Теперь она поняла. Именно таким образом он намеревается все уладить. Для него существует только два мнения: его и неправильное. Он не потерпит никаких возражений.

Голова болела, шея затекла, но Джорджи не видела смысла спорить о чем-то, пока они не добрались до Лос-Анджелеса. Она отвернулась и закрыла глаза. Легко решить, что отныне станешь хозяйкой своей жизни. Куда труднее претворить этот план в жизнь.

Она проснулась на рассвете. Оказалось, что во сне она прислонилась к двери, и теперь шея окончательно перестала гнуться.

Они проезжали по извилистой улице, застроенной жилыми домами, почти скрытыми густой зеленью.

Брэм посмотрел на нее. Если не считать густой щетины, бессонная ночь никак на нем не сказалась.

— Где мы? — нахмурилась Джорджи.

— На Голливудских холмах.

Они проехали высокую изгородь из фикусов, сделали поворот и оказались на подъездной аллее, по обе стороны которой стояли каменные колонны. Впереди показался большой рыжеватый каменный дом в испанском колониальном стиле. Бугенвиллея обвивала «фонарь» с шестью арочными окнами, дикий виноград поднимался по круглой двухэтажной башне, возвышавшейся на одном конце дома.

— Я знала, что ты лжешь насчет квартиры.

— Это дом моей подружки.

— Твоей подружки?!

Он остановился перед входом и выключил мотор.

— Тебе придется объяснить ей, что произошло. Будет лучше, если она услышит историю от тебя.

— Хочешь, чтобы я объяснила твоей подружке, почему ты женился?!

— Предпочитаешь, чтобы она все прочла в газетах? Не считаешь, что я должен быть более внимателен к любимой женщине?

— Ты в жизни никого не любил. И с каких пор у тебя только одна подружка?

— Все на свете бывает в первый раз.

Брэм отстегнул ремень безопасности и вышел из машины.

Джорджи поспешила за ним к одноэтажному крыльцу с аркадами, выстланному синими и белыми испанскими изразцами. Несколько терракотовых цветочных горшков стояли между тремя маленькими скрученными каменными колоннами того же рыжеватого цвета, что и штукатурка.

— Мы никому не скажем правду об этом, — прошептала она. — Особенно женщине, которая, что вполне понятно, непременно захочет отомстить.

Брэм ступил на крыльцо.

— Если она относится ко мне так же серьезно, как я думаю, значит, будет держать рот на замке и ждать, когда все закончится.

— А если нет?

Брэм поднял бровь.

— Давай будем честны, Скут. Ты знала хоть одну женщину, которая не питала бы ко мне серьезных чувств?

У Брэма был ключ от дома. Значит, он либо жил с девушкой, либо проводил здесь много времени. Что же, этим объясняется то обстоятельство, что ему вполне хватало квартиры с одной спальней.

Джорджи последовала за ним в холл с бронзовыми бра и стенами цвета пергамента.

— Тебе следовало заранее рассказать мне о ней.

Вместо ответа Брэм кивком показал в глубь дома.

— Кухня вон там. Ей понадобится кофе. Свари, а я пока ее подготовлю.

— Брэм, это неприлично. Говорю тебе как женщина, что…

Но он уже взбегал по лестнице. Джорджи опустилась на нижнюю ступеньку и спрятала лицо в ладонях. Подружка. Брэма всегда окружали красивые женщины, но она никогда не слышала, чтобы он с кем-то связал свою жизнь.

Теперь она жалела, что оборвала Трева, когда тот попытался сплетничать о романах Брэма.

Наконец она встала и огляделась. У этой подружки безупречный вкус дизайнера. Хотя в мужчинах она не разбирается. В отличие от многих зданий в стиле испанских асиенд здесь были деревянные полы, казавшиеся теплыми и гладкими, как в деревенских домах. И мебель была удобной, обтянутой тканью приглушенных тонов, с индейскими подушками и тибетскими покрывалами охристых, оливковых, ржавых, золотистых и серых цветов. Ряд высоких стеклянных дверей, выходивших на заднюю веранду, пропускал первые утренние лучи, которые ярко освещали пышные деревца лимона и кумквата, в декоративных керамических горшках. В античной оливковой урне росла роскошная лоза, которая вилась по одной стороне камина и тяжелой каменной каминной полке, украшенной мавританской резьбой.

