Впившись пальцами в ее ягодицы, Брэм пробивал себе дорогу. Джорджи морщилась от боли.

Яхту качнуло на волне, и толчок помог Брэму войти еще глубже. Он начал двигаться, не обращая внимания на то, что голова Джорджи ударяется о стену. Она вытянула шею, но это не помогло. Брэм входил в нее снова и снова. Джорджи смотрела на идеально гармоничные черты его бледного лица, на восьмиугольные тени, падавшие на его щеки. Наконец по его телу прошла судорога — он кончил.

Локти Джорджи скользнули по гладкой поверхности, и она упала на спину. Брэм отстранился от нее и скрылся в крохотной ванной, примыкавшей к каюте. Ноги Джорджи так затекли, что она с трудом свела их. Одернув платье, она подумала, что все еще может обернуться к лучшему — теперь Брэм может увидеть ее в новом свете, они смогут поговорить по душам и, может, даже станут проводить вместе время…

Джорджи прикусила губу и поднялась с койки. Ноги ее не слушались. Брэм вышел из ванной и закурил.

— Увидимся, — бросил он и скрылся за дверью каюты.

В тот момент, когда щелкнул замок, все фантазии Джорджи рассеялись в прах и она наконец поняла, кого любила все это время — грубого, жестокого, самовлюбленного, эгоистичного болвана. Она и себя увидела — убогую дурочку.

Стыд бросил ее на колени. В груди тлела ненависть к себе. Она совсем не разбирается в людях, ничего не знает о жизни, только и умеет, что строить рожи в камеру!

Она жаждала мести. Мечтала ударить его ножом. Пытать и мучить так, как мучил ее он. Как она вообще могла воображать, будто влюблена?!

Следующий сезон был невыносимым. Вне съемочной площадки Джорджи старалась его не замечать, но по иронии судьбы постоянное напряжение привело к такой мощной эмоциональной совместимости на экране, что рейтинги продолжали расти. Джорджи окружала себя друзьями из съемочной бригады и актеров или занималась в своем трейлере: все, что угодно, лишь бы не видеть его и его сквернословов-подпевал, вечно торчавших поблизости.

Постепенно ненависть превратилась в ледяной панцирь, достаточно твердый, чтобы защищать ее.

Один сезон сменялся другим, и к началу шестого года в эфире выходки Брэма за пределами студии стали отрицательно влиять на рейтинги. Пьяные оргии, езда без правил, слухи об увлечении наркотиками. Фанаты хорошего парня Скипа Скофилда были расстроены, но сам Брэм игнорировал предупреждения продюсеров. И когда в конце восьмого сезона появилось эротическое видео с его участием, все рухнуло.

Правда, на записи не оказалось ничего из ряда вон выходящего, но скрыть сам факт было невозможно. Пресса как с цепи сорвалась, и никакие принятые меры не помогали. Главы канала решили, что с них довольно. «Скип и Скутер» приказали долго жить.

— Черт бы все это побрал! — выпалил Брэм.

Джорджи подскочила от неожиданности и не сразу узнала в нем того молодого, сексуально озабоченного подонка, каким он был когда-то. Сейчас на Брэме был махровый гостиничный халат. Он вытирал полотенцем мокрые волосы. И Джорджи больше всего на свете захотелось отомстить за себя, восемнадцатилетнюю. На часах было уже два: значит, половина на редкость скверного дня уже прошла. Брэм рывком затянул пояс халата и бросил на нее мрачный взгляд.

— Ты, случайно, не видела презервативов в мусорной корзинке?

Кофе выплеснулся ей на руку. Сердце остановилось. Она ринулась в спальню и стала рыться в мусорной корзине, но нашла там только свои трусики, после чего метнулась обратно в гостиную.

Брэм ткнул в нее чашкой:

— Надеюсь, ты проверялась после того, как спала со своим ублюдком — бывшим мужем.

— Я?!

Она хотела швырнуть в него туфлю, но не смогла ее найти.

— По-моему, это ты трахаешь все, что движется, — шлюх, стриптизерш, мальчишек, которые чистят бассейн.

«Восемнадцатилетних девственниц с дурацкими фантазиями…»

— В жизни не трахал никаких мальчишек.

Все знали, что Брэм стойкий гетеросексуал, но, учитывая его гедонистическую натуру, Джорджи была уверена, что у него полно скрытых пороков.

