По сравнению с 862 годом мы как-то незаслуженно забываем год 882-й. А ведь это год, когда Олег без боя занял Киев, год, когда образовалась Киевская Русь – объединенное государство ильменских славян, чуди, веси, кривичей, полян. Если Рюрик с Новгородской землей поступил как заправский преступный авторитет времен «перестройки»: его попросили покараулить имущество, а он взял да и присвоил его, – то Олег, по аналогии с событиями конца XX века, выступает уже в роли «беспредельщика», вершащего передел сфер влияния. Или кто-то думает, что Олег имел благородную цель создания восточно-славянского государства в интересах его народонаселения? Ой ли! Сев в Киеве на правах победителя и почувствовав за собой силу объединенных городов, он не только перенацеливал на себя все доходы, причитающиеся ему как киевскому князю, но и установил новую, повышенную дань с ильменских славян, кривичей и мери, в городах которых стояли варяжские гарнизоны с посадниками, а также особую дань за свободную торговлю по Днепру, с чем племена, зависимые от торгового пути «из варяг в греки», вынуждены были смириться.
Овладение Днепром, захват Киева, установление новых даннических отношений с северными областями – все это свидетельствовало о небывалом успехе новой власти. А запах добычи, как известно, всегда привлекал к себе «солдат удачи», желающих принять участие в ее дележе. Поэтому на следующий год после восшествия Олега на киевский стол его обновленная варяжская дружина «примучивает» давнего противника киевских полян – древлян и заставляет их платить «по черной кунице с жилья». Через год варяги без особого труда входят в северские земли и убеждают северян платить дань не хазарам, а Олегу. А еще через год на этих же условиях под власть киевского князя переходят и радимичи. Сложнее было с тиверцами, хорватами, дулебами, которые сопротивлялись, как говорят летописи, более двадцати лет, но и они в конце концов были обложены данью.
Интересна судьба дани. Если кто-то считает, что доставалась она князю, то он глубоко ошибается. Первые варяжские князья на Руси еще долго несли на себе груз традиций варяжской вольницы, согласно которой кониг – князь являлся всего лишь вожаком дружины и на нем лежала забота о ее благополучии. Длительное время среди княжеских добродетелей чтились нестяжательство и щедрость по отношению к дружине, обогащению которой служило абсолютное большинство военных походов киевских князей, будь то походы на славянские племена или на Царьград, болгар, хазар, угро-финнов. И чем активнее дружинник был в «умучении» данника, тем больше он получал. В Начальной летописи упоминается, что уличи платили дань исключительно Свенельду и его дружине, так как именно эта дружина покорила их. И другой пример: мы все хорошо знаем о роли княгини Ольги в покорении древлян, но немногим известно, что из всей собираемой с них дани княгине доставалась лишь третья часть. Остальное шло дружине.
О нравах того времени достаточно нелицеприятно сказал Н.И. Костомаров: «При князьях так называемого Рюрикова дома господствовало полное варварство. Они облагали русские народы данью и, до некоторой степени подчиняя их себе, объединяли; но их власть имела не государственные, а наезднические или разбойничьи черты. Они окружали себя дружиною, шайкою удальцов, жадных к грабежу и убийствам… Цель их была приобретение добычи… чем более можно было… брать, тем более брали; за эту дань бравшие ее не принимали на себя никаких обязательств оказывать какую-нибудь выгоду с своей стороны подданным».[1]
То есть во главе угла стояла добыча, ради которой князь и его дружина ходили в походы, убивали и гибли сами. В завоеванных землях велась целенаправленная политика по отстранению от власти родовых старейшин и князей, для чего в города и пригороды направлялись посадники с вооруженными отрядами, становившиеся как бы надзирателями и контролерами над местными «большими», «лучшими» людьми в сборе дани и виры. В целях дальнейшего ослабления влияния родовой знати в городах и пригородах постепенно вводились назначаемые княжьими мужами десятские и сотские, сохранявшие свою власть над горожанами как в военное, так и в мирное время.
И все-таки дружины первых киевских князей, несмотря на явные признаки разбойничьего сообщества, по мере усиления княжеской власти и укоренения ее на Русской земле приобретали все более цивилизованный характер, становились как бы кузницей кадров или инкубатором по выращиванию будущего дворянского сословия и его верхушки – боярства. Дружинники не только участвовали в воинских походах, – они были и ближайшими помощниками князя в мирное время.
Представители старшей дружины представляли князя в городах и пригородах, они же были его советниками при решении важных государственных вопросов вплоть до объявления войны и мира. Старшие дружинники – бояре – имели вооруженные отряды, младшие дружины, которые содержали за свой счет. Собственными земельными угодьями и поместьями до князя Владимира они не обладали, а следовательно, не были привязаны ни к земле Русской, ни к русскому народу. Подчинялись бояре только князю, на службу к которому они поступали по своей инициативе, так же свободно они могли отказаться от службы и возвратиться в родные земли или перейти к другому государю. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют некоторые примеры: Аскольд и Дир ушли от Рюрика в Царьград, но зацепились в Киеве, младшая дружина Игоря предприняла в 913–914 годах самовольный набег на Каспийское побережье, а Святослав с дружиной решил оставить Киевскую землю и обосноваться на Дунае.
Власть князя зависела от силы и боеспособности его дружины, благополучие дружинников – от щедрости князя. Вместе они были силой, которая, казалось бы, могла ни с кем и ни с чем не считаться, однако это было совсем не так. По мере обрусения, а вернее, «ославянивания» у них появились и обязанности, выполнение которых обеспечивало то, что обеспечивали пастуху его стадо, а хлеборобу нива. А этим уже не манкируют. Князь, конечно, мог заниматься молодеческими утехами, но до поры до времени и после «дела», если хотел сохранить за собой источники дохода. Он «должен был княжить и владеть …думать о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьей во время мира: он наказывал преступников, его двор – место суда, его слуги – исполнители судебных приговоров; всякая перемена, всякий новый устав проистекали от него…». Князь Киевской Руси (начиная с Олега) уже не наемник (что с определенной натяжкой еще можно было бы сказать о Рюрике), а владетель земли, ее хозяин. И эта земля, эти «людишки» уже держат варяжского князя сильнее зова крови. Оставшиеся на Руси варяги постепенно ассимилировались, не оставив после себя какого бы то ни было заметного следа ни в культуре, ни в языке, ни в организации общества. Складывается впечатление, что им нечем было делиться. Если их детей еще можно назвать полуварягами, то внуки уже полноценные славяне. Хотя есть предположение, и достаточно весомое, что слова «русь» и «русские» пошли от них: варягов-руси.
Что же стало с коренным населением? С ильменскими славянами, кривичами, полянами, чудью, весью, северянами? Что стало с их старейшинами и князьями? Как изменились их быт и правовое положение? Прежде чем ответить на эти вопросы, мы должны отчетливо себе представлять, что имущественное расслоение древнеславянских родов уже сделало свое дело. Ко времени прихода варягов на Руси были земледельцы и ремесленники, купцы и охотники, вольные и рабы, богатые и бедные. Богатых и сильных называли «большими» или «лучшими» людьми, бедных и малоимущих – «молодшими» или «меньшими». И, конечно, старейшинами родов были представители богатых и сильных, тех, кто торговлей, воинской доблестью, трудолюбием или удачей смог скопить достаточно средств, чтобы умножить свои стада, увеличить личные земельные угодья и нанять для их обработки соплеменников – закупов (наймитов) и полных (обельных) холопов. Из числа «лучших» избирались и старославянские князья.
