал ввезли свадебный торт: многослойное чудо кондитерского искусства, покрытое кружевной глазурью и сахарными гортензиями. На верхушке красовались кукольные Скип и Скутер в свадебных нарядах. Брэм скормил Джорджи первый кусок, оставив на ее губах кусочек глазури, который снял поцелуем. Ей удалось вернуть долг, сунув кусочек торта в рот мужу. Торт имел вкус разбитого сердца.

Потом Эйприл увела ее в другую комнату, чтобы помочь переодеться из волшебного хрустального платья в осовремененный голубой флэппер[25], который они выбрали для танцев. И весь остаток ночи Джорджи делала все, что необходимо: танцевала, смеялась и веселилась.

Она танцевала с Брэмом, который твердил, что она прекрасна и ему не терпится затащить ее в постель, танцевала с Тревом, со своими подругами, с Джейком Корандой, с Эроном и отцом, со своими партнерами и Джеком Патриотом. И даже с Дирком Дьюком. Пока ноги двигаются, можно не думать о том, как спастись от надвигающейся катастрофы.

Когда они наконец остались одни, Брэм угрожающе навис над ней. Черный галстук-бабочка болтался на шее, воротник сорочки был расстегнут.

— Какого черта ты несешь? Что это значит «ночую в гостевом домике»?

Джорджи все еще была немного пьяна, но не настолько сильно, чтобы не сознавать, как лучше всего поступить. Ей хотелось плакать… или кричать, однако для этого еще будет время.

— У меня пробы во вторник, помнишь? И наши постельные игры дают мне несправедливое преимущество над другими актрисами.

— В жизни не слышал более неудачных отговорок.

Каким-то образом она сумела изобразить дерзость прежней Джорджи, той Джорджи, которая когда-то так глупо влюбилась.

— Прости, Скип. Я верю в честную игру, иначе совесть не даст мне покоя.

— На кой хрен такая совесть?!

Он прижал ее к стене у лестницы и стал целовать. Страстные, жаркие, властные поцелуи…

Джорджи закрыла глаза.

Брэм сунул руку под подол коротенького голубого платьица и припал губами к вздымавшейся из выреза груди.

— Ты сводишь меня с ума, — пробормотал он, почти не отрываясь от ее влажной кожи.

У нее закружилась голова от шампанского, от желания и от отчаяния. Он сунул пальцы в ее трусики, такие тонкие и узкие, что их словно бы и не было.

«Остановись. Нет, не останавливайся…»

Слова теснились и сталкивались в голове, однако его поцелуи становились все более настойчивыми, а прикосновения такими интимными, что вынести это было невозможно.

— Довольно, — вдруг бросил Брэм и подхватил Джорджи на руки.

Музыка нарастала. Мелодии из «Доктора Живаго» и «Титаника», «Незабываемого романа» и «Из Африки» окутали их, пока он нес ее по ступенькам, как в самой романтической сцене фильма, если не считать того, что было два часа ночи и он ушиб локоть о дверь, когда переносил Джорджи через порог.

Но Брэм довольно скоро пришел в себя, посадил ее на кровать, стащил трусики… и все было так, как в их первую ночь на яхте. Ее голые бедра на краю матраца. Задранное до талии платьице. Его одежда, разбросанная по полу. И она, со своей дурацкой влюбленностью в мужчину, который никогда ее не любил.

Все как впервые… и все иначе. После мгновенной яростной атаки он замедлил темп. И ласкал ее руками, губами, плотью: всем… кроме своего сердца.

Что-то смутно пытливое мелькнуло в его глазах, когда он смотрел на нее сверху вниз. Должно быть, почувствовал в ней перемену, но не мог понять, какую именно.

Однако наслаждение все усиливалось, мелодия в ее голове шла крещендо, и камера откатилась назад. Джорджи закрыла глаза и канула вместе с ним в небытие.

Она лежала, уткнувшись ему в плечо. Отчаяние вернулось вновь, и необходимо было остановить это саморазрушение.