Стены на хорошо оборудованной кухне были грубо оштукатурены, полы выложены рыжеватыми, с голубыми прожилками, изразцами. Над центральным «островом» висела люстра с оловянными абажурами. Шесть арочных окон в «фонаре», который Джорджи видела, подъезжая, образовали зону для завтрака.

Отыскав кофеварку, она сварила кофе. Пока что не было слышно криков скандала, но это только вопрос времени.

Она отнесла свою кружку на крытую веранду. Филигранные металлические фонари, мозаичные столы с гнутыми железными ножками, резная деревянная ширма и мебель с цветастой обивкой из мавританских и турецких тканей создавали впечатление, будто она вдруг перенеслась в восточный квартал. Густые лозы, низкие пальмы и купы бамбука давал и иллюзию уединенности.

Джорджи накинула на плечи палантин и расположилась в удобном шезлонге. Откуда-то доносился звук медных ветряных колокольчиков.

Брэм, очевидно, плохо знал свою подружку. Женщина, владеющая таким домом, вряд ли спокойно примет известие о том, что ее бойфренд женился на другой женщине, какие бы обстоятельства ни заставили его это сделать. Он просто глупец, если считает иначе, и это странно, потому что Брэм никогда…

Джорджи подскочила так стремительно, что кофе выплеснулся на руку. Она слизнула его, поставила кружку на стопку журналов и ринулась в дом. Взлетев по лестнице, нашла хозяйскую спальню и вошла в нее. Брэм, лежа лицом вниз на гигантской постели, мирно спал. Один.

Джорджи забыла самое главное правило: когда имеешь дело с Брэмом Шепардом, не верь ни единому его слову.

Она едва не опрокинула ему на голову ведро холодной воды, однако вовремя сдержалась. Чем дольше он будет спать, тем меньше ей придется с ним общаться.

Поэтому она спустилась вниз и вновь устроилась на веранде, а в восемь позвонила Треву, который, как и следовало ожидать, едва не взорвал ей барабанные перепонки своим диким воплем:

— Что, черт побери, у вас творится?!

— Настоящая любовь, — коротко объяснила она.

— Поверить не могу, что он женился на тебе. И абсолютно не могу поверить, что ты сумела подбить его на такое!

— Мы были пьяны.

— Ну уж не настолько он был пьян. Брэм всегда точно знает, что делает. Где он сейчас?

— Спит наверху в великолепной спальне великолепного дома. Кстати, чей это дом?

— Брэм купил его два года назад. Одному Богу известно, откуда у него взялись деньги на первый взнос. Ни для кого не секрет, что его нельзя назвать человеком обеспеченным.

Именно поэтому Брэм и согласился на их брак. Еще бы! Она обещала ему пятьдесят тысяч долларов в месяц! Но Трев об этом не знал.

— Он что, решил, что ты его пропуск в счастливое будущее? Что благодаря тебе он сможет несколько обелить свою репутацию и снова получать приличные роли? Он делает вид, будто ему плевать на то, что он сам лишил себя работы, но, поверь, это чистое притворство.

Джорджи вышла во двор и еще раз осмотрела дом. Второй ряд скрученных колонн, возвышавшихся над первым, поддерживал крышу балкона, проходившего по всему верхнему этажу и заплетенного вьющимися лозами.

— Полагаю, у него все-таки есть деньги. У него отличный дом, — заметила она. — В жизни не видела ничего более красивого.

— Дом заложен и перезаложен. Он едва ли не собственными руками ремонтировал и обставлял его.

— Неужели? Он рассказывал о какой-то безумно влюбленной в него женщине, которая частично оплачивает его счета.

— Вполне возможно.

Джорджи было необходимо узнать больше, но когда она попыталась надавить на Трева, тот быстро заткнул ей рот.

— Вы оба мои друзья, и я не желаю быть ни на чьей стороне. Хотя определенно требую пригласить меня на ужин, чтобы и я мог посмотреть на счастливую пару.

На сотовом Джорджи оказалось тридцать восемь эсэмэсок и непринятых вызовов, десять из которых принадлежали отцу. Страшно представить, что с ним творится! Но она не могла заставить себя поговорить с ним сейчас. Эйприл вместе с семьей два дня назад уехала на семейную ферму в Теннесси. Джорджи набрала ее номер и, услышав голос подруги, сразу растаяла, словно застарелый ледяной панцирь стал трескаться.