Он немедленно перешел в глухую защиту:

— Я держу свой инструмент в идеальном рабочем порядке и чист как только что выпавший снег. И к тому же никогда не спал с Лансом Лузером и теми сладкожопыми мальчишками, которыми ты его заменила.

Джорджи не верила своим ушам.

— По-твоему, я потаскушка? И это говоришь ты, который с четырнадцати лет тащил в постель кого ни попадя?

— А ты хранишь целомудрие? В тридцать один год? Тебе пора к шринку[7].

Отец так зорко следил за ней, что у нее было только четверо мужчин, но поскольку Брэм был у нее первым и, очевидно, последним так называемым любовником, общее количество не изменилось.

— Десять любовников, так что можешь не язвить. И я тоже чиста, как только что выпавший снег. А теперь проваливай и считай, что ничего не было.

Но Брэм уже рассматривал тележку с едой.

— Они забыли «Кровавую Мэри». Черт!

Он стал снимать крышки с блюд.

— Прошлой ночью ты вела себя как животное. Исполосовала когтями мою спину, орала на весь номер… — Он уселся, и полы халата разъехались, обнажив мускулистые бедра. — Все те штуки, которые ты умоляла меня проделать… — Он наколол на вилку ломтик манго. — Даже я был сконфужен.

— Ты вообще ничего не помнишь.

— Не слишком много. Тут ты права.

Ей ужасно хотелось спросить, что же он в действительности помнит. Насколько она его знала, он мог взять ее силой… но даже эта мысль не была так ужасна, как предположение, что она сама ему отдалась.

У Джорджи закружилась голова.

— Ты называла меня своим диким жеребцом. Это я точно помню.

— Уверена, что нет.

Нужно все-таки понять, что произошло в действительности. Но как выудить из него правду?

Брэм принялся за омлет. Джорджи попыталась успокоить разбушевавшийся желудок кусочком черствой булки. Брэм потянулся к перечнице:

— Так… надеюсь, ты на таблетках?

Джорджи отшвырнула булку и вскочила:

— О Боже!

Брэм перестал жевать.

— Джорджи…

— Может, еще ничего не случилось. — Она прижала пальцы к губам. — Может, мы сразу же отключились.

Брэм встал так стремительно, что опрокинул стул.

— Хочешь сказать…

— Все будет в порядке. Должно быть, — пробормотала она, принимаясь метаться по комнате. — От одного раза ничего не бывает. Вряд ли я забеременею.

Брэм обвел комнату диким взглядом.

— Все может быть, если ты не пьешь таблетки!

— Если… если это случится… мы… я… я его отдам. Правда, будет почти невозможно найти человека, достаточно отчаявшегося, чтобы взять ребенка с раздвоенным языком, копытами и хвостом, но уверена, что смогу все уладить.

К щекам Брэма вновь прихлынула краска. Он уселся и взял чашку с кофе.

— Спектакль, достойный звезды.

— Спасибо.

Ее небольшая месть могла показаться ребяческой, но Джорджи стало легче. Настолько, что она смогла съесть клубничину. Однако вторую не смогла одолеть, потому что слишком живо представила теплую тяжесть ребенка, которого никогда не держала на руках.

Брэм налил себе еще кофе. Неприязнь к нему раздирала Джорджи. Впервые после краха своего замужества она испытывала столь сильные чувства.

Брэм отбросил салфетку.

— Пойду одеваться, — объявил он, но, скользнув глазами по распахнутому вороту ее халата, осторожно предложил: — Если только ты не хочешь повторить…

— Ни за что на свете.

— Жаль, — пожал он плечами. — Теперь мы никогда не узнаем, хорошо ли нам в постели.

— Лично я была супер. Ты со своей стороны, как всегда, вел себя как скотина.

Мгновенный укол боли напомнил ей о той девушке, какой она когда-то была.

— Сомневаюсь.

Он встал и направился в спальню.

Джорджи продолжала изучать клубнику, убеждая себя, что вполне может съесть еще одну ягоду. Но тут в ее размышления ворвалось громкое проклятие. В комнату влетел Брэм. Джинсы и рубашка были расстегнуты, французские манжеты свисали с запястий. Ничего не скажешь, он превратился в сильного мужчину. Никакого сравнения с тощим юнцом, в которого она когда-то была влюблена.