А если человек мог оказаться в экономической зависимости, если его могли продать или изгнать из рода, если кто-то становился старейшиной или князем, а мог быть и смещен со своей должности, значит, у наших пращуров задолго до прихода Рюрика существовало право. Право настолько разработанное, что почти полтора столетия, до Ярослава Мудрого, у князей дома Рюрика не возникало необходимости издавать какие бы то ни было систематизированные правила поведения, какие-то законы. Обычаев русской старины вполне хватало. Обычаем же был освящен и общинный способ землевладения, доставшийся от родоплеменных отношений. Рядовые члены рода или общины не обладали правом собственности на землю, ибо вся земля принадлежала общине, которая, заменив род, должна была заботиться о хлебе насущном для всех своих общинников: сильных и немощных, современников и будущих поколений. Так что общинник обладал только правом пользования землей, а также правом голоса на вече при решении общественно значимых вопросов.
Общины, первичные ячейки (государственного) устройства Русского государства, скрепляло еще и то, что изначально они выступали в роли самостоятельных и самодостаточных субъектов права. Община обкладывалась налогом, и она же несла ответственность за недоимку своих общинников. Община выставляла воев в княжеское ополчение, она же их вооружала и содержала. Община принимала на кормление княжих тиунов и дружинников во время полюдья, она же платила общую (дикую) виру за все совершенные на ее территории преступления, в случае когда виновные не были установлены или если они скрывались от правосудия. Вообще община выступала в роли коллективного сборщика дани, коллективного стражника или полицейского. Община, участвовавшая в войне, получала часть общей добычи или княжескую льготу за доблесть, в определенных случаях и денежную компенсацию за убийство одного из своих членов. Община защищала своих сообщинников, выступала их гарантом, в то же время она имела право и на санкции в отношении провинившихся, вплоть до выдачи виновного князю «на поток», а его дома «на разграбление». Также она могла изгнать виновного из общины.
Таким образом, несмотря на то что в условиях раннефеодального государства род утратил свое прежнее значение, присущая ему родовая круговая порука, родовая взаимовыручка, родовая сплоченность сохранились в сельской и отчасти в уличной общинах как гаранты выживаемости, гаранты автономности. Однако поколение общинников сильно отличалось от поколения «лучших». Их мнение при решении общественно значимых дел, по существу, никого не интересовало, да и как его обнародовать, это мнение, если в своем большинстве «молодшие» были экономически зависимы от этих самых «лучших», «больших» людей, если их жизненной целью было выживание, тогда как общинная старшина заботилась о преумножении своих богатств. Что она решит, то и будет. А на разобщенных, недовольных и несогласных всегда найдется управа в лице дворни этой общинной верхушки.
Теперь давайте посмотрим на то, как складывались отношения пришлых с ранее существовавшими племенными и межплеменными союзами древних славян. Принято считать: кто платит деньги, тот в подчинении, он подданный того, кому платит. Это не всегда так. Общеизвестно, что Византия платила и персам, и хазарам, и русичам, и печенегам, но разве она входила в состав Хазарского каганата или Персии? Византия просто откупалась от вымогателей (плати, а то город пожгу), не признавая ничьего суверенитета над собой. А сколько раз русские князья «покупали мир» у печенегов и половцев?
И разве не то же самое происходило, когда киевские князья почти сто лет «продавали мир» угличам, дулебам, хорватам и тиверцам? Придут с внушительной воинской силой, пожгут несколько сел для острастки, возьмут дань и уйдут восвояси до следующего полюдья. Конечно же, «судить по праву и рядить по ряду» в таких условиях Рюрикович не мог, да никто его об этом и не просил, ибо жили, судили и рядили насельники тех мест сами и по своим правилам-обычаям. В отдельных местах это самоуправление продолжалось вплоть до XII века. Так, в Галицкой земле болоховские князья (не Рюриковичи, а старославянские) оставались у власти почти до татаро-монгольского нашествия.
Периодические наезды княжеских дружин на племена (полюдье) можно назвать низшей степенью зависимости племен от киевского князя, мало чем отличающейся от разбойничьего набега.
Но была и другая, более высокая степень зависимости: князь мог себе позволить рассредоточить в покоренных землях своих дружинников с посадниками во главе, которые и дань собирали, и суд судили, а прежние «лучшие» люди для пользы дела поддерживали внутреннее самоуправление. В эти земли, считавшиеся великокняжеской собственностью, князь уже не ходил на полюдье, дань ему доставляли в определенное время и в определенные места. «Возить повозы» – так называлась эта процедура, за кажущейся простотой которой стояли глубинные процессы по разрушению племенных связей и низложению общеплеменных вождей. Места сбора дани – города – превратились в самостоятельные административно-территориальные единицы. С этого времени названия племен начинают исчезать из летописей и официальных документов и появляются земли Полоцкие, Смоленские, Ростовские, Черниговские – по названиям городов.
Однако наивысшим показателем господства киевского князя над покоренными племенами было их совместное с княжеской дружиной участие в военных походах на другие племена, другие народы. У участников этих походов непроизвольно зарождалось и крепло сознание собственной сопричастности к большому делу собирания земель русских.
А как же народ как субъект «общественного договора»? Неужто он, сохранив за собой какие-то права на внутреннее самоуправление, окончательно утратил суверенитет и уже не принимал никакого участия в делах государственных? Отнюдь нет, летописи говорят об обратном. Новгородцы и псковитяне решали вопросы о власти и князьях на вече, и это было их правом, в Киеве же и других городах это «патриархальное» право реализовывалось чаще в стихийных выступлениях или в процессе организованных народных бунтов, и достаточно долго. Если до рыцарственного Святослава вопросы престолонаследия, кажется, не вызывали сомнения, то после его гибели в 972 году, когда его старшему сыну Ярополку едва исполнилось 11 лет, а Владимиру и Олегу и того меньше (9–10 лет), началась первая кровавая тяжба за Киев. Исход этой борьбы в основном зависел от княжеского окружения (жесткий и последовательный Добрыня, с одной стороны, и коварный предатель Блуд – с другой), исход же аналогичной борьбы после смерти Святого Владимира (1015 г.) находился в руках народа. Киевляне уже с полным сознанием своих исконных прав заявляют «хотим» или «не хотим». Именно по воле киевлян из темницы был освобожден «сын двоих отцов» Святополк, получивший впоследствии прозвище Окаянный, и возведен на великое княжение. То же самое произошло и в 1067 году: когда на место свергнутого ими Изяслава, сына Ярославова, внука Владимирова, был посажен правнук Святого Владимира Всеслав Полоцкий. Киевляне же по собственной инициативе изгнали из Киева неугодных им польских союзников Святополка (1018 г.) и Изяслава Ярославича (1069 г.). Аналогичные события происходили в Чернигове, Полоцке, не говоря уже о Тмутаракани.
Но как бы мы ни восхищались участием наших предков в решении вышеупомянутых государственных дел, мы все-таки вынуждены согласиться, что делалось это уже не легитимно и не законно, а действия эти в любой момент могли быть квалифицированы как бунт, мятеж, измена, что признать их таковыми мешала лишь живая народная память о недавнем народоправстве и всевластии веча, на котором могли судить «и подлого, и главного». Этой живучестью древних традиций, видимо, объясняются и частые упоминания в повествованиях о жизнедеятельности первых христианских князей киевских их советы с церковными архиереями и… городскими старейшинами. Вот именно: старейшинами – будущим всесильным боярством, которое при совпадении взглядов и интересов выдавало князю свой «одобрямс», а при несовпадении – подзуживало толпу через своих клевретов на неповиновение и бунт